«Теперешняя, социалистическая Москва, являющаяся колыбелью грядущего коммунистического общества, — цитировал нарком письмо члена партии, москвича Д. Зайцева, — должна стать исторической вехой сталинской эпохи. Гений Сталина является историческим даром человечеству, его путеводной звездой на путях развития и подъема на высшую ступень. Поэтому я глубоко убежден в том, что все человечество земного шара нашей эпохи и все человечество будущих веков с удовлетворением и радостью воспримут переименование Москвы в Сталинодар. Сталинодар будет гордо и торжественно звучать многие тысячелетия, ибо он понесет в века торжество и гордость героических побед нынешних поколений, и миллионы беззаветно преданных делу коммунизма людей в этом торжестве будут видеть плоды своей борьбы, своего труда. И каждый гражданин нашей родины будет горд тем, что имя Сталина будет прославлено на скрижалях города, являющегося колыбелью мирового коммунизма».
В представлении грозного наркома Ежова есть даже поэтические строки москвички Е. Чумаковой:
Мысль летит быстрей, чем птица,
Счастье Сталин дал нам в дар.
И красавица столица
Не Москва — Сталинодар!
Подробности обсуждения этого вопроса в Политбюро и Президиумах Верховных Советов СССР и РСФСР неизвестны. Из справки М. И. Калинина, приобщенной к представлению Н. И. Ежова, следует: «всесоюзный староста» проинформировал Президиумы Верховных Советов СССР и РСФСР о том, что Сталин категорически высказался против переименования Москвы в Сталинодар.
В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС находился фонд И. В. Сталина, выделенный в особое, тщательно засекреченное хранение. До 1987 года доступа к нему не было. В середине своего правления, разворачивая антисталинскую кампанию, Горбачев дал поручение подобрать некоторые документы с резолюциями и визами Сталина для ознакомления журналистов и историков. Рассекречивался сталинский фонд избирательно. Как правило, открывались только те материалы, которые работали на версию кровавого тирана. Это документы, касающиеся борьбы Сталина против его политических противников внутри партии, процессов тридцатых годов, репрессивных действий ГПУ и НКВД. Нейтральные, а тем более не вписывавшиеся в разоблачительную линию сведения замалчивались.
Помнится чувство изумления, которое я испытал, когда обнаружил там такое вот письмо:
«Тов. Андрееву (Детиздат ЦК ВЛКСМ) и Смирновой (автору „Рассказов о детстве Сталина“).
Я решительно против издания „Рассказов о детстве Сталина“. Книга изобилует массой фактических неверностей… Но не это главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория „героев“ и „толпы“ есть не большевистская, а эсеровская теория… Народ делает героев — отвечают большевики…
Советую сжечь книжку.
И. Сталин. 16 февраля 1938 г.»
Письмо рукописное, четкий почерк автора угадывается сразу. И это в 1938 году, когда, согласно современной многочисленной антисталинской литературе, нарастало безудержное восхваление вождя?
Еще один эпизод. На февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года выступил главный редактор «Правды» Л. З. Мехлис. Он сказал следующее:
«Мне товарищ Сталин прислал еще в 1930 году в „Правду“ такое письмо. Позволю его зачитать без его разрешения.
„Тов. Мехлис!
Просьба пустить в печать прилагаемую поучительную историю одного колхоза. Я вычеркнул в письме слова о „Сталине“ как „вожде партии“, „руководителе партии“ и т. д. Я думаю, эти хвалебные украшения ничего, кроме вреда, не дают (и не могут дать). Письмо нужно напечатать без таких эпитетов.
С ком. приветом
И. Сталин“».
Вот вам и расхожие ярлыки о культовом вождизме товарища Сталина! А ведь он к 1937 году был во главе страны уже целых 15 лет. Хрущев пробыл на этом посту всего десять лет — и не возражал против кинофильма «Наш Никита Сергеевич». Пятнадцатилетие Брежнева на посту генсека пришлось на 1979 год — вспомним маршальское звание и золотой звездопад, мемуарные книги, которые ставили выше поэм Гомера.
Первые стихи Сталина были опубликованы на грузинском языке в газетах «Иверия» и «Квали» в 1895 и 1896 годах. В 1899 году они вышли в сборнике. Стихотворение «Утро» начиная с 1912 года включалось в учебники и хрестоматии для школьников.
