***
Неприкаянно, неприкаянно
Я свивала пути в кольцо…
И когда набрела на Каина,
Не узнала его в лицо.
Я сказала: "Богатым будете
Вы, проливший родную кровь…"
Он ответил: "Вы строго судите
Эту родственную любовь…"
Это что ж за любовь, идущая
Из библейских тёмных глубин –
Дочь, родную мать предающая,
На отца восстающий сын?
Мы к согласью прийти не чаяли –
Каждый правду свою искал.
Но лишь речь заходила об Авеле,
Собеседник глухо смолкал.
И в возникшей неловкой паузе
Мы тайком вздыхали с тоской:
"Почему же кинжал и маузер
Нам роднее, чем брат родной?.."
Погорюем так и – расстанемся.
Впредь не встретимся – жизнь коротка.
А пока… А пока… Апокалипсис
На Руси моей длится века.
***
Пора отрешиться от чепухи –
Чем я, собственно, хуже?
Бросила пить, курить и писать стихи.
Пора подумать о муже.
Был ввысь устремлён белопенный наив
Ветвей, расцветающих в мае.
Настала пора – и осенний налив
Строптивые ветви склоняет.
Часами над милою Волгой-рекой
Сижу – само благонравие.
Неужто надо – за упокой,
Чтобы закончить за здравие?
Пора влюбляться негорячо,
Подонков судить нестрого.
Пора перестать подставлять плечо
Тому, кто подставил ногу.
Пора… Золотая пришла пора.
Рябины пылают гроздья.
А там, где была я ещё вчера,
Не ждут меня нынче в гости.
***
Когда хоронили Россию мою
Помпезно, согласно и чинно,
Поникшие в сбившемся ратном строю,
Рыдали поэты-мужчины.
Забросив свои боевые клинки,
Прощались с Россией навеки.
В плену безутешной сыновней тоски
В гробу закрывали ей веки.
Сиротской слезой орошали они
Родные ракиты-берёзы…
А я? Что же я?
Бог меня сохрани!
Я лишь утирала им слёзы.
"Хоть сабля востра, да мечу не сестра…" –
Уныло кривились мужчины,
Когда намекала я им, что пора
В бою поразвеять кручину.
И вновь поминальный гранёный стакан
Горючей слезой закусили.
И так порешили – лишь тот атаман,
Кто слёзней скорбит по России.
А что же Россия?
Поминки поправ,
Восстав из хрустального гроба,
Она сквозь кордоны кержацких застав
Сокрылась в былинных чащобах.
Ведомая светом скорбящих свечей,
Ушла, не попомнив обиды,
На звон потайных кладенцовых мечей
От скорбной своей панихиды.
А я? Что же я?
На распутье стою
И слёзы друзьям утираю…
Не лучше ль погибнуть в неравном бою,
Чем вживе погинуть в родимом краю
У гроба пустого рыдая?..
Хоть сабля востра да мечу – не сестра,
Но верному слову – сестрица.
И коли приспела лихая пора,
Пусть вера Руси пригодится!
***
Когда я из глубинной дали
Кляну тебя, моя Москва,
Услышь в лирическом запале
Произнесённые слова.
Услышь! Но снова вранья стая
Обсела сорок сороков.
Услышь, оглохшая от грая,
Меня на рубеже веков.
Сорвётся стаей соколиной,
По ходу выстроившись в стих,
Призыв о доблести былинной
С воспламенённых уст моих.
Не стон, не вслип и не рыданье.
Не о пощаде жалкий торг.
А – из-под сердца восклицанье:
"Я русская! Какой восторг!"
***
Куда от прошедшего деться?
Залить покаянным вином?
Романс "Разорватое сердце"
Надрывно звучит за окном.
Лишь юность способна так гордо,
Презрев прегрешенья свои,
На два примитивных аккорда
Пропеть о высокой любви.
А голос всё выше и выше…
О, как же походит на нас
Котов расшугавший на крыше
Наивный жестокий романс!
Ты морщишься. Ты не в восторге.
Но вспомни, забывчивый мой,
О том, как наивно жестоки
Мы были с тобою весной!
А ты, как котяра домашний,
Вольготно и сытно живёшь,
Забыв о любовном бесстрашье,
Жестокий романс не поёшь.
Михаил ПОПОВ КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК
КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК В ПАРКЕ НАД НЕМАНОМ
Под сосной среди хвойного зноя
оказавшись, невольно молчишь.
Вон застыло семейство смешное:
мать, отец и глазастый мальчиш.
Запрокинуты ждущие лица
всех троих неподвижных гостей.
Видно как ожиданье струится
из приподнятых кверху горстей.
Наконец, суетливо и мелко
что-то в кроне шуршит, а потом
на коре появляется белка
с недоверчиво-пышным хвостом.
Размышляя над каждым движеньем,
применяя то шаг, то прыжок,
опускается за подношеньем
небольшой, но реальный божок.
И когда из ребячьей ладошки,
что застыла под кроной густой,
белка ловко царапает крошки,
мальчик светится, словно святой.
***
Над головою вьётся птица,
ей нужно сесть, чтобы запеть.
На камень сесть она боится,
о как бы не окаменеть.
В мельканье крыльев этих острых
видна с отчётливостью мне,
опаска превратиться в воздух,
неотвратимо и вполне.
Тут скрыта основная сложность:
и в одиночку, и гурьбой,
летает птица как возможность,
и невозможность быть собой.
РАЗГОВОР О МОЛЧАНИИ
Прилетели ангелы небесные,
сели в ряд и тихо говорят:
– Прекращай-ка суеты словесные,
что ты пишешь столько лет подряд!
Как понять сии советы грозные?
Не пойму ни духом я, ни сном.
– Я флакон, в котором небо звёздное,
и закон моральный. Два в одном.
Но внутри всегда живёт сомнение –
есть ли в мире та живая нить,
чтоб во мне два этих представления
волею одной соединить.
Нас спасёт лишь слово изречённое,
нам поможет – письменная речь…
– Это мненье, якобы учёное,
надо б растоптать, а лучше – сжечь!
Не трынди ты фразами крылатыми!
Для того, чтоб не сойти с ума,
о молчании займись "Триадами",
сочинил – Григорий Палама.
Занялся, и скоро был в отчаянье!
Как понять, чему он нас учил?!
Призывая проживать в молчании,
столько слов Палама настрочил!
