Средства массовой информации в это время предлагали только две позиции по поводу Чечни: "за войну" и "против войны". Навязывалась модель двух политических позиций "против войны" — лево-интернационалистской (коммунистической) и либеральной (радикально-демократической), которые близки или совпадают. Все, кто высказывался "за войну" объявлялись мракобесами-нацистами или холопами власти. Но это было стопроцентное вранье.
Чеченская война выявила скрытые доселе границы между политическими силами. Оказалось, что есть политическое поле можно представить в двух координатах: координата от «правозащитников» до «державников» и координата от "сторонников реформ" до «оппозиции». Одни выступали против войны, но поддерживают режим в его основных проявлениях ("Выбор России", Республиканская партия России). Вторые и силовое решение поддерживали, и общую стратегию властей (движение "Вперед Россия!", президентское окружение). Третьи были и против войны, и против режима (радикальные либералы и радикальные коммунисты). Четвертая группа — группа национально ориентированных сил, которые не поддерживали режим (в силу его антинационального характера), но понимали необходимость силовых решений в условиях защиты государственности и не могли не быть удовлетворенными тем, что режим все-таки иногда действует в интересах нации.
Позиция последней группы, которую мы называем «национальной», по всей видимости должна была опираться на несколько постулатов:
1. Сепаратизм должен подавляться в зародыше, вплоть до применения силы. Останавливаться перед абстрактными понятиями о "правах человека" не стоит, ибо сепаратизм несет неисчислимые бедствия и нарушения тех самых прав, о которых порой так пекутся "правозащитники".
2. Правящий режим не обеспечил той естественной государственной функции, последовательное применение которой могло бы устранить опасность кровопролития. Предприняв запоздалые силовые действия, режим и тут не смог действовать эффективно. Результатом неэффективности власти было превращение акта подавления бандформирований в локальную войну с явно выраженным этническим характером.
3. Если в распоряжении власти нет эффективных средств (или их не удается найти), сепаратизм должен быть подавлен неэффективными средствами, чтобы не допустить цепной реакции в других регионах. В этом смысле неэффективные действия режима лучше, чем отсутствие действий вообще.
4. Власти нецелесообразно склонять к переговорам с главарями бандформирований. Подобные переговоры стирают различия между властью и бандитами. Государственники не должны поддерживать такое саморазвенчание власти.
Разнообразие позиций на поле политических предпочтений не должно скрывать принципиального отношения к войне. Дело в том, что любая война является поводом для проверки умонастроений и мировоззренческих позиций, проверки достоинства политических сил. Все представители оппозиции, которые в той или иной мере поддержали Дудаева, автоматически объединились против русских национальных интересов и, тем самым, превратились во врагов России.
Если уж говорить о правовом разрешении чеченского кризиса, то оно было известно. Состоит оно в том, что ни одна попытка сепаратизма не должна остаться безнаказанной, а переговоры с бандитами могут вестись только по одному вопросу — об условиях сдачи.
Но было у Чеченской войны и еще одно измерение. Дело тут в том, что одним проявлением бандитизма она не ограничивается. Эта война — мятеж, подавление которого не регламентируется даже уголовным правом. Подавление мятежа происходит по тем же правилам, что и подавление противника во время войны — практически без правил. По крайней мере, на повстанцев не распространяются даже международные соглашения о военнопленных.
Понимание характера Чеченской войны именно как мятежа в российском обществе не сформировалось вплоть до подписания соглашений, ставших актом капитуляции ельцинского режима перед бандитами. Зато унижение вслед за этими соглашениями было прочувствовано вполне.
ПРЕДАННАЯ АРМИЯВ Чечне армия России и в целом ее Вооруженные Силы потерпели жестокое поражение. А началось все с уничтожения смысла службы, начатого еще капээсэсовскими замполитами.
Дело не в оплате ратного труда. Высоким жалованием русскую армию никогда не баловали. Зато высок был социальный статус «служивого», а любовь к солдату — в крови у русского человека. Этого не было в Европе, где на городских парках вешали табличку "Вход собакам и нижним чинам воспрещается". Если в Европе армия в большинстве войн была наемной, то в России практически любая война становилась Отечественной.
