Так что атмосфера страха оказалась общей и для расхитителей государственной собственности, и для уголовных преступников, и для потенциальных врагов народа. Затаились все. Затем нагрянула Великая Отечественная война. И снова советское правительство пошло на то, чтобы выпустить из тюрем тех заключенных, которые готовы были собственной кровью смыть свои преступления против советского народа. Но в этот раз ситуация не превратилась в столь катастрофическую, потому что основная масса уголовных преступников, точнее, той их части, которая идеологически принадлежала миру криминала, осталась верной принципу «не служить власти» ни при каких обстоятельствах. Поэтому на фронте оказались в основном люди, которые пошли на преступление не по убеждению, а по случайности судьбы. Но среди них были и те, кто осознал, что это единственная возможность оказаться на свободе. Поэтому не удивителен факт роста преступности, особенно в больших городах.
Один бывший сотрудник отдела по борьбе с бандитизмом, работавший в Ленинграде во время войны, называл сложившуюся в городе ситуацию «кот из дома – мыши в пляс». Этот своеобразный комментарий относился к тому, что количество экономических преступлений, хищений государственной собственности, спекуляций и мошеннических операций резко возросло. Ни в коем случае нельзя забывать также и о миллионных состояниях, нажитых, к примеру, на продуктах во время блокады. По мнению этого ветерана, такое положение дел было в первую очередь вызвано тем, что половина оперативного состава ушла на фронт, а во вторую очередь – отсутствием в Ленинграде серьезных уголовных преступников во время войны. Ведь именно этот контингент подчас быстрее оперативников узнавал о накоплении криминального капитала и принимал соответствующие меры, то есть попросту грабил.
После окончания войны и до конца сороковых годов опять замечено значительное снижение как экономических преступлений и хищений, так и уголовных. Правоохранительные органы бодро рапортовали о повышении сознательности и патриотизма в рядах советского народа, но вполне возможно, что такие показатели свидетельствовали в первую очередь о понижении общего уровня благосостояния людей.
В начале пятидесятых годов в СССР был принят целый ряд нормативных актов, ужесточающих возможность регистрации малых предприятий: кооперативов и артелей. Советским правительством взят четкий курс на полное уничтожение в стране частного предпринимательства даже в самых невинных формах. Любая форма получения доходов советским человеком воспринималась скептически, если она не была связана с системой планового государственного производства и хозяйства. И вот именно с этого момента и начинается еще один этап взаимоотношений уголовного мира и частных производителей, названых чуть позже цеховиками. Именно с начала пятидесятых годов криминальный мир понял, что приобрел целую когорту состоятельных людей, которых можно совершенно безнаказанно грабить. Ограбленные совершенно точно не подадут заявление в милицию, а если и обратятся, то укажут в качестве похищенного десятую часть от действительного ущерба, а тут уже совершенно другая статья, да и вряд ли в милиции будут сильно напрягаться, чтобы разыскать золотое колечко или пятьсот рублей, указанные потерпевшими.
Реакция потерпевших была настолько прогнозируемой, что ее могли просчитать даже не подкованные в юриспруденции уголовники. Действительно, потери несоразмерные: в одном случае потеряны деньги и ценности, в другом – свобода и (возможно) даже жизнь. Подпольные производители и частные предприниматели оказывались совершенно не защищенными от ограблений и представляли собой столь лакомый кусок для уголовников, что многие толково налаженные предприятия стали идти ко дну. Не говоря о рэкете, который особенно процветал в небольших населенных пунктах или на юге страны: в Одессе, Киеве, Львове, Харькове и союзных республиках, где правоохранительные органы были коррумпированы в большей степени и, стало быть, являлись бы «ручными». Если оценивать ситуацию более скрупулезно, то нападки криминального мира в те годы более напоминали шантаж, чем рэкет: собиравшие дань уголовники пугали цеховиков не только физической расправой, но и доносами в правоохранительные органы. К сожалению, и по сию пору нет никаких данных о том, в какой степени подпольные производители страдали от уголовного произвола. Ведь ясно, что поскольку пострадавшие не обращались за помощью, то не существовало и никакой официальной статистики. Да и неофициальной тоже. Но можно себе представить, насколько крупными и массовыми были потери, если по своей инициативе цеховики начали готовить собственное полномочное представительство на воровских сходняках.
