Судьба человека. Оглядываясь в прошлое - Борис Вячеславович Корчевников

– В детстве, когда я была совсем маленькая, папа был на вершине успеха. Его все узнавали и про меня говорили: «А! Это дочка Александра Кожевникова». Дочка, дочка, дочка… И я когда-то папе сказала: «Ничего, наступит день, когда тебе скажут, что ты – отец Марии Кожевниковой». Этот день наступил сейчас.

«Отец Марии Кожевниковой» – это звучит в моей жизни почти каждый день. Когда она была еще маленькая, мы были достаточно популярные люди. Играли в хоккей и, Бог дал, выигрывали. Мы были «Красной машиной». Жили все в одном доме – Слава Фетисов, Леша Касатонов и остальные. Такой цээсковский дом был. Детей было много, во дворе играли все вместе. И про них говорили «ребенок такого-то». Маше это надоело, и она с характером заявила: «Ты дождешься, что меня будут по-другому называть!»

– Сейчас мы с папой общаемся. Но когда мне было 12 лет, он ушел из семьи. Я не очень хорошо помню этот период и даже потом обратилась к врачу, чтобы узнать, почему какие-то этапы в своей жизни я забыла. И один психолог мне сказал, что ребенок имеет такую особенность. Если в детстве были какие-то негативные эмоции или то, что его травмирует, он это как бы стирает. Поэтому я прямо всех подробностей не помню.

Мы сейчас в очень хороших отношениях. Мы одна семья. Папа – наш родной человек. Но, конечно, тогда он вел себя не очень адекватно, потому что все время ей обещал: «Я приду, я тебя возьму туда-то или туда-то». Даже обещал ей поездку в Париж и, естественно, ни одного своего обещания не выполнил. Маша переживала из-за того, что он ей звонил, говорил: «Я приду завтра», – и не приходил. Почему он ушел, это не секрет. Он у нас человек влюбчивый. Постоянно в кого-то влюбляется – всю свою жизнь.

– То, что у папы другая женщина, было тяжело осознать и принять. Мне хотелось родителей как-то помирить, чтобы они были вместе. Но что я хочу сказать всем в такой ситуации… Для меня это было огромным пинком для переосмысления и для понимания, чего я хочу достичь дальше в жизни. Возможно, если бы не было развода родителей, я бы сейчас перед вами не сидела и добилась бы гораздо меньших результатов. Потому что я именно тогда поняла, что хочу быть независимой, причем ни от кого: ни от родителей, ни от мужа, и работать, достигать своих целей, чтобы не попасть никогда в ситуацию моей мамы. До того, как родители развелись, она никогда не работала. Я помню, как ей было тяжело пойти работать учительницей, как она вставала рано по утрам. И это было на моих глазах. Я это не то что помню, а ощущаю. И поэтому мне так было важно, чтобы она перестала работать. Это было мое самое первое взрослое, огромное желание. Я поняла, что для меня эта ситуация явилась большим стимулом.

Я поехал в отпуск в Америку и остался там на пять с половиной лет. В Лос-Анджелесе в суши-баре я случайно познакомился со знаменитым актером. Ему сказали, кто я такой, и он предложил мне создать хоккейную школу. И мы это сделали. Конечно, я скучал по дочке, она же любимая. Я пытался звонить. Рита брала трубку и говорила: «Маши дома нет». Или: «Она не хочет говорить», или: «Она занята». Иногда получалось поговорить, но это была буквально пара слов.

– Я считаю, что тогда все было по-другому. Так складывались обстоятельства. Я действительно была постоянно на тренировках и не сидела дома у телефона. Если, может быть, папа и набирал время от времени мой номер, меня могло действительно не оказаться дома. Я не ставила какой-то забор или стенку, чтобы с ним не общаться. У меня даже не было номера его телефона, чтобы набрать ему. У папы была какая-то другая жизнь. Наверное, с обеих сторон было непонимание, нежелание… И обида, безусловно, которая разделяет людей.

Когда мне было 18–19 лет, мы с папой попытались навести мосты. Встретились и отпустили все в одну секунду. Мне не нужно было от него извинений, не нужно было, чтобы он мне что-то сказал в свое оправдание. Мне просто нужен был отец. Он великий человек. У него достаточно сложный характер, который передался мне. Папа не умеет молчать. Он всегда говорит правду-матку.

Я умею просить прощение. Но нам это было не нужно. У нас не было «ругачки» какой-то. И у нас получилось сразу, как только мы встретились. Знаете, я очень желал появления дочери, когда она еще в животике была. Рита говорила, что у нас будет мальчик. Я говорю: «Нет, девочка, девочка, девочка…» И вот она появилась.

Не все было так легко, конечно. Это сейчас легко. Слава богу, мы такие люди, и Маша, и я, и Кожевников. Мы очень отходчивые. И мы, как бы ни было тяжело, быстро забываем все плохое, какой-то негатив. Это характер. Не зря же я воспитала из нее мастера спорта по художественной гимнастике!

– После шестичасовой тренировки в зале мама надо мной еще дома измывалась – тянула меня. Я помню, у нас даже соседи снизу жаловались. У меня было такое упражнение – булаву положить сзади, сделать наклон и достать эту булаву в прогибе в спине. Я все время отрабатывала этот элемент, и булава постоянно падала. В результате к нам пришли соседи и сказали: «Мы вызываем милицию!» Но, знаете, это еще должно быть дано свыше. И это тоже надо понимать. Когда-то, может быть, нужно самой себе признаться, что, ну, нет этого таланта от Бога. Я была дубовая. Я была не мягкая. Мне все давалось на преодолении. Кстати, это, наверное, отразилось на моем характере – я никогда не опускала руки. Ведь я с четырех лет видела, как другие девочки садились на шпагат через месяц, а я садилась через три, но садилась. Мне всегда сложнее было. Я всегда в таких условиях существовала, всегда приходилось доказывать самой себе и окружающим, что я смогу. То же самое было в актерской карьере и в Государственной думе.

Образ Аллочки в «Универе» дался мне крайне тяжело. Наверное, вообще самая тяжелая моя роль. Когда я увидела «тестовые», пилотные серии, я сказала: «Наверное, вам меня надо менять». Потому что это была настолько шаблонная блондинка в розовом платье, все было настолько ужасно, что я