– Ну а чего ты хочешь? Их верность России определялась офицерской честью и присягой. Но я не думаю, что они были в восторге от войны со своей исторической родиной. Эти люди должны были что-то чувствовать. Как минимум моральный дискомфорт! Ну а как иначе? Возможно, то, что ты рассказываешь про организацию немецких погромов, как раз и было направлено на затягивание войны, с одной стороны. Ведь как после этого Берлин мог согласиться на сепаратный мир, даже если бы царь его и предложил? "Смотрите, немцев убивают в Москве, по всей России!" Какой к чёрту мир? Погромы сожгли мосты для выхода страны из войны, а, значит, объективно они были направлены на наше поражение в этой войне. С другой стороны, смотри, русские немцы на фронтах не могли не быть в курсе того насилия, которым подверглась их родня в Москве. Это должно было поколебать их веру в Россию, толкнуть их к нелояльности, тем самым также способствовать поражению державы. Нет. Тот, кто стоял за погромами, действовал по принципу "чем хуже, тем лучше". Вот тебе, пожалуйста, классический пример, как враги России способны использовать шовинизм в своих целях. В национальном вопросе надо быть сверхаккуратным, это и тебе, сын, хороший урок. Знаешь, я немного устал. Хочу полежать один. Езжайте домой и заберите все продукты, что принесли. Поверь, нам с мамой ничего этого не надо – всё есть! Холодильник забит так, что мама его даже закрыть не может. Да, Томочка?
– Да, Алик! – мама показалась в дверном проёме. Она улыбалась. Мать всегда радовалась моим с отцом беседам. Это давало ему сил, возбуждало его недюжинный интеллект, который толкал сердце вопреки смертельной болезни. – Пойдём, сына, я провожу тебя до лифта!
Я поцеловал отца, встал, накинул "аляску". Навстречу мне в палату вошла медсестра. Толкая перед собой стойку для капельницы, она деловито подошла к отцу: "Ну, Олег Константинович, пора принимать лекарства!" Батя махнул мне рукой на прощание, мол, "иди-иди, не стой в дверях".
БАНКА С НЕДОНОСКОМ
– Прошу вас, господа, ожидайте здесь. Государь скоро примет вас, – двухметровый офицер в форме кавалергарда рукой предложил жандармским генералам занять два стула у малахитового камина.
Приёмная, открывающая ряд личных комнат императора, расположенных на первом этаже правого флигеля дворца, была пуста. Возможно, царь Николай только что приехал в Царское Село из Петрограда. Генерал личной свиты его величества Владимир Джунковский и тот, кого ему пришлось сопровождать на встречу с государем, оказались здесь первыми посетителями.
Генерал-майор Миткевич-Жолток был здесь впервые. Странное дело – несколько лет учился в Санкт-Петербурге – сначала в 3-м Военно-Александровском училище, а затем в престижной Александровской Военно-юриди- ческой академии, да вот в Царском Селе, к своему стыду, так и не побывал.
В городе Петра многое носит имя Александра. Вот и царь Николай в последние годы со своей семьёй предпочитал жить в Александровском дворце. Именно сюда, в царскосельский императорский дворец, который ещё именовали Новым, съезжались министры, знатные вельможи, послы, приглашенные главой дома Романовых на совещания и личные аудиенции. Джунковский бывал здесь не раз. Пока Николай Антонович рассматривал картины, фотографии в серебряных рамках, люстру, подставки для старинных ружей и знамён, Владимир Фёдорович вполголоса продолжал дружескую беседу с офицером-кавалергардом, видимо, служившим в личной охране императора.
Неожиданно одна из створок коридорной двери распахнулась, и в приемную вошёл государь. Будто приветствуя русского царя, забили каминные часы.
Император никогда не держал при себе личных секретарей. Все свои встречи он вёл и протоколировал сам. Даже своих гостей, ожидавших в приёмной, часто приглашал к себе сам. Вряд ли кто из монарших особ до и после него был столь обязателен и педантичен.
Николай II подошёл к Джунковскому и протянул ему руку. Помощник министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов ответил царю крепким мужским рукопожатием и представил своего спутника.
– Я приглашаю вас в новый кабинет. Следуйте за мной, господа! – хозяин дворца провёл гостей в парадный кабинет. Это было место заседаний Совета министров, представления депутаций и комиссий. Здесь император любил играть в бильярд с великими князьями и офицерами свиты.
