Ходит меж гряд, вздыхает, смотрит на таджиков с тоской.
Завидует.
«Ельцин и уцелел-то благодаря шести соткам. Его, (эпитеты, эпитеты), никакие танки не спасли бы». В этом популярном рассуждении, на наш взгляд, много правды.
В 1995 году учительница из Саратова прислала посылку с продуктом «Баклажаны тигровые». Банки не побились в дороге, и, достав их из мешковины, мы ахнули: это был продукт выдающегося художественного совершенства. Аккуратные широкие вензеля - резьба иссиня-черного баклажана, проложенная полосками ярко-желтого болгарского перца; есть это показалось кощунством. Мы любовались банкой, как аквариумом с диковинными рыбками - игра тонов и полутонов, переходы цвета, глубокие блики, графическая безупречность рисунка, - а потом все-таки съели, не выдержав. Все это оказалось еще и волшебного вкуса. Учительница в Саратове не получала зарплату несколько месяцев, жила в долг, экономила на трамвае, начала забывать вкус мяса. Но этот без преувеличения роскошный дар, этот жест она могла себе позволить. Сейчас, когда выросли дети и завели небольшой бизнес, она не изменила привычкам.
Интенсивная раздача участков в начале 90-х была не благодеянием власти, но мерой самозащиты. Каждая дача стала хозяйством Варыкино, каждый Живаго перебирал картофель, каждая Лара делала крахмал. Таким же убежищем остается дача и сейчас для российских пенсионеров. «Как можно выжить на три тысячи рублей в месяц?» Так и можно.
Весь пар уходит в землю, - сколько политических эмоций ушло в кусты и гряды, сколько митинговых монологов слышали яблони и вишни! Даже странно, как они еще не обуглились.
В раннешкольном детстве дразнила фраза «Гости съезжались на дачу». Это было решительно невозможно: у них у всех что - машины? От пригородного автобуса - три километра сквозь лес да поле, холмы и равнины. И где бы они, гости, все разместились - на 25 квадратах («Чаще всего дача - это домик размером 70-80 квадратных метров, с мезонином наверху и открытыми террасами», - прочитала я в истории удмуртского города Сарапул и поразилась наглости слова «домик»). Долгострой, вскормленный дефицитом; доски, доски, доски; розово-золотая стружка, на верстаке было так удобно загорать. Ключевое слово советского дачного быта - «трудно». Трудно достать, еще трудней привезти, трудно поднять наверх, трудно найти рабочих. Через несколько лет дом прирос террасами и верандами - и гости стали съезжаться на дачу, рассуждали про пестициды и кислотные дожди, купались, ходили в деревню. Пустили автобус, проложили дорогу, даже детскую площадку сделали, но общая трудность дачной жизни никуда не делась - к ней привыкли, перестали замечать. И сейчас, когда должно быть «легко», тоже все происходит трудно, тяжеловесно и медленно.
Дачник пуглив. С большим скрипом идет «дачная амнистия». Уж год как идет - а из 40 миллионов дачевладельцев правом «упрощенного порядка передачи земли в собственность» воспользовались двести сорок тысяч человек, отказов - около одного процента. Кадастровые планы, БТИ, террор землемеров, кабинеты, очереди. Вроде в четыре раза снижена госпошлина, стоимость межевого плана - 10 тысяч, но во многих регионах, по решению ЗАКСов, - еще ниже, а Росрегистрация официально объявила, что длительность процедуры не должна превышать 45 минут, - но люди идут медленно и нехотя. Боятся новостей, как в архиве метрики поднимать: там узнаешь, что родной муж тебе троюродный племянник, а здесь - что земля твоя, обильно политая потом и отходами органического происхождения, вообще федеральная собственность и ничему хорошему не подлежит.
Буржуазная зараза - тот же фитофтороз. Всего лишь 57% дачных хозяйств производят нынче овощ, фрукт и ягоду. Остальные любят в даче ее шашлык. Поколение детей, а в особенности внуков, совсем не забрасывает наследные угодья: земля с коммуникациями дорожает стремительно, и в нашем товариществе (200 км от Москвы, 15 от областного центра) часть участков скуплена москвичами. И что они делают? - альпийские горки с английскими, понимаете, газонами. Это которым триста лет. Но разве варварам писан закон? Меланхолично гудят газонокосилки, по веранде ползет прибалтийский цветок клематис. Резервации «цивилизантов» в окружении потного, пропалывающего и копающего народа почему-то не ублажают, не раздражают глаз, но вызывают тихое недоумение: мы здесь работать, а вы зачем? Наслаждаться? - А что, нельзя?
