В пользу такого поворота говорит и то обстоятельство, что в келье Федора Кузьмича обнаружили икону Почаевской Божьей Матери, долгое время являвшейся одной из главных ценностей униатских священнослужителей, то есть тех православных священников, которые вошли в унию с западной католической церковью. Икону вернули православию лишь после польского восстания 1830-31 годов, а до этого она находилась в Почаево — Успенском монастыре на Тернопольщине, принадлежавшему униатам с 1713 года.
Таким образом, есть основания предполагать, что, кроме Киево — Печерской лавры, Федор Кузьмич некоторое время обитал и в Почаево — Успенском монастыре. По каким причинам он оказался позднее в Киеве — неизвестно, но, видимо, именно там он проявился как еретик и был, по всей вероятности, изгнан из лавры. Так началась его странническая жизнь, кончившаяся высылкой старца в Сибирь.
Можно ли все-таки узнать, кто в действительности скрывался под именем Федора Кузьмича? Думается, что да, но для этого следует провести обширные архивные розыски и определить:
— имена тех, кто жил в Почаево-Успенском монастыре до 1831 г;
— кто из братии покинул его после возвращения монастыря в лоно православной церкви;
— кто из монахов монастыря участвовал в польском восстании 1830-1831годов;
— кто из них был наказан за это (либо ссылкой, либо кнутом — вспомним, что у Федора Кузьмича на спине имелись следы, очень схожие со следами ременной плети или кнута).
Выяснив все это, вероятно, можно будет приблизиться к разгадке тайны Федора Кузьмича.
Но, с другой стороны, имеются факты, связанные с пребыванием старца в Сибири и входящие в явное противоречие с тем, о чем мы только что поведали. Так, очевидцы, описывая жилище Федора Кузьмича в Зерцалах, свидетельствуют, что в нем рядом с иконами висел образок с портретом Александра Невского. Князь, как известно, давно причислен русской православной церковью к лику святых, и мы помним, что именно в его честь Александр I получил свое имя, так что образок, имевшийся у старца, наводит на определенные умозаключения.
Однако дело не ограничивалось одним образком. Оказывается, в день Александра Невского в келье Федора Кузьмича обязательно появлялись пироги и собирались гости, коим старец рассказывал о петербургской жизни, причем эти рассказы отличались достоверностью и наличием таких деталей, которые может привести или их очевидец или сопережеватель, или крайне умелый мистификатор.
Удивительны еще два обстоятельства, заставляющие нас снова и снова спрашивать самих себя: так кто же, в конце концов, скрывался под маской сибирского отшельника?
Первое такое обстоятельство — исключительно заботливое, можно сказать, нежнейшее отношение Федора Кузьмича к детям, и особенно к девочкам. Если вспомнить, что двух своих дочерей Александр I потерял, когда они были еще малолетними, то указанная черта характера старца странным образом роднит его с российским императором — известно, что Александр I так же нежно относился к детям.
Второе обстоятельство — фраза, сказанная однажды Федором Кузьмичом. Вспоминая как-то день, в который он расстался с обществом, старец заметил, что это случилось в хорошую солнечную погоду. Быть может это простое совпадение, однако день 19 ноября 1825 г (когда Александр I, как считается, «ушел из мира») был тоже теплым и солнечным. В дневнике императрицы Елизаветы Алексеевны отмечена даже температура дня — плюс 15 градусов по Цельсию.
Вот и все, что известно на сегодняшний день о таинственной связи между императором Александром I и старцем Федором Кузьмичом. И напоследок остается лишь добавить, что 10 июля 1903 г. состоялось вскрытие могилы старца. В присутствии свидетелей подняли крышку гроба и увидели в нем «остов старца, голова которого покоилась на истлевшей подушке. Волосы на голове и борода сохранились в целости, цвета они белого, т. е. седые. Борода волнистая — протянулась широко на правую сторону».
Но вскрытие могилы не пролило никакого света на выявление личности Федора Кузьмича. Кто он? — на этот счет по-прежнему можно строить какие угодно догадки.
Едва ли найдется человек, который не слыхал бы о так называемой шапке Мономаха — оригинальном венце московских князей; ее возлагали на них, когда они занимали великокняжеский стол. Менее известна другая подобная реликвия — золотой пояс Дмитрия Донского. Вероятно, по той простой причине, что его нет ни среди экспонатов Исторического музея, ни среди собрания московского Кремля. Как нет его и вообще в России, из которой он исчез несколько веков назад.