Чиновники от советской пропаганды раздували поэтический дар Генерального секретаря. Его юношеские стихи перевели на русский язык и начали включать в школьные хрестоматии по всей стране. Узнав об этом, Сталин разгневался и запретил впредь их тиражировать.
Исключение было сделано лишь один раз. В 1948 году в Грузии вышла поэтическая антология, в которую было включено стихотворение «Утро». Но — без подписи автора. На этом настоял он сам.
Карандашная резолюция «Против. И. Ст.» отвергает почти все предложения, поступившие в комитет, образованный указом Президиума Верховного Совета СССР в связи с семидесятилетием со дня рождения Сталина. Эта дата отмечалась 21 декабря 1949 года. Комитет был создан 2 декабря. Председатель — Шверник.
Комитет собрался один-единственный раз — 17 декабря, за четыре дня до юбилея. Любопытен его состав. Здесь и пострадавший от зубодробительной критики Жданова композитор Шостакович, и сталевар Амосов, и заведующая свинофермой из Вологодской области Люскова, члены Политбюро ЦК, военные и ученые, учителя и писатели.
Председатель комитета Шверник сообщил о мероприятиях, которые намечались в связи с 70-летием Сталина. В Большом театре предполагалось провести торжественное заседание ЦК ВКП(б), Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР, президиума ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, Президиума Верховного Совета РСФСР, Совета Министров РСФСР, МК и МГК ВКП(б), Московского областного и городского Советов депутатов трудящихся, МК и МГК ВЛКСМ совместно с представителями партийных, общественных организаций и Советской Армии. На другой день, 22 декабря, в Кремле намечалось провести правительственный прием.
Шверник сказал, что Президиум Верховного Совета СССР принял решение о награждении Сталина орденом Ленина. Решено также учредить пять — десять международных Сталинских премий «За укрепление мира между народами».
— Какие будут замечания у членов комитета? — спросил председатель.
Первым высказался маршал Семен Михайлович Буденный.
— Я предлагаю в честь семидесятилетия со дня рождения товарища Сталина, — сказал он, поглаживая свои знаменитые пышные усы, — соорудить в нашей стране памятники там, где шли решающие сражения, в которых участвовал сам товарищ Сталин, но памятники военные. Скажем, в местах, где был товарищ Сталин, когда шли сражения против Юденича, на юге — против Деникина, на западе — против поляков. Вот в этих местах надо создать военные памятники. Одно замечание. У нас почему-то привыкли изображать товарища Сталина неподвижным, в шинели и одного. Надо показать его с войсками, на важнейших направлениях, где решались судьбы армий врагов как в гражданской, так и в Отечественной войне. Это первое предложение.
Буденный сделал паузу и глубокомысленно изрек:
— Вношу на обсуждение второе предложение: учредить орден товарища Сталина, который будет даваться и военным, и гражданским лицам за выдающиеся заслуги перед Родиной.
Члены комитета одобрительно закивали. Каждый из сидевших в зале подготовил свои предложения, и все нетерпеливо ожидали, когда Буденный закончит свою речь.
Но старый рубака и не думал останавливаться:
— Третье мое предложение — присвоить товарищу Сталину звание Народного Героя. У нас существуют звания Герой Социалистического Труда, Герой Советского Союза, а товарищ Сталин — Народный Герой.
Ну и Семен Михайлович! Всех обскакал лихой конник, вырвал инициативу. Члены комитета лихорадочно думали, что бы такое предложить крупное. Но тут поднялся Молотов.
— Я думаю, товарищи, — сказал он, — что было бы неправильно, если бы мы начали здесь вырабатывать какие-то дополнительные меры. Это значило бы идти против желания товарища Сталина, выраженного им в смысле скромности тех мер, которые были уже намечены. Я предлагаю ограничиться теми рамками, которые изложил товарищ Шверник.
Зал запротестовал. Это что же получается: Буденный успел засвидетельствовать свое отношение к юбиляру, а остальные?
— Товарищи, — успокоил всех Молотов, — у нас есть много средств выразить наши чувства, наши мысли и наши желания и в этот день, и до этого дня, и после этого дня. Я думаю, что этот день покажет, насколько он воодушевил народные массы в нашей стране и за пределами нашей страны для выражения тех желаний и дум, которые есть у широких народных масс.
