Мы пьём живую воду из-под крана,
и белоснежный кафель тишины
целует в лоб мелодия любая
и, зная, что не выручит никто,
плывёт на выход, кровью заливая
борта демисезонного пальто.
Но в парке Божьем хлопает калитка,
под каблуком земля поёт с листа,
поскольку на ещё живую нитку
заштопаны холодные уста
такой убойной стихотворной строчкой,
что до сих пор, имея бледный вид,
пропитанная водкой оболочка
над аккуратной пропастью стоит
и всё никак не делает ни шагу,
пока из лампы хлещет свет дневной
и врач уставший, ампулу, как шпагу,
ломает у меня над головой.
***
По улице немецкой узкой
пройди с мелодией внутри.
Воздушного налёта музыка
над сновидением парит.
Тебе приснился этот город.
Перелицованный войной,
он вроде ордена приколот
к сюжетной ткани бытовой.
Ну здравствуй, просыпайся, что ли,
ведь города такого нет,
есть привкус объяснимой боли
у контрабандных сигарет.
А ты – проездом. И с вокзала
к руинам памяти чужой
спешит, сияя краской алой,
автобус с пламенной душой.
И под восточно-прусским небом,
всё понимая наперёд,
держа равнение налево,
неподражаемо пройдёт
любовь, как новость рядовая,
и нам останется одна
развязанная мировая
неслыханная тишина.
***
Такси почти на взлёт идёт
сквозь дождь и ветер,
и радиоприёмник врёт
про всё на свете,
и в свете этих миражей
и фар летящих
разлука кажется уже
ненастоящей.
Но всё развеется к утру.
Я стану снова
шатающимся по двору
глотком спиртного,
и горизонт сгорит дотла,
тоска отпустит.
Про эти, видимо, дела
с оттенком грусти
да про лазурь над головой
и жар в ладонях
снимал кино любимый твой
Антониони.
Среди бульваров, площадей
и глаз печальных
проходит жизнь, и нет вообще
ролей провальных,
льёт улица простой мотив,
вздыхая тяжко,
в кинотеатр превратив
кафе-стекляшку.
Но что друг другу бы сейчас
мы ни сказали,
не будет в кадре жестов, фраз,
иных деталей,
и, строчкой в титрах вверх поплыв,
исчезнем сами
за жёлтым контуром листвы,
за облаками.
КАЛИНИНГРАД
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Постмодернисты, Сталин дал приказ
Литература
Постмодернисты, Сталин дал приказ
МЕТАТЕКСТ
Лев ПИРОГОВ
Одно время в литературоведении шёл спор, каких писателей можно называть в наше непростое время постмодернистами: всех или только тех, которые с рожками?
Сошлись на том, что, в общем-то, всех.
«А мужики-то не знают!»
Вот недавно Юрий Буйда обиделся: назвали постмодернистом. Какой же, говорит, я постмодернист? Я человек!.. Руки, ноги, средостение… у меня душа в нём…
Всё-таки литературоведы недостаточно понятно доводят свои решения до народа.
Хорошо ещё, что у них есть мы, газетные критики.
Скажем так. Есть в нашей стране огромные области, где все люди, включая младенцев и членов партии, больны хроническим эписторхозом. Острых проявлений (температура, сыпь, дискинезия желчевыводящих путей) у них нет. Они даже ни о чём не подозревают. Нормальные, хорошие люди. Про паровоз поют, руки моют перед едой. И всё ж…
Так и среди писателей. По убеждениям вы, конечно, не постмодернист. Но на улицу-то из окна выглядываете? Интернетом, сотовой связью пользуетесь? Селёдку заворачиваете в газеты? Слышите, о чём люди говорят в транспорте? Да ещё, поди, описываете всё это… Невозможно не заразиться.
Вот давайте проверим.
«Электорат». «Кризисный менеджмент». «Грязные технологии». «Чёрный пиар». «Теневой лидер». «Идеологический механизм».
Знакомы ли вам эти звуки? Сами вы, конечно, можете ими не пользоваться, но ведь понимаете же, о чём идёт речь. А значит, всё же пользуетесь. «Пассивно». Они вами пользуются.
Я это, кстати, не из газетной статьи выписал. Из литературоведческой книжки. Людмила Сафронова, «Постмодернистский текст: поэтика манипуляции», страницы семь тире шестнадцать, соблаговолите. С помощью этих слов там описывается акт литературного творчества. И не каких-нибудь позорных проныр. А вот Бродского с Довлатовым, например.
Сегодня, если писатель не использует «технологий» (или не даёт им пользоваться собой), его попросту не поймут, не заметят. Писателю приходится «отвечать на вызов времени». На понятном времени языке.
Иначе говоря, с литературой происходит всё то же, что происходит с жизнью. И если в жизни у людей, я извиняюсь, глисты, это значит, что у литературных персонажей тоже глисты – даже если автор не догадывается об этом.
Мы все живём в эпоху Постмодерна. И вся наша литература, к счастью или к сожалению, постмодернистская.
(Правда, с некоторых пор эписторхоз лечат.)
Постмодернизм – это реакция человека на мироздание, лишённое Замысла.
При Модерне (под которым в философском расширительном смысле понимается христианская цивилизация в докризисной «зрелой» стадии) человек живёт ради будущего. Время Модерна линейно. Краеугольный миф христианской цивилизации – о принесении себя в жертву. Ключевое слово – «терпение». («Бог терпел и нам велел».) Нетерпеливость Модерна (скорее бы в космос, скорее бы в коммунизм, скорее бы наши химики изобрели светящийся съедобный асфальт) – это другой конец его великого терпения: человек ждёт главного события, которое всегда впереди.
В отличие от этого время Постмодерна циклично: «всё уже было и опять будет». Это языческая модель. Главное событие в жизни дикаря и животного – то, которое происходит сейчас, потому что «сейчас» – это и есть «всегда». Неслучайно культивирование человеческого «низа» в постмодернистской эстетике. «Культ плодородия», язычнику без этого никуда. В жёстком варианте получаем сорокинщину, в либеральном (Довлатов и окрестности) – «непременное включение общеобязательных недостатков, «маленьких слабостей» в систему положительного персонажа» (формулировка Л. Сафроновой).
Если жизнь происходит сию минуту, ты ничего не можешь отложить на потом, ничем не можешь пожертвовать. Не можешь ничего накопить. Не можешь измениться в будущем, которого нет. Излюбленный лозунг времени: «Люди не меняются».
Разве только стареют.
Если в обществе Модерна литература была средством накопления и передачи опыта, если книжки писались и читались, чтобы что-то изменить в себе и в мире, то для чего существует литература при Постмодерне, когда мир и человек «не меняются»?
Не для «игры». Банкомёт не играет в карты, хотя и производит манипуляции, напоминающие карточную игру.
Не для денег. Деньги самоценны лишь для тех, у кого их нет. Для тех, у кого они есть, деньги обозначают нечто другое. Что именно?
Не «свободу». Свобода выражается через «выбор», то есть самостоятельной ценностью не является. Выбор, в свою очередь, выражается через «возможность выбора». А возможность – это то, что «можно», за нею скрыт некий властный субъект, изначальный хозяин любой возможности.
В обществе Модерна таковым хозяином ощущался Бог (отсюда «если Бога нет, всё дозволено»). В Постмодерне функции Бога формально распределены между всеми атомами социального космоса: «Возможно всё, что угодно всем».