Какие обстоятельства сопутствовали пропаже — об этом мы расскажем ниже; а пока лишь заметим: несмотря на то, что упомянутая шапка Мономаха не раз демонстрировалась на разных выставках, среди некоторых ученых бытует мнение, что знаменитый венец — всего-навсего копия. Впервые эту мысль высказал археолог Федор Солнцев (1801–1892), а его приверженцы пошли дальше, назвав время появления дубликата — 1613 г. Новую шапку, будто бы, изготовили ко дню коронации царя Михаила Романова; что же касается оригинала, то он, опять же по мнению последователей Солнцева, был подарен Лжедмитрием I в 1605 г. родственникам жены — польским магнатам Мнишкам.
С именем первого самозванца многие исследователи связывают и исчезновение пояса Дмитрия Донского — исчезновение, так сказать, окончательное, ибо история пропажи уникального творения древнерусских златокузнецов началась значительно раньше, в 60-Х гг. XIV в. Именно оттуда берет свое начало запутаннейший исторический детектив, разгадку которого не могут найти и по сей день.
18 января 1366 г. в Коломне, в Воскресенской церкви, состоялось венчание великого князя московского Дмитрия Ивановича (будущего героя Куликовской битвы) с дочерью Дмитрия нижегородского Евдокией.
Почему, спрашивается, столь важное событие происходило в Коломне, а не в Москве? По одной простой причине: на тот период времени Москвы как таковой не существовало. Она сгорела дотла до венчания в Коломне — летом 1365 г.
Из церкви молодые, как водится, отправились за свадебный стол, и там, за чередой хмельных кубков и всевозможных яств, новобрачным были показаны подарки от родных и близких. Все они произвели на гостей большое впечатление, но подлинное восхищение вызвал подарок тестя — золотой княжеский пояс. В те времена эта принадлежность одеяния знатных людей играла такую же важную роль, как ныне, скажем, смокинг для дипломата или фрак для дирижера, и изготавливалась с особым тщанием.
К сожалению, нам не известно имя мастера, сработавшего пояс; нет в летописи и описания изделия, однако на основании сведений, собранных в разного рода исторических документах, удалось воссоздать его «портрет». Подробный рассказ занял бы много места, поэтому остановимся лишь на главных деталях.
Пояс был четырехконцовый (изготавливались и трехконцовые) — два конца предназначались для застегивания, два — для подвешивания к ним меча и лука со стрелами. Обильно украшенный тончайшей золотой чеканкой и самоцветными камнями, он представлял собой настоящее произведение искусства. Работа златокузнеца была поистине филигранной, что особенно подчеркивал подбор самоцветов. Они украшали пояс не просто так, а в соответствии с символикой драгоценных камней, где каждый обозначал определенные качества и свойства. Так, агат символизировал здоровье и долголетие, карбункул — дар предвидения, яспис — мужество и скромность. Помимо золота и самоцветов, пояс украшало изображение популярного на Руси святого — Дмитрия Солунского, выполненное методом перегородчатой трехцветной эмали.
Словом, пояс был поистине княжеским, и когда гости насладились его видом, ключнику был дан приказ отнести дар в княжескую скарбницу, что и было сделано. А утром княжеские хоромы облетела невероятная весть: пояс пропал! Точнее — оказался подменённым. Вместо шедевра, которым еще вчера любовались пирующие, в скарбнице оказалось совсем другое.
Розыск ни к чему не привел, и мало-помалу Дмитрий Иванович и его близкие смирились с пропажей. Великий князь так никогда и не узнал, кто произвел подмену. Это выяснилось лишь после его смерти и произвело настоящее потрясение, поскольку подменщиком оказался главный распорядитель на свадьбе Дмитрия, его дядя и один из самых влиятельных людей в Москве, тысяцкий Василий Вельяминов!
Каким расчетом, какой корыстью он руководствовался — никто не ведает, зато доподлинно известно: Вельяминов подарил украденный пояс своему сыну Микуле (командовавшему в Куликовской битве коломенским полком и павшему на поле), который, в свою очередь, отдал его своему зятю, а тот — в приданое дочери. Истины ради поясним: никто из этих людей не знал, что пояс ворованный, и вся вина за содеянное лежит только на тысяцком Вельяминове.