И можно, и нужно. Что за удовольствие «жить трудно», что за тоскливый мазохизм? Но когда уйдет последнее поколение шестисоточников, жар экономических и политических катаклизмов (а кто обещал, что их не будет?) не примут на себя ни газоны, ни цветники, ни альпийские горки. Только хрупкий штакетник да огородные бастионы выдержат сотрясения. Пока живы хозяева этой земли, конечно. Пока они есть.
Павел Пряников
Награда за смелость
Шесть соток как фактор частной экономики
Вот уже лет десять каждую весну наш московский подъезд заваливают листовками с рекламой деревянных домов. Год от года число моделей строений все увеличивается, доходя до таких извращений, как «туалет, хлев, кладовая, жилое пространство и любительская обсерватория в виде башенки под одной крышей за 499 тыс. рублей». С прошлого года в почтовые ящики стали кидать предложения по продаже и доставке навоза, щебня, песка и скорлупы кедровых орехов (300 рублей за мешок) в любую точку Подмосковья. А еще есть рынки бурения скважин, установки электроветряков, ультразвукового отпугивания крыс и мышей, коллоидной серы, антизаморозковых тлеющих шнуров и суперкорзин, в которых корнеплоды не гниют до весны, - все это я также узнал из наглядной агитации в подъезде. По осени деньги, потраченные на это добро, конвертируются в мешки с картошкой, тыквы размером с колесо и топинамбур - урожай тоже транспортируется через подъезд в квартиры. Кажется, дачная экономика процветает. Но какой ценой?
Кулак переходной экономики
«Даже туалет у меня работает на урожай! - приоткрыв дверь в сортир, с гордостью говорит Николай Иванович, член садово-огородного товарищества «Маяк» в Дмитровском районе Московской области. - А еще калифорнийские черви! Жрут все подряд, даже газетную бумагу, на выходе давая компост».
Николай Иванович - редкий пример народного экономиста. Все свои дачные расходы и доходы (а попутно наблюдения за природой и происшествия в садовом товариществе) он фиксирует на бумаге с 1988 года, когда лопата садовода впервые копнула здешнее болото.
Николай Иванович открывает первый том записей - потрепанную 96-страничную тетрадь в клеточку - и читает вслух: «Дорога, корчевка пней, геодезические работы…» В ценах перестроечного времени освоение шести соток обошлось в 2250 рублей. Это был годовой заработок Николая Ивановича в качестве капитана-механика корабля «Московский водник» за тот самый 1988 год. В 1990 году покупка соседних шести соток, чей хозяин решил не распыляться на натуральное хозяйство и в духе времени занялся бизнесом, обошлась еще в 1500 рублей.
В 1990 году Николай Иванович ушел на пенсию, и с того времени ничто не мешало ему отдавать все 24 часа суток построению образцового семейного предприятия на земле. «Я предвидел, что 1991 год закончится чем-то нехорошим, и мы с женой приняли решение снять со сберкнижки остатки денег и потратить их на что-то нужное», - вспоминает он. В итоге чуть больше 3 тыс. рублей пошли на закупку бруса, железобетонных блоков и прочего строительного материала, из которого к 1996 году вырос дом в 67 квадратных метров. Строил его Николай Иванович сам, потому-то стройка и длилась четыре года. «Экономнее вышло», - объясняет садовод.
Впрочем, первые затраты на обустройство «фазенды» Николай Иванович расходами не считает. «Эти семь тысяч все равно бы в огне реформ сгорели, а дальше я вложения в дачу делал не деньгами, а руками», - говорит он. Доски, стальные полосы для окантовки грядок, валуны, торф, песок - все это в начале девяностых было ничьим и ждало хозяйских рук. «Мне-то еще принципы мешали добро набирать. А люди ведь и лавки в парках разбирали, и корневища пионов там же выкапывали, и оконные рамы с дверями вынимали из недостроя - тащили на дачи тогда кто что мог», - вспоминает мой собеседник.
Первыми настоящими дачными тратами Николай Иванович считает покупку саженцев. В начале девяностых придорожные питомники с голландским, польским и литовским посадочным материалом еще не появились. Ехать за саженцами приходилось на Тишинку. Апорт, белый налив, антоновка - все за сущие копейки по нынешним временам. Плодовые кустарники и клубника достались и вовсе бесплатно - из палисадников старых домов, идущих под снос: сегодня, наверное, трудно представить, что в Москве росли сады.
