О популярности выходцев из России свидетельствуют и некоторые местные топонимы. На детальной карте Западной Австралии можно найти ручей Русского Джека и колодец Русского Билла, а в Квинсленде - ручей Русского Джо и Русскую Балку. В Дарвине, столице Северной территории, вокруг ручья Людмилы вырос целый район с тем же названием. Хоть австралийцы произносят это название как «Ладмила», назван он в честь русской девушки из Вятской губернии. Ее отец Морис Хольц(е) родился в Германии, где получил специальность ботаника; в 1862 году он иммигрировал в Россию и вскоре женился на русской дворянке Евлампии Семеновне Мезенцевой. В 1872-м неясные семейные обстоятельства вынудили их покинуть Россию. Привлеченные слухами об открытии золота на тропическом севере Австралии, они отправились в Пальмерстон (ныне Дарвин) с волной первых переселенцев. Их дети, родившиеся в России, - Николай, Владимир и Людмила - легко вписались в мир пионеров Северной Территории, а вот Евлампии, привыкшей к служанкам и горничным, поначалу пришлось очень нелегко, на жизнь она вынуждена была зарабатывать стиркой. Ее внучка Виннис Редигер вспоминает: «Эта работа уронила ее очень низко в глазах других белых поселенцев. Ей было особенно трудно потому, что она не могла хорошо говорить по-английски, а также потому, что она принадлежала к нации, которую ненавидели». Только когда ее дети пошли в школу, Евлампия начала осваивать английский вместе с ними. Постепенно дела семьи пошли на лад, особенно после назначения Мориса Хольце правительственным садовником пальмерстонского ботанического сада.
Хольце много сделали для развития тропического земледелия на Северной территории, и их имена носят там несколько улиц. Есть даже дорога Валлаби Хольце, она названа в честь второго сына, Владимира. Он пятьдесят лет проработал в пустыне среди аборигенов на телеграфной станции к югу от Пальмерстона. Здесь имя «Владимир» и превратилось в «Валлаби» - так в Австралии называют одну из разновидностей кенгуру. В 1903 году, когда в гостях у Хольце побывал русский путешественник Александр Ященко, он отметил, что Евлампия все еще помнит русский язык, но «поставила крест на свое русское прошлое, и на мой вопрос, не скучает ли о русском снеге, поспешно ответила, что нет».
Представить себе мир русских, обретших новый дом в экзотической Австралии, теперь не так-то легко, но один из них рассказал о себе. Это петербуржец Валерий Бородин. В 1946 году, уже глубоким стариком, он натурализовался в Австралии под именем Уильям Броди. В юности он получил от деда в наследство огромное состояние - 11 тысяч фунтов, десять лет путешествовал по всему миру и, наконец, в 1911 году высадился в Австралии. Как и многих других, его захватила мечта о новом богатстве, и он долго кочевал по Квинсленду в поисках опалов и золота. Когда старательская удача покидала его, он ловил кроликов, тем и жил. «Скотоводческих ферм и приисков, где я работал, было так много, что перечислить их все не хватит места», - написал он в прошении о натурализации.
Незадолго до смерти он наскреб необходимые пять фунтов и оформил авторское свидетельство на свои песни. Характерно, что пел Бородин/Броди не о детстве в России, не о молодости в Европе и Америке, а о старости в Австралии. Его песни, то сентиментальные, то шутливые, полны австралийских реалий и сленга. На склоне дней он мечтал обрести утешение и покой в «хижине из коры» на берегу Муррея, который струит свои воды под шелест листьев высоких эвкалиптов.
История ранних русских иммигрантов в Австралии, конечно же, гораздо богаче. Они рубили сахарный тростник, основывали русские поселки посреди тропических джунглей, женились на аборигенках, отправлялись за моря воевать в составе Австрало-Новозеландского армейского корпуса. Оставаясь русскими, они стали частью австралийской легенды, австралийской истории. Но они - эти индейцы Детловы и Валлаби Хольце - и наша история, сохранившаяся в памяти, архивах, а также в названиях ручьев и дорог.
