— Секрета нет. Непосредственная связь с народом — вот верный путь к успеху. Это всегда вызывает колоссальную отдачу — активность самих людей. Я любила обходить цехи рано утром или ночью, потолковать с рабочими, посмотреть на все своими глазами. Поэтому лично знала очень многих, знала, чем живут, и сколько у кого детей, и как их воспитывают. На директорские приемы посетителей приходило очень много. Вот — говорят, организаторский подход. А в чем он заключается? В живом деле. Не обнадеживай зря двадцать человек, лучше реально помоги одному. Не болтай, не зазнавайся. Помни, что рабочий, заинтересованный своим трудом, твой первый друг и помощник, береги его доверие. Вообще у нас сама жизнь уже установила некоторые заповеди. Наука и техника развиваются головокружительно, но отношения с людьми должны быть всегда такими, какими были они при Ленине: открытыми, честными, товарищескими, если это нарушить, то никакая техника не вывезет.
Я слушаю Северьянову и вспоминаю первую встречу с нею, когда она, директор «Трехгорной мануфактуры», выступала у нас, в клубе писателей. Сразу мы по-писательски влюбились в нее: как говорила, как смотрела, гладко причесанная, яркоглазая, в белой блузке, вся ясная, светлая, полная энергии и душевной теплоты. Красивая женщина, но и человек-то перед нами распахнулся какой! Так она настроила нас, можно сказать, с первого взгляда, а как же не поддаться этому обаянию, встречаясь с нею повседневно, идя рядом, вместе, в труде и борьбе?
И тогда еще, не зная ни сложной и завидной ее биографии, ни характера, твердого, отважного, исполненного веры в людей и неистощимой жизнерадостности, я подумала: «Вот героиня романа». Только увидела ее на трибуне, услышала — и сердце потянулось к ней. Да так, что забыть невозможно.
А теперь снова пришлось встретиться, не раз поговорить по душам.
Чем она занята теперь? Где и как живет? Живет по-прежнему на Красной Пресне, и каждый старожил с охотой укажет вам ее дом и квартиру и даже проводит до подъезда.
Сейчас она не на «Трехгорной»: направили ее в Комитет по труду и зарплате при Совете Министров СССР. Там и работает начальником инспекции.
В 1960 году Анна Алексеевна получила третий орден Ленина за общественную работу в женском движении. Общественница — всегда.
И дома у нее славно: большая дружная семья. Младшая дочь, Марина, окончила пединститут, работает учительницей, замужем за железнодорожником-машинистом. И это так хорошо перекликается с юностью Анны, выросшей на Брянке. Дочь Галина Яковлевна — научный сотрудник Института славяноведения, кандидат филологических наук, а муж ее — ведущий инженер другого института. И двое чудесных ребятишек, внучат, — маленькая Анечка и школьник Саша — не дадут скучать ни бабушке Анне, ни гостям.
Посмотришь на Анну Алексеевну: она еще цветет — статная, светлолицая, в черных волосах ни сединки. Полна любовью к жизни, к людям, к своему труду, потому и не старится.
1967
Февральская метелица шатает лес на горах. Деревья в сумерках черные, а снежные хлопья точно сеть, в которой запутались тяжелые лапы елей. И кто-то могучий протаскивает эту сеть по дну безбрежного мира, хлеща ею по старым хребтам Уральских гор, по окнам громыхающих мимо вагонов. А еще недавно кругом курились мутной поземкой лесостепи.
И вот я в старом уральском городке Миасс, неподалеку от Челябинска. Горы и голубые глаза озер. Знаменитый Ильменский заповедник. Сосновые боры и белый песок в прозрачной озерной воде, прочеркнутый у берегов зелеными стрелами камышей. Городок расположен в горной долине возле громадного пруда — полутораэтажные, тесно поставленные домики, улицы, похожие на мощеные дороги. Каменные заборы выше тесовых крыш разделяют дворы бывших толстосумов. Тут же, в русле речки, старательские семьи моют золото. Женщины качают воду помпами в деревянный, грубо сколоченный станок, на который заваливается когда-то богатая, мытая-перемытая золотоносная порода.
В Ильменском заповеднике нужна секретарь-машинистка. Как там хорошо и спокойно, в этом дремучем урочище! Вечнозеленые чащобы, развалы камней, голубые карьеры, залитые хрустальной водой, тихие домики на полянах, похожих на лесные озера. Но…
Косой взгляд на анкету:
— У вас незаконченное среднее образование.
