В 1903 г. бывший монах и противник еврейских постулатов Библии присвоил себе звучную фамилию с баронской приставкой, став фон Либенфельсом. Тогда же он придумал легенду своей жизни, создав ореол фантасмагорической тайны. В 1905 г. новоявленный барон основывает «Орден Нового Храма» (или «Новые тамплиеры»), прозывая себя прямым продолжателем дела рыцарей Храма, которых отождествил с рыцарями Чаши Святого Грааля. И Либенфельс, и члены его ордена, — по их мнению, — как древние тамплиеры, должны бороться с расовым кровосмешением и еврейством, приспосабливающимся ко всему и вся, подменяющим собой народы, проникающим во все сферы жизни всех стран (в первую очередь, в финансовую, политическую системы и в науку). В рамках нового ордена разрабатывалась сложная система определения расовой чистоты.
Основные положения разработанной в условиях «Ордена Нового Храма» определения расовой чистоты были приняты на заметку гитлеровской наукой, проводившей серьезные исследования. Был выведен постулат, своего рода формула причастности к высшей, нордической расе. К примеру, человек нордической расы обязательно должен быть высоким и стройным (рост взрослого мужчины: 1,75—1,90 м). Причем, по пропорции длины ног ко всей длине тела эта раса занимает среднее положение между коротконогими монголоидами и некоторыми высокорослыми тропическими племенами (известно, что африканцам с верховьев Нила характерна чрезмерная длина ног). Рост у представителей нордической расы продолжается дольше и может быть отмечен даже в период между 20 и 25 годами (к примеру, в южной Италии рост заканчивается раньше, чем в северной и т. д.). Так как период роста дольше, то и половое созревание наступает позже. Мужчины нордической расы также выгодно отличаются широкими плечами и узкими бедрами. Стройность мужских бедер подчеркивается очень характерным для нордической расы признаком: «античной тазовой складкой», — мышечным утолщением, идущим от спинного хребта через бедро вперед и вниз. Эту особенность всегда подчеркивали древнегреческие скульпторы.
Поддерживая расовую теорию, ученые Третьего рейха подробно исследуют и особое утолщение верхней части коленной чашки, характерное, главным образом, для нордической расы; укажут высоту седалища относительно высоты тела; длину и размах рук; опишут нордический череп в профиль и анфас, толщину и структуру волос, тип кожи, цвет глаз, форму носа, скул и ушей, нежность нордической кожи и розовые нордические мужские и женские соски (коричневые — у других европейских рас) и проч. и проч. Не обойдут вниманием отличительные черты женского нордического типа.
Впрочем, кроме разработки системы определения расовой чистоты, в ордене, возглавляемом фон Либенфельсом, работали и другие «кружки по интересам», хотя особое предпочтение отдавалось изучению генеалогии и антропологии.
На каком-то этапе дела ордена пошли на убыль. Но! — в том 1907 году произойдет то же, что в начале 30-х годов произойдет с товарищем Гитлером и его партией: когда, казалось бы, в делах ожидается полный крах, вдруг появляются некие силы, в буквальном смысле помогающие выйти на новый, более высокий уровень. В 1907-м произошло то, что некоторые исследователи называют «необъяснимым переломом»: к Либенфельсу поступают крупные денежные суммы, а для нужд ордена приобретается замок Верфенштайн. В том же году над замком взвились яркие флаги: на одном был герб нового хозяина, на другом — красная свастика в окружении четырех голубых цветов на золотом поле. С 1908 г. в замке проводятся ежегодные фестивали, причем костюмированные представления сопровождаются мифологическими инсценировками под музыку Вагнера. Гениальный немецкий композитор Вильгельм Рихард Вагнер (1813–1883), кроме знаменитых опер написал ставшую популярной в обществе, исповедующем пангерманизм, брошюру «Еврейство в музыке» (в Российской империи вышла в 1908 г.). Брошюра явилась следствием поднятого в «Новом музыкальном журнале»(«Neue Zeitschrift fur Musik»)вопроса о «еврейском художественном вкусе», вызвавшем широкую дискуссию. «Настоящее положение вещей этого мира таково, что евреи более, чем уравнены в правах. Они господствуют и будут господствовать, пока за деньгами сохранится сила, перед которой бессильны все наши стремления и дела», — рассудил Рихард Вагнер, и стал еще более мил сердцу каждого истинного арийца.