Канберра
Дмитрий Галковский
Учи албанский
Маленькая балканская страна как сбывшаяся мечта Белой Армии
После окончания Гражданской войны обломки русского офицерского корпуса оказались на Западе. Поскольку речь шла о деталях первоклассной военной машины (таких аппаратов было три-четыре на весь мир), русских офицеров стремились использовать многие и многие государства. Государства высшего класса не очень нуждались в импортных деталях, поэтому устроиться в французскую или английскую армию было трудно. Зато русских хорошо брали в армии рангом пониже. Разумеется, в основном младших офицеров и с понижением в чине. Иногда при этом происходили забавные курьезы. (Как и смерть, эмиграция вещь не только страшная, но и смешная.)
Например, во время Первой мировой войны Сербия решила наградить русских офицеров своими орденами.
В порядке демонстрации союзнических отношений. Выделили несколько орденов Андрея Первозванного и «Звезду Карагеоргия». У русских одноименный орден Андрея Первозванного считался высшим, поэтому начальство громкую железку распределило среди особо отличившихся или знатных кандидатов. А непонятная «Звезда» досталась некоему офицеру Миклашевскому по принципу «на тебе, боже, что нам негоже». Когда Миклашевский в 20-е годы стал устраиваться на службу в югославскую армию, к его удивлению выяснилось, что это высшая награда Югославянского королевства. Его взяли без всяких условий и на самую выгодную должность.
Надо сказать, что в югославской армии было особенно много русских эмигрантов. Подобное обстоятельство объяснялось монархическим типом правления, православием и профранцузской ориентацией этого балканского государства. Значительное число русских служили стражниками на югославско-албанской границе, где успешно боролись с разбойниками и контрабандистами. В 1924 году ситуация в Албании осложнилась. К власти пришел просоветский режим Фан Ноли, важную роль в Тиране стал играть большевистский дипломат Краковецкий. Все это накалило и без того напряженную обстановку. Поэтому Белград предоставил политическое убежище сопернику Фан Ноли Ахмеду Зогу, крупному феодалу и бывшему офицеру австро-венгерской армии. Зогу вдобавок к нескольким сотням абреков из своего клана решил навербовать отряд наемников из русских эмигрантов и совершить в Тиране государственный переворот. Белград смотрел на это сквозь пальцы, поставив единственным условием, чтобы главою русского отряда был старший офицер югославской армии. Таким офицером стал полковник Миклашевский. В отряд вошли более ста человек, на командных должностях были полковник Берестовский (заместитель командира), полковник Русинов (начальник штаба), полковник Барбович (командир батареи), полковник Улагай (начальник пулеметной команды) и еще десяток младших командиров. На вооружении отряда были восемь итальянских пулеметов «Фиат» и четыре устаревших горных пушки. На границе к русским присоединился отряд авантюриста Гильярди- как и Зогу, бывшего австро-венгерского офицера. До войны он застрелил в зале суда террориста, который по ошибке вместо брата-политика убил его мать. После этого ему пришлось перейти на службу в албанскую армию. Этот отряд играл вспомогательную роль. Ударной силой заговорщиков были русские головорезы.
Операция вторжения продолжалась несколько дней, семитысячная армия Албании не оказала сотне русских почти никакого сопротивления, части разбегались в разные стороны и бросали оружие. Фан Ноли вместе со своим окружением спасся на четырех пароходах, отплывших из Дураццо. Дипломатические отношения с СССР были разорваны.
Войдя в Тирану, русские оказались единственной организованной силой в столице и в стране. Зогу собрал фиктивное учредительное собрание, долженствующее выбрать его президентом. В случае отрицательного результата русские имели приказ расстрелять собрание из пушек и пулеметов; к счастью, этого не потребовалось. Началась недельная пьянка. После выплаты большой суммы золотом Зогу предложил русскому отряду остаться в Албании. Миклашевский снова перешел в югославскую армию, а остальные остались в Албании по трехмесячному контракту. Работы им хватало: с помощью русских наемников Зогу уничтожал основу политической нестабильности - кланы сепаратистов. Поэтому контракт периодически возобновлялся шесть раз, до 1927 года. После этого всем русским была предложена пенсия в размере жалования при условии, что они поселятся в Албании. Сначала согласились все, но в течение последующих двенадцати лет ветераны путча постепенно эмигрировали из страны с некомплиментарным русским населением (во многом благодаря этому обстоятельству Зогу так и обхаживал наемников - ему было важно отсутствие контактов с местными беями). Однако часть офицеров стали кадровыми албанскими военными и занимали высокие чины в местной армии. Сукачев командовал гвардейским полком, Белевский - гвардейским эскадроном, Красенский заведовал артиллерией, Улагай также занимал высокую должность.