В советские времена социальный статус солдата заметно упал. Статус офицера еще был высок, но его уже унизили зависимостью от политкомиссаров и политруков, чекистов и особистов. Армию унизили чистками и расстрелами, тупой политизацией, доминированием посредственностей и проходимцев. Только Великая Отечественная война сняла, срезала пласт гнили с армии, которая расплатилась за оздоровление миллионами жизней. Впрочем, как только зарубцевались самые жестокие раны войны, армия снова начала приходить в упадок.
Если застой развитого социализма вел к превращению солдат в "картофельную армию", то «демократизация» совпала с увлечением «крутыми» элитными спецчастями. Боеспособность армии связывалась с тем как ловко наши ребята крушат кулаками кирпичи. Противоракетная оборона, стратегические ядерные вооружения, авиация, флот отошли на второй план, а потом и вовсе были отпущены на подножный корм.
Наиболее отвратительное преступление «демокоммунистов» состояло в том, что армию использовали в межэтнических конфликтах, дав при этом добро на грязную антиармейскую кампанию в прессе (об этом образно и подробно писал в своей книге "За державу обидно” генерал Лебедь, впоследствии сломанный ласками "демократов” и иллюзиями близкого политического величия своей персоны). Коммунистические и «демократические» вожди стремились сделать армию послушной и управляемой в качестве марионетки грязных политических спектаклей. Каждый тянул в свою сторону, не заботясь об интересах страны и реальной боеспособности войск.
Опоив армию пропагандистской коммунистической отравой, лидеры КПСС утратили понимание сущности армии, исторических традиций, подспудно живущих в ней. Пока посредниками между генсеками и армией оставались услужливые (а порой еще и безграмотные) министры обороны, армейский организм еще как-то вписывался в государство. Когда же коммунистическая доктрина отмерла, наступило всеобщее помрачение умов. Политические лидеры, популярные у толпы, не могли и не хотели стать национальными лидерами, а значит — и вождями армии.
Мало того, высшее чиновничество и генералитет СССР пошли на предательство в 1992 году, когда в ряде военных округов генералы вместе с руководством республик поддержали отторжение от страны 5 млн. квадратных километров! Личные интересы этих «стратегов» никак не были связаны с судьбой Родины. Наоборот, интересы Родины мешали им осуществить свои честолюбивые планы. Ради этих планов они и пошли на предательство.
Быть может, именно поэтому в российской армии Верховных Главнокомандующих и их ближайших соратников из паркетного генералитета не ставят в грош. Наверняка поэтому в августе 1991 армия с полным безразличием выполняла неясные и трусливые распоряжения командования, не способного определиться кому служить или прислуживать.
Номенклатурный генералитет сформировал особую касту, которой была безразлична судьба военного человека, да и судьба страны. Зато дорога была личная судьба, личный успех, личная карьера. Все они поплатились за это летом-осенью 1991 и были выброшены из армейской среды, и, за редчайшим исключением, окончательно забыты.
Это, правда, не означало, что к руководству пришли в чем-то более грамотные люди. Пришел второй эшелон того же отряда армейской номенклатуры, разбавленный усыпанными незаслуженными звездами околодемократическими проходимцами. В результате крайне непопулярного министра обороны маршала Язова сменил, мало чем отличающийся от него генерал-десантник Грачев. Именно благодаря последнему состоялось "второе опускание" армии в октябре 1993 года и полное ее разложение к лету 1996.
Тут дело не только в отношении “демократов” к армии, как к дешевой девке. Лидерам антиельцинской оппозиции тоже хотелось, чтобы армия подавила их врагов танками и бомбами. Чревато все это было расколом армии и войной русских с русскими. Такой войны не произошло, но армия была по большому счету унижена своим вынужденным бездействием. Отечество было в опасности, а командиры не знали кого защищать. Это был позор, которого заботами политиков армия избежать не смогла.