«Подобно тому, как в еврейском жаргоне перемешаны слова и конструкции с удивительным отсутствием выразительности, так и в творчестве еврейского композитора сплетены разнообразные формы и особенности всех времен и всех композиторов, в их тесном ряду, в пестрейшем хаосе мы найдем отзвуки всех школ», — экспрессивно заверял читателя немецкий композитор. Он назвал Мендельсона «специфически одаренным композитором», сказал о Гейне: «он был совестью еврейства, как еврейство является нечистой совестью нашей современной цивилизации».
Неудивительно, что музыку именно этого композитора в буквальном смысле боготворил Гитлер. За что впоследствии все его произведения были объявлены вне закона в новосозданном после Второй мировой войны государстве Израиль; здесь исполнять музыку немца-«антисемита» запрещено.
Говоря о любви Гитлера к Вагнеру, да и к музыке вообще, Эрнст Ханфштенгль вспоминал: «Мы вместе проводили бесчисленные музыкальные сессии. У него не оставалось времени на Баха, да и немногим больше было на Моцарта. В той музыке не хватало кульминаций, необходимых его турбулентной натуре. Он слушал Шумана (правильно все же: Шуманн,Schymann. — Авт.) и Шопена. Ему также нравились некоторые пьесы Рихарда Штрауса. Со временем я научил его ценить итальянскую оперу, но в финале всегда должен был быть Вагнер: «Мейстерзингеры», «Тристан и Изольда» и «Лоэнгрин». Я играл их, должно быть, сотни раз, и он никогда не уставал. Он обладал подлинным знанием и пониманием музыки Вагнера, он обрел это где-то, может быть, в венские дни, задолго до того, как я с ним познакомился. Это семя, возможно, было посеяно даже в Линце, где в начале века жил ученик Листа по имени Геллерих, являвшийся дирижером в местном оркестре и страстным поклонником Вагнера. Но где бы оно ни случилось, оно стало частью гитлеровского существования» (с. 47). И если верно то, что юнцом Адди познакомился с учеником талантливого венгерского композитора и пианиста Ференца Листа (1811–1886), одно время служившего придворным капельмейстером в Веймаре, то невольно возникает ассоциация: а не мог ли музыкант и дирижер Геллерих разделять и пропагандировать слова своего учителя, жестко высказавшегося: «Настанет день, когда для всех народов, среди которых живут жиды, вопрос об их поголовном изгнании станет вопросом жизни и смерти, здоровья или хронической болезни, мирного жития или же вечной социальной лихорадки»? И если подобное видение «вечного еврейского вопроса» витало в обществе, то получается, что Адольф Гитлер явился всего лишь губкой, щедро впитавшей распространяемый и пропагандируемый антисемитизм, чтобы затем превратить усвоенные «знания» в патологию…
Несмотря на то, что некоторые авторы, среди них и Антон Иоахимсталер, отрицают всякую озабоченность еврейским вопросом в период проживания юного Гитлера в Линце, однако его друг детства Август Кубичек свидетельствовал об обратном: «Когда я впервые встретился с Адольфом Гитлером, у него уже тогда были заметны антисемитские настроения… Гитлер отправился в Вену убежденным антисемитом. И хотя жизненный опыт, накопленный им в Вене, мог усугубить эти чувства, они зародились в юноше задолго до этого».
Так что неудивительно, что в монолите философских, мифологических и эзотерических знаний фюрера красной нитью (как любили говорить советские агитпроповцы) пролегали антисемитские убеждения.