Предложив гостям сесть, Николай сам расположился в углу дивана. Над ним висел портрет императора Александра III кисти Валентина Серова. Отец хозяина кабинета был изображён на манёврах – с рапортом в руке.
– Господа, я пригласил вас для того, чтобы вы мне подробно рассказали о стихии, которая обрушилась на нашу Москву. Надо ли объяснять, насколько разрушительными могут быть последствия таких массовых волнений. Жертвы, поджоги – и это всё происходит в тылу, в самом сердце России. Обстановка на фронтах не позволяет мне думать, что речь идёт о случайности или безумном порыве масс. Я хочу знать всё, и в мельчайших подробностях, и не из донесений моего министра, а от вас как от непосредственных свидетелей. Николай Антонович! Генерал Джунковский предупредил меня, что рапорт дадите вы. Прошу, но только не вставайте!
Генерал Миткевич-Жолток достал из портфеля нужные ему для доклада императору записи, составленные им ещё в поезде.
– Ваше величество! Я подготовил подробный рапорт. Не знаю, насколько вас интересуют детали реконструкции этих событий, но я попытаюсь восстановить для вас их последовательность.
– Прошу вас!
– Первая толпа с национальными флагами появилась 27 мая сего года около 10 часов утра. Люди шли по Крымскому мосту с вашими портретами и с пением гимна. Толпа эта, численностью около 2000 человек, прошла через Калужскую площадь и Серпуховскую заставу к фабрике Рябова. Там к ней присоединились рабочие этой фабрики; после чего все пошли к Даниловской мануфактуре. Здесь манифестанты простояли около трёх часов. Когда же рабочие Даниловской мануфактуры прекратили работы и вышли им навстречу, то вся масса – около восьми тысяч человек – направилась в Кожевники.
– Подумать только, стояли три часа и ждали своих товарищей!
– Точно так! Хочу обратить ваше внимание, что по пути к этой массе людей присоединялись рабочие попутных фабрик, ремесленных заведений, а также праздно гулявшая по улице публика. Пьяные тоже наблюдались, но никаких бесчинств толпа себе не позволяла. Всё было пристойно, по крайней мере, до тех пор, пока эта масса людей не подошла к фабрике Цинделя...
– Ситценабивной мануфактуре Эмиля Цинделя, государь! – встрял Джунковский.
– Владимир Фёдорович, пусть Николай Антонович сам рапортует. У меня ещё будет возможность задать вопросы и вам, – Николай достал сигарету из золотого портсигара, раскурил её и положил пепельницу подле себя на диване.
Полицмейстер недовольной украдкой бросил взгляд на Джунковского, отложил бумаги на журнальный столик поверх газет, а портфель поставил на пол.
– Администрация фабрики Цинделя, несмотря на совет пристава отворить ворота, этого не сделала. Из толпы были выбраны авторитетные люди, и их впустили на фабрику. Они тут же заявили, что желают проверить, нет ли на фабрике германских подданных. Их пропустили и даже предоставили возможность пройти по фабричным корпусам. Между тем оставшаяся на улице толпа, которую явно разогревали провокаторы, продолжала волноваться. Она требовала открыть ворота.
Несмотря на мои уговоры и на противодействие наряда полиции, многие из толпы стали перелезать через ворота во двор. Вот там-то они и были встречены управляющим фабрикой Карлсеном. Он проявил себя довольно агрессивно, пошёл против них и даже начал наносить им удары. Перелезшие через ворота сумели открыть их, и вся толпа ворвалась в фабричный двор. Карлсен испугался и бросился бежать в контору. Там его догнали и принялись бить. Другие громили контору. Пристав подполковник Эклон выбежал на улицу, чтобы взять городовых на помощь, но его самого пришлось выручать. Толпа окружила его и стала наседать, якобы он поранил ножом одного из них. После довольно-таки эмоционального моего объяснения с демонстрантами, в конце концов, удалось успокоить наиболее рьяных. Я от греха подальше усадил подполковника Эклона в автомобиль, и пока наряд полиции сдерживал натиск, мы сумели выехать за ограду. Тем временем, толпа вынесла избитого Карлсена на улицу, но наряд полиции смог отбить Карлсена и втащить его в садик соседнего владения Бахрушина. Я же, вывезши раненого подполковника на Кожевническую улицу, возвратился назад. Поставив в садике возле избитого Карлсена охрану, я отправился в толпу. Одновременно со мной на место происшествия прибыл генерал Адрианов.
