Для Людмилы Улицкой, любившей прежде побаловаться самым безопасным из наших многонациональных национализмов, это значительный шаг вперёд. Как и прощение Полушки, оказавшейся не виноватой во вменяемом ей «порядочными людьми» предательстве, как и трезвая оценка моральных качеств Ильи – главного романного душки, как и похвала участковому Кусикову, законченному негодяю по анамнезу и вместе с тем, надо же, хорошему человеку.
Нет, читать роман под сословно-племенным микроскопом не хочется. Когда простой советский разнорабочий Миха Меламид, загнанный в тупик всеми мыслимыми и немыслимыми обстоятельствами: собственными душевной чистотой и пылкостью, друзьями, врагами, возлюбленной, – кончает с собой, чтобы не совершить предательства, ты сам уже готов «подписать протокол», в котором помимо высокого пушкинского «делать нечего» числятся и сдача Тулы немцам во время Великой Отечественной (что там на глобусе той Тулы), и ошибка в словах известнейшей православной молитвы (сами-то – хорошо помним?), и сущий ангел академик Сахаров (это просто праздник чистых тарелок какой-то, хоть сейчас в Мавзолей), и коньки, за которые без суда и следствия был казнён неинтеллигентный Мурыгин. Всё прощаешь, всё не глядя подписываешь. (Хотя женщины, наверное, предпочтут главу «Зелёный шатёр», недаром же и весь роман так называется.)
Михин подвиг – совершённый от слабости, и не подвиг, а смертный грех – заставляет приблизиться к пониманию того, что жизнь действительно бывает «такая», что «ничего не поделаешь», – не только в коммунально-кухонном, постирушечном смысле. И те, кто «шептал про свободу», никак не меньше люди, чем те, кто твердил «поехали». Не нам их судить. Я жил иначе, мои родители жили иначе, сотни тысяч читателей жили иначе и помнят другую жизнь, но это нас Бог хранил. За это нужно быть благодарным, а гордиться этим нельзя. «Скромней надо быть» – от этого и добрее будешь.
Но!..
Если бы роман на этом заканчивался…
Взяв высокую ноту, автор почему-то напоследок словно вынимает тебя из чистой воды и возюкает в мыльном тазике: «Ну вот, теперь совсем хорошо».
Я долго не мог понять: почему? Потом осенило. Улицкая считает заключительную главу ещё более высокой нотой.
Речь об эпилоге – «Конец прекрасной эпохи».
То, что автор придаёт ему нешуточное значение, ясно из состоявшегося здесь разговора Сани и Лизы о «лоскутной культуре» и «циклическом времени», в котором «новое неотличимо от старого». Это ключ к пониманию грешащей хронологическими нестыковками и смысловыми повторами композиции романа: «одеяло, сшитое из лоскутков».
Саня с Лизой пришли в гости к поэту Иосифу за несколько часов до его смерти. Поэт Иосиф – главное оправдание той эпохи, которую героям довелось относительно благополучно пережить. Строго говоря, она и случилась-то лишь затем, чтобы выпустить из своих жутких огнедышащих недр истинный алмаз – поэта Иосифа. Но чем же именно поэт Иосиф её оправдывает?
Высоким трагизмом судьбы, как Миха Меламид в главке с пастернаковско-энтомологическим названием «Имаго» (конечная стадия развития крылатого насекомого, освобождение души)? Нет, нет.
Войдя к поэту, «Саня бросил взгляд на стол – там лежала раскрытая римская антология. Совпали, как часто бывает. У Сани дома был раскрыт Овидий».
Вот, оказывается, зачем всё было. Люди гибли, чтобы выжившие могли поговорить о музыке и стихах. «Мир существует, чтобы войти в книгу».
Есть такое правило: хочешь понять, «что автор хотел сказать своим произведением», – внимательно перечти конец, посмотри, «чем сердце успокоилось». В Саниной судьбе важным оказалось то, что на столе у него Овидий и «Хорошо темперированный клавир», а не то, что когда-то, спасая друга, он схватился рукой за нож. Мне это показалось катастрофическим снижением пафоса.
И вот ещё почему. Культ Бродского как «Пушкина ХХ века» кажется мне совершенно не имеющим отношения к пониманию искусства, которое, в свою очередь, есть прежде всего искусство понимания жизни. Ну как культ кинорежиссёра Тарковского, например.
Они похожи. У Тарковского – Брейгель, Бах и иконы («вот эта краска называется киноварь»), у Бродского – «римская антология». От поклонников обоих веет неофитским самодовольством и дремучестью, как от студента-второкурсника, достигшего определённых высот самоуважения по сравнению с второсортным первокурсным собой. На обоих лежит это несмываемое клеймо – «уважения по сравнению». По сравнению с чем-нибудь советским, с чем-нибудь лапотным, по сравнению с «настоящим, как на Западе», с «вечным» и «мировым».