Именно пятидесятые – шестидесятые годы подготовили цеховиков к мысли, что необходимо устанавливать прочные контакты с криминалитетом. Именно цеховики были инициаторами этого эпохального съезда. Нельзя сказать, чтобы задуманное ими мероприятие целиком и полностью воплотилось в жизнь. Да, безусловно, знаменитый сходняк решил большую часть проблем в отношениях уголовного мира и мира теневой экономики, но нельзя сказать, чтобы эти проблемы решились раз и навсегда. И хотя на «высоком уровне» достигли четкой договоренности и цеховики на долгие годы прочно вошли в криминальное сообщество страны, тем не менее на практике все выглядело далеко не так гладко. Начать с того, что сказалось исторически сложившееся негативное, даже презрительное отношение к барыгам. Многие из уголовников хоть и получили от авторитетов четкое указание действовать строго в оговоренных рамках, тем не менее не сумели сразу переломить свое отношение к подпольным бизнесменам как к дойным коровам. Кроме того, отказаться вот так сразу, по «указанию свыше», от столь лакомого куска было трудно. В результате к концу семидесятых годов шаткое равновесие между необходимостью соблюдать договоренность и желанием урвать легких денег стало клониться к последнему стремлению. Термин «разгон» начал звучать все чаще.
«Разгон» – отъем ценностей любым путем или ограбление подпольных бизнесменов цеховиков, расхитителей госсобственности и коррумпированных чиновников.
«Разгонщиков» условно можно было разделить на две категории. Первая, менее распространенная категория «гастролеры» – небольшие банды уголовников, которые появлялись в городе как «летучие отряды» и быстро осуществляли «разгон». Он обычно заключался в обыкновенном грубом «наезде» с угрозами физической расправы, после чего цеховики сами отдавали сбережения и ценности. Затем «гастролеры» мгновенно испарялись из города, унося ноги не от милиции, а от санкций коллег, «крышующих» данного бизнесмена. За подобные разгоны местным уголовникам удавалось иногда и покарать пришельцев. Хотя в поисках особенно не напрягались. Ну, подумаешь, обчистили «барыгу», все равно свою долю в общак занесет, никуда не денется. А так… еще заработает. Разумеется, столь наплевательское отношение не распространялось на действительно очень богатых людей, но таких были единицы. А вот подпольных производителей средней руки развелось гораздо больше. И еще: «разгоны» редко случались на территории Грузии, Азербайджана, Таджикистана и Узбекистана, там царили местные нравы, значительно отличающиеся от нравов в других союзных республик.
Вторая категория «разгонщиков» – те самые уголовники, которые, по идее, подрядились защищать цеховиков. Нет, на первый взгляд они действительно за выплаченную долю выполняли свои функции защитников от первой категории бандитов, но на деле это выглядело зачастую совсем не так. Представьте себе ситуацию, при которой существует криминальная группа, прекрасно осведомленная, у кого из цеховиков где и сколько лежит. Ну, может быть не совсем «где», но уж «сколько» – точно. Преимущество перед гастролерами явное. Не нужно тратить время и силы, чтобы разобраться в чужом городе, кто должен стать объектом очередного «разгона». Известно практически все. И как при этом воздержаться от получения легких денег? К тому же проведение операции останется абсолютно безнаказанным. Трудно, наверное. Вот и не сдерживались. К вопросу о безнаказанности. Судите сами, если цеховик и догадывался об истинной природе «разгона», что он мог сделать? Только обратиться к тем же людям, которые, как он считал, и изъяли у него капитал. Какова выгода? Есть ли шанс получить сатисфакцию и покарать виновных? Ни-ка-ко-го. Тем более что подобные «разгоны» совершались с согласия воровского авторитета. Иначе дело могло плохо кончиться. К тому же «разгонщики» этой категории никогда не забирали все до копейки, они прекрасно понимали, что, забрав лишь половину, сами же и поимеют двойную выгоду. Если удастся «развести барыгу по полной», то тот еще и сам придет и принесет дополнительные деньги за скорое восстановление справедливости. При этом надо отметить, что цеховики, будучи людьми не просто сообразительными, а умными, вторую половину «заносили» не часто. Все-таки почерк «разгонщиков» сильно различался. «Свои» чаще всего знали, сколько можно взять у конкретного человека, и выдавали себя в процессе выбивания ценностей, воздействуя на него до тех пор, пока он не отдавал «правильную» захоронку.
