Быть может, самое восхитительное из того, что оставил этот великий художник, находится в полуразрушенном дворце Лаббиа. Тьеполо расписал в этом дворце целый огромный зал. Все в этом зале принадлежит его кисти: роспись потолка, стен, обстановки и архитектурных украшений. Сюжет — история Клеопатры, но венецианской Клеопатры XVIII века — занимает четыре стены зала, выходит через двери, развертывается под мраморными сводами, за написанными художником колоннами. Действующие лица сидят на карнизах, опираясь локтями и ногами на орнамент; они населяют зал своей очаровательной и пестрой толпой.
Говорят, дворец, в котором находится этот шедевр, продается! Как бы хорошо в нем жилось!
Д-р Хоффман. Первое самоубийство совершено в пятницу пятнадцатого апреля, между четырьмя и шестью утра.
Инспектор. Во всяком случае, таково заключение судебно-медицинской экспертизы.
Д-р Хоффман. Патологоанатомы соврут — не дорого возьмут. Мы что, решили сразу поносить ваших коллег, инспектор?
Инспектор. Вот еще. Я полагаю, что и вы теперь мой коллега… И сдается, останетесь им надолго, учитывая всю необычность этого дела.
Д-р Хоффман. Я бы сказал, всех этих дел.
Инспектор. Хм… Остановимся пока на этом.
Д-р Хоффман. Самоубийца повесился на одной из фасадных статуй церкви дельи Скальци.
Инспектор. Ее только отреставрировали.
Д-р Хоффман. Леса сняли за два дня до случившегося. На очистку почерневшего камня ушли годы. Кропотливая работа. Понадобилось укреплять опорные конструкции. В конечном счете барочный храм вновь обрел былое великолепие.
Инспектор. Прямо дух захватывает.
Д-р Хоффман. Это первый памятник, который видят туристы при выходе из здания вокзала. Они волей-неволей проходят мимо, едва ступив в город.
Инспектор. Так или иначе труп висел на веревке, привязанной к шее святого.
Д-р Хоффман. Как воплощение несостоятельности человека, привязанного к идеальному образу. Труп смертного висит на незыблемой статуе святого!
Инспектор. Значит, по вашей версии…
Д-р Хоффман. По моей версии и способ самоубийства — повешение, и место — у самого порога Венеции, переступив который люди попадают в город, содержат в себе вполне определенное послание.
Инспектор. "Налог на красоту в виде страха. Взимается с приезжих в Венецию" — так вы написали.
Д-р Хоффман. Все верно. А вы еще дотошнее моих учеников. Помните слово в слово сделанные мной выводы.
Инспектор. Тут мы переходим ко второму делу…
Д-р Хоффман. В моем понимании, второе дело содержит в себе еще более сложный набор символов. Самоубийство — это, как известно, способ передачи информации.
Инспектор. Даже когда самоубийца не оставляет записки?
Д-р Хоффман. Разумеется. Самоуничтожение и есть последнее слово самоубийцы, которое он не сумел сказать иначе. Кажется, что покончить с собой гораздо легче, чем высказать страшную правду о своем состоянии.
Инспектор. На этот раз самоубийца приковал себя за лодыжки и запястья к причальной свае на Большом канале.
Д-р Хоффман. Да, в ночь на девятое мая. Скорее всего, он дождался, когда прилив накроет его полностью, и таким образом утопился. Ужасная смерть!
Инспектор. И весьма экстравагантная.
Д-р Хоффман. Не думаю, что с нашей стороны уместен цинизм в отношении несчастных покойников.
Инспектор. Валите все на меня. Простите, я полагал, что бесстрастному ученому будет любопытно дать оценку самым жестоким сторонам жизни.
Д-р Хоффман. У вас устаревшие представления об ученых. Хотя сейчас речь не обо мне. Вернемся ко второму бедняге. Заметьте, эта причальная свая находится…
Инспектор. …у пристани Ка' д'Оро — Золотого дома. Этот памятник тоже недавно отреставрировали.
Д-р Хоффман. Я сейчас вспомнил об одном моем старом пациенте. Кстати, тоже венецианце. Покончил с собой при аналогичных обстоятельствах несколько лет назад.
Инспектор. Вы хорошо его знали?
Д-р Хоффман. Можно сказать, что я вовсе его не знал. Он начал у меня лечиться за три дня до гибели.