Гремящий поезд нарушает душную тишину, далеко разносится перестук по рельсам. Маслянисто-сизые на черных шпалах, они бегут в бескрайнюю даль. Куда? И зовут, зовут…
Сижу в кухне у стола, накрытого клеенкой. Светло горит электрическая лампочка. Пишу роман об алданских старателях. Хозяйка, Евдокия Семеновна, — типичная уральская домовладелица. В черном платочке, подбулавленном под морщинистым подбородком. Губы — ниточкой. Глаза и добрые и настороженные: «Ну-ка, посмотрю, чего ты стоишь!»
День строго распределен: с утра до часу дня пишу. В час постная похлебка или каша без масла. С двух часов до пяти — чтение книг и журналов. В пять — в библиотеку. Чудная прогулка! Зимой по заснеженным, летом по пыльным улицам. Летом еще всюду трещат и поют милые птахи — скворчики, ярко синеет небо, и ветер приносит запах цветущего клевера и скошенных трав. Иду в библиотеку и радуюсь: пишу роман, вот вышла из дому и иду в читальню, могу зайти в продуктовый магазин, купить что-нибудь.
В восемь часов вечера ужин: дежурное блюдо — холодная или горячая картошка, кусочек соленой кеты и чеснок. Хозяйка щурится с печки:
— Ох, как ты вкусно ешь! Ну-ка, я съем зубочек.
Легко спрыгивает с печи. Сухонькая, красивая, похожая на монашку.
В девять часов снова сажусь писать. До трех-четырех часов ночи. И так каждый день. Развлечения? Мы живем на высоком бугре. Влево улица сбегает к городскому колодцу, прямо к широко и далеко расхлестнувшемуся пруду, направо — предлинный «проспект» ведет к кладбищу, к горам над прудом, покрытым сосновыми лесами, где растут грибы, с четвертой стороны улица спускается к базару. Вот все разнообразие жизни.
Как будто маловато, но мне это все представляется необыкновенным богатством. Выйди во двор и послушай, как под крышей разговаривают голуби, пройдись по улице с ведрами на коромысле, посмотри, как сияет солнечный день над горами, как падает огнистая капель с крыш. А какое счастье полоскать летом белье на пруду, стоя босиком на мокрых мостках!
Зимой ли, летом ли, поздней ли осенью, когда туманное небо заполнено гомоном перелетных стай, когда над самыми крышами старого уральского городка со свистом разрезают воздух утки и казары, стремительно тянущие на присад на водное раздолье, — все наполнено биением жизни, ощущением свободы, простора, красоты окружающего мира.
Но любуюсь этой красотой урывками: сижу у стола дни и ночи напролет.
Наконец рукопись первого моего романа «Фарт» — отправлена в Москву, в редакцию журнала «Новый мир».
У меня были изданы раньше повести «Колымское золото», книга воспоминаний приискателей-алданцев «Были Алдана».
Я знакома немножко с редакциями, но с писателями не встречалась, а теперь сама гляжу в писатели: роман написала. Месяц идет за месяцем, ответа нет. Хожу в горы за ягодами и грибами, те же прогулки к колодцу за водой, на пруд полоскать белье, а все стянуто в тугой узел ожидания.
Почтальон идет по улице, я жду и немею. Проходит мимо. Жду завтра. И завтра то же. Так миновало лето. Наконец письмо из «Нового мира»: «Прочитали рукопись. Заинтересованы. Приезжайте для переговоров».
Действительно весть из нового мира! Сразу вспоминаю, что рукопись не перепечатана на машинке, а переписана неряшливым моим почерком, — принесшим мне столько огорчений в жизни и единственную двойку да еще два с минусом — считай кол! — в школьные годы — за чистописание, — переписана на листах самой дешевой бумаги. Проникаюсь благодарностью к редакторам, преодолевшим трудности чтения, и уже недолгим кажется мое ожидание.
В Москве меня направили к одному из литературных редакторов журнала. Милая больная женщина приняла меня, лежа в постели. Она так и работала — лежа.
— Роман у вас получится, — сказала она. — Есть недостатки, но поработаете еще. Будем печатать.
Выхожу, не чуя ног от радости.
Назавтра разговор с главным редактором. Толстый, не первой молодости, самоуверенный, важный, говорит ласково-покровительственно:
— Вы одаренный человек. — Но…
На другой день рукопись мне вернули.
Состояние отчаянное. Как будто тебя оттолкнули от берега, к которому ты доплыл с великим трудом. Но слишком много молодых сил, слишком много надежд. Иду в издательство «Главзолото», которое не выплатило мне гонорар за «Были Алдана» — шесть тысяч рублей. Этого хватило бы с излишком на доработку «Фарта». В издательстве настроены доброжелательно, но заявляют:
