ЭСТЕТИКА ФИЛЬМА Бертолуччи эстет. Его фильмы можно смотреть много раз. Его «Ты [?] [?]» исполнено в духе эстетики минимализма. Этот фильм, конечно, надо посмотреть, но второй раз я его смотреть не буду.
Вопрос "А вы боитесь безработицы?", который вы поставили в комментарии к статье («ЛГ», № 2-3), задел за живое, потому что он для меня очень актуален. Да, отвечаю, боюсь.
После окончания института я довольно быстро устроился на работу, но не по специальности, а на склад кладовщиком. И коллектив меня устраивал, и график был щадящим. Врем[?][?][?] свободного было достаточно, мог пойти на какие-нибудь курсы, чему-то ещё научиться.
Впрочем, скоро стало не до творчества. Ещё 10 лет назад, в институте, у меня начались эпилептические приступы, а потом такие же приступы стали происходить и на работе. Отношение ко мне изменилось, а потом ситуация накалилась до того, что мне страшно стало приходить на свой склад. Отработав там больше трёх с половиной лет, я в один прекрасный день (уже просто накипело) практически ворвался к начальству и написал заявление об уходе. Думал: да как я, такой молодой, покладистый, активный, не найду другую работу?! Но я не ведал, что со мной сделает моя болезнь.
Месяцами бегал по собеседованиям и чуть ли не уговаривал работодателей взять меня на любую должность, но чаще всего результатом беготни становился скорбный отказ – «по состоянию здоровья»! В конце концов всё же удалось устроиться, но ситуация повторилась. Опять – «по собственному желанию». А потом – ещё и ещё. Благо сильных приступов на работе не было, но приходилось часто брать отгул – по состоянию здоровья или больничный, что тоже часто являлось причиной косых взглядов. При этом лечащие врачи утверждали, что для получения инвалидности оснований нет. И вот уже два года, как ни стараюсь, никуда не берут.
Теперь уже уверенности, что не останусь за бортом, нет. С одной стороны, я работодателей понимаю, а с другой, что же мне делать? Сколько уже было собеседований и индивидуальных встреч, которые заканчивались рекомендациями поискать счастья в другом месте, либо открыть бизнес на дому, либо оформить инвалидность, заплатив за это «нужным людям».
Как жить?
Иван ВЕДЕНЕЕВ, САМАРА
На этот раз он был в узких, обтягивающих весь его тощий низ джинсах и светло-кофейном вельветовом пиджаке, из-под которого вулканом вспучивался шёлковый шарф, окутывавший его шею огненно-пёстрой лавой. На её гребне плавала склонённая к микрофону голова, обрамлённая артистически-всклокоченной седоватой шевелюрой, вспыхивала, тут же угасая, мгновенная улыбка, звучал ровный, слегка надтреснутый, лекционный голос.
- Если отвлечься от обсуждаемой нами книжки молодого автора, – сообщал этот голос, – и рассмотреть проблему творчества как воплощение фобий творца, то я бы вспомнил всемирно прославленного писателя Владимира Набокова. Он, как известно, страдал несколькими фобиями. Например, цепенел, увидев в руках супруги зонтик, так как однажды жена жестоко избила его именно зонтиком. А переехав в Америку, он обзавёлся другой фобией: панически боялся умереть от голода, ловил и ел бабочек...
Вздох изумления пронёсся по залу, заполненному завсегдатаями литературных салонов, которых в нынешней Москве неисчислимое множество. Пережидая волнение публики, выступавший перехватил стойку микрофона и уже наклонился к нему, собираясь продолжить, но его опередили.
– Откуда вам всё это известно? – возмущённо воскликнула сидевшая в первом ряду рослая блондинка в нежно-алом жакете и всё ещё модных джинсах, эффектно разодранных на мраморно светящихся коленях.
– Ну, разумеется, из неофициальных источников, – сверкнул иронической улыбкой выступавший. – Лет семь назад я был в командировке, в Париже, друзья свели меня с сыном Набокова, ныне покойным, и мы с Дмитрием, вдруг обнаружив родство душ, засиделись за полночь в ресторанчике "Гиппопотамус". Там-то наш с Дмитрием разговор и свернул в сторону причуд отцовского творчества...
– А разговор этот был до или после смерти Дмитрия Владимировича? – язвительно поинтересовалась блондинка.
– Напрасно смеётесь, уважаемая, – на этот раз острая улыбка выступавшего задержалась на его лице. – Любое творчество, да будет вам известно, есть проекция душевных состояний, в том числе и фобий творца...