И, как нет в отечественном искусстве ничего более унылого и советского (в плохом смысле), чем «андеграунд», так и оба они, Тарковский и Бродский, были идеальным предметом культа для советского мещанина-образованца. Допрыгнуть до Овидия – для чего? Чтобы с высоты плевать на «совок». Подобным образом люди совершенно справедливо реагировали на желание самих Бродского и Тарковского быть «вне времени», на их собственный карго-культ в отношении дефицитной «Культуры».
…Бросил взгляд на стол – там лежал небрежно распечатанный блок «Мальборо». Чётко совпали. На Сане были «родные», не индийское барахло, «Ливайсы».
Кабы не этот эпилог, я бы всё по-честному подписал, товарищ следователь, клянусь. А теперь не буду.
Настораживает меня роман, успокаивающийся на «Ливайсах». И какой толк в «лоскутной композиции», если с добавлением каждого нового лоскутка смысл не наращивается, герой не движется от частного к общему, от малого к большому, а раз за разом, соскальзывая с шестерёнки сюжета, возвращается к самому себе, лишь только обрастая мусором смахивающих на сплетни подробностей?
Для чего эта тщательная, доверительно бубнящая на ухо стилистика: «кто с кем, сколько раз, почём», – как в журнале «Семь дней»?
Что это я вообще читал только что?
Где мои законные двадцать процентов?!
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,9 Проголосовало: 12 чел. 12345
Комментарии: 10.03.2011 08:34:51 - Людмила Викторовна Сергеева пишет:
Статья не просто критическая, а концептуальная, и её публикация есть гражданский поступок. Автор получит в ответ не только благодарные отзывы и «СпасиБо», но и стрелы, пропитанные ядом кураре. Думаю, что и стрелами дело не обойдётся - будут подтянуты крупнокалиберные орудия. Лев Пирогов это понимает, знает и … пишет.
08.03.2011 17:29:24 - ВЛАДИМИР ЮРЬЕВИЧ КОНСТАНТИНОВ пишет:
Сердцу не хочется покоя
Лев, я понимаю, что Вы просто вынуждены говорить, чуть ли, не на эзоповом языке, иначе Вас обвинят в "тенденции", а ЛГ объявят "антисемистким грязным листком". А вот я могу себе позволить. Никогда не ценил Улицкую, слишком выпячивавшую свои "корни" (хорошо хоть не дворянские). Книга, на которую Вы тратили время - плохая. Как и всё, что писала и пишет бывший генетик (или евгеник?), раскрученный совершенно незаслуженно "своими". Ибо - "своя". Упражнения начитанной дамочки, не более. Умничанье, попытка убедить всех, что "экспериментирует с формой". Местечковая литература, подходящая для многотиражки какого-нибудь г.Бердичева.Тому, кто бросит в меня камень и упрекнёт в поддержке "холокоста" могу возразить - но, Рубину-то я не ругаю. Напротив. Хотя, та вообще в Израиле живёт. Но не становится от этого "нерусской"... А Улицкая везде и всюду это педалирует. В каждом "произведении". Сердцу творца не хочется покоя. За покой никто не заплатит. Листал "Зелёный шатёр", но... не купил и не куплю. Почему за аритмичный стук беспокойного, но бесконечно чужого мне сердца должен платить именно я?
06.03.2011 19:48:44 - Алексей Александрович Мельников пишет:
Чем сердце успокоится
Отличие настоящей литературы от остальной: первая непонятно как скроена. Уважаемый Лев Пирогов мне кажется слегка перестарался - и без его виртуозного "разбора полетов" легко заметить следы швов у рецензируемой им писательницы. Она мастеровита - слов нет, - но и только. А этого мало, чтоб стать новой Ахматовой. В прозе ли, в стихах - неважно.
04.03.2011 11:03:17 - Валентин Иванович Колесов пишет:
Докладываю: с удовольствием читал первые рассказы Улицкой, по инерции прочитал "Медею", под давлением друга одолел по диагонали "Штайна", больше читать ее не буду. ___________Лев Пирогов пишет интересно и не всегда понятно. Ну да это, как говорит в таких случаях друг, мой дефект.
02.03.2011 14:32:18 - Ефим Суббота пишет:
Ну, скажем, фильм Тарковского пересмотреть, я легко могу, а вот чтобы Улицкую почитать - это только за деньги. Причём за большие. За большие можно и помучаться. Бесплатно и в голову не придёт.