Инспектор. Слишком мало времени даже для колдуна!
Д-р Хоффман. То-то и оно. Я и не надеялся снова вселить в него веру в жизнь. Честно говоря, я даже не успел разобраться в истинной причине, толкавшей его на самоубийство.
Инспектор. Однако вы смогли изучить его бумаги.
Д-р Хоффман. Близкие покойного передали мне его дневник. Из дневника я узнал, что этот человек был одержим красотой Венеции. Город вызывал у него чувство невыносимого удушья.
Инспектор. Что-то вроде синдрома Стендаля.
Д-р Хоффман. Я бы не сказал… Это лишь расхожий стереотип. И потом, не путайте отдельно взятую непереносимость красоты с постоянным пресыщением красотой. Воздействию синдрома Стендаля могут подвергнуться разве что незадачливые туристы. Приезжая в Венецию, они оставляют за плечами свои уродливые окраины, все эти спальные районы, которые напоминают кладбища для живых мертвецов. Попадая в Венецию, турист, привыкший к подобным пейзажам, ясное дело, чуть не теряет сознание. Он не в состоянии вынести в таких дозах красоту, которую разом обрушивает на него город. Но лишать себя на этом основании жизни… В конце концов, никто не запрещает ему собрать чемоданы и отправиться восвояси, где он полной грудью снова вдохнет вонючего воздуха из любимых выхлопных труб.
Инспектор. А житель Венеции…
Д-р Хоффман. Житель Венеции вынужден до конца дней нести это тяжкое эстетическое бремя. Тот мой пациент чувствовал себя мышью в мышеловке. Его душило очарование калле шириной метр… В этих улочках зрению не уцелеть. Они раздавят его между живописным ракурсом и памятником архитектуры, сомкнут глаза между изяществом моста и тенистой нежностью соттопортико.
Инспектор. Недаром его нашли на…
Д-р Хоффман. …калле дель Парадизо, самой привлекательной улочке Венеции.
Инспектор. Там тебе и барельефы на треугольном архитраве, и оголенные балки, выпирающие из барбаканов… Очень красивая улочка, может, и впрямь самая красивая.
Д-р Хоффман. Очевидно, для него она была самой убийственной.
Инспектор. И в этом случае здесь проводились реставрационные работы. Калле совсем недавно открыли для прохода.
Д-р Хоффман. Действительно, во всех трех случаях мы столкнулись с памятниками, скрытыми на некоторое время от людских взоров. Это делало памятники, если можно так выразиться, более выносимыми, более человечными. Но вот строительные леса убирали. Люди, отличавшиеся и без того, обостренным восприятием, видели в этом некую эстетическую волну в ее извечной мощи, сносящую все на своем пути без малейших преград… Каждого из этих людей добила красота.
Инспектор. Человек, обнаруженный на калле дель Парадизо, отравился.
Д-р Хоффман. Да, но настоящего яду дал ему сам город.
Инспектор. Выходит, по-вашему, Венеция — это какой-то серийный убийца?
Д-р Хоффман. Вы делаете мне честь, цитируя мое высказывание. Оно, признаться, немного бьет на эффект, однако уже вызвало определенный отклик в печати и на телевидении. Я употребил это хлесткое выражение мимоходом, в подробном научном докладе.
Инспектор. Он получил всеобщее признание на всемирном конгрессе психиатров прошлой весной в Питсбурге.
Д-р Хоффман. Тот доклад и впрямь пользовался немалым успехом у моих заокеанских коллег.
Инспектор. И причислил вас к самым оригинальным психотерапевтам наших дней. После, если позволите, не очень-то блестящей карьеры.
Д-р Хоффман. Напротив. Нам, в отличие от полицейских, не нужен блат для прохождения конкурсов и повышения в должности.
Инспектор. Да ну?
Д-р Хоффман. Мою работу ученого и врача всегда отличал выверенный до мелочей профессионализм. Я вообще не понимаю, на основании каких данных вы беретесь судить о качестве…
Инспектор. Хорошо, хорошо, только речь не идет о вашей карьере психотерапевта. Перед тем как посвятить себя психиатрии, в молодости вы пробовали пойти совсем по другому пути. Меня насторожили все эти ссылки на технологию строительства, эти архитектурные метафоры, использованные в вашем докладе. Вы неудавшийся архитектор, доктор Хоффман.
Д-р Хоффман. Что вы такое говорите!