– Какая же длинная фобия заставила Льва Толстого написать «Войну и мир»?! – не унималась блондинка.
– Эта фобия называется – страх смерти, вытесненный в подсознание, ещё в пору военных действий в Крыму, где Лев Николаевич копил материал для своих севастопольских очерков. Да и повесть «Хаджи-Мурат» – всего лишь проекция его ожидания набега кавказцев на Москву... Кстати говоря, и романы Достоевского – это всего лишь беспомощные попытки победить страх смерти... Вообще, надо сказать, вся наша так называемая классика позапрошлого века – жалкая продукция авторов, которые вместо исследования проблем общества барахтались в болоте своего подсознания... Их мы должны благодарить за лживые мифы, которыми жили весь XX век!..
Пока длилась эта тирада, в третьем ряду поднялась пожилая пара – массивный мужчина с седой гривой волос и сухонькая женщина с испуганным выражением лица. Они стали пробираться к выходу, бормоча: «Какой бред, и с какой претензией!» У дверей женщина, обернувшись, громко сказала:
– Как вам не стыдно нести эту оскорбительную чепуху?
– А вы, конечно, хотите, чтобы я услаждал ваш слух только вашим миндально-сахарным мнением?! – радостно откликнулся выступавший.
Женщина хотела ещё что-то сказать, но гривастый спутник, утаскивая её за руку в дверь, пророкотал басом:
– Он же провокатор, неужели не видишь.
– Да, я провокатор! – догнала уходивших его ответная реплика. – Провокатор Позитивного Реализма! Я провоцирую трезвый взгляд на нашу нелепую жизнь...
На эти слова зал вдруг откликнулся аплодисментами, исходившими из второго ряда, где кучковалась молодёжь.
– Но вы слишком уклонились от обсуждения книги, – забеспокоился сидевший за столиком пожилой ведущий, оборвав аплодисменты звонкой дробью по бутылке с пепси. И пошутил: – Наш юный автор извёлся в ожидании комплиментов... Вы закончили, Вадим Петрович?..
– Нет, ещё несколько слов...
И тут я вспомнил, где первый раз увидел этого Вадима Петровича – в зале пресс-конференций книжной ярмарки на ВВЦ. В очереди к микрофону. Он тогда был не в сегодняшнем импозантном пиджаке, а в потёртой джинсовой куртке, с сумкой через плечо, эдакий стройный, слегка постаревший плейбой.
Там с ним случился небольшой инцидент: уже подошла его очередь, когда откуда-то из толпы, запрудившей проход меж рядами стульев, вывернулась слегка зачумлённая тётка с какими-то бумагами. Она вцепилась в микрофон, крича: «У меня открытое письмо президенту... Я прочту...», но Вадим Петрович тут же перехватил её запястье. «Вначале научитесь культуре поведения», – отчеканил он, выворачивая ей руку, как это делают с преступниками, чтобы защёлкнуть наручники. И, наконец, после недолгой возни отняв микрофон, сообщил публике, ошарашенно наблюдавшей за этой сценой: «Я вам прочту стихи из моей пока не вышедшей книги...» Стихи не запомнились, помню лишь откинутую назад голову чтеца, разлетевшиеся седоватые космы и крикливо-агрессивную интонацию.
А потом он мелькнул, в той же куртке, по первому, нет, кажется, по второму каналу, в скандальном обсуждении кражи ребёнка разведёнными супругами, живущими в разных странах. С категорическим утверждением: таких родителей нужно уколами лишать детородной функции.
Здесь, в литературном салоне, Вадим Петрович выглядел вальяжнее, был совершенно раскованным, особенно – после аплодисментов.
– Про нашего юного автора я должен сказать: [?]н представляет собой поколение, лишённое бесполезных душевных раздраев. И это замечательно!..
Тут снова второй ряд разразился аплодисментами, от чего блондинка в алой куртке демонстративно передёрнула плечами. Я не выдержал, спросил:
– А как вы отличаете бесполезные душевные раздраи от полезных?
– О, это отдельный разговор, – охотно отозвался Вадим Петрович. – Если угодно, я потом объясню... А сейчас послушайте вот эти замечательные строчки нашего автора: Я проснулся от скрежета трамвайных колёс, / сквозняк мой сон за трамваем унёс, / Я яичницу с салом сейчас наверну, / а потом на дыбы подниму всю страну... Ну не чудо ли?.. И никаких комплексов! Мы истосковались по решительной бескомпромиссности! И вот оно, неиспорченное интеллигентным самокопанием, поколение пришло! Как там у Брюсова: ...И тех, кто меня уничтожит, / встречаю приветственным гимном!..
