Вместе с матерью и отцом я отправилась в театр «Комедия» на Жолибоже, где мы встретились с одним знакомым. Он тоже ездил «фольксвагеном». Спектакль кончился, мы отъехали почти одновременно, я первая, а знакомый – за мной. Он жил в Средместье.
Из театра « Комедия» на Аллею Независимости ведет почти идеально прямая дорога. Было, конечно, очень темно, но темнота ведь не покривила дорогу! Я пристроилась за каким-то автобусом и сразу же, на Жолибоже, стала пересказывать матери сплетни о тех наших знакомых, которые там жили, они мне вспомнились по ассоциации, мать заинтересовалась, мы с ней дружно сплетничали, а я все ехала и ехала себе за автобусом. Отец с заднего сиденья бормотал, что мы-де не так едем, но мы хором велели ему замолчать. Автобус наконец куда-то пропал, кругом воцарился непроглядный мрак, а я с удивлением обнаружила, что мы вроде как выезжаем из города. Я остановилась, слегка растерявшись.
Знакомый остановился за мной. Мы с ним оба вышли из машин.
– Простите за назойливость, но не могли бы вы мне ответить, куда это вы направляетесь? – с превеликим интересом спросил мой знакомый.
– Вот и у меня тот же вопрос, – ответила я. – Может, вы случайно знаете, где мы находимся?
– Случайно знаю. На Гурцах. У меня на соседней улице садовый участок, и я здесь иногда бываю.
Я прокляла чертовы Гурцы. Мало того, что мне долго отравлял жизнь проект под этим названием, так еще теперь нечистая сила вытащила меня сюда. Знакомый, как оказалось, специально свернул за мной, потому что ему было страшно интересно, куда это меня несет. Он же знал, что я еду на Аллею Независимости. Оказалось, что отец был прав, а мы несправедливо велели ему замолчать.
Теперь пришла пора придраться к нашей службе здравоохранения, поскольку у меня к ней серьезные претензии. Я отнюдь не утверждаю, что все врачи скопом – сборище аморальных выродков, но это профессия, которая не может быть только профессией, она должна быть призванием. Без призвания она превращается в ошибку, иногда прямо-таки преступную и убийственную. И от этих своих слов я не откажусь.
Начинается все с диагноза. Слава Богу, я медицине не училась, не знаю, чему учат студентов, но как пациент подозреваю, что симптоматику различных болезней от них тщательно скрывают, или же они осваивают диагностику, как я – предмет под названием «стальные конструкции». Допускаю, что у них нет склонности к этому предмету. Но я могла себе это позволить, мое незнание никому и ничем не угрожало. А с врачами все как раз обстоит с точностью до наоборот.
Один раз, правда, эта ошибка даже пошла мне на пользу. К Ежи, которому тогда было четыре года, пришла пани доктор и нашла у него свинку. Я тогда уже работала и с живейшей радостью приняла бюллетень по уходу за ребенком на шесть недель, а свое собственное мнение о болезни высказывать не стала. Я-то прекрасно знала, что это не свинка. На погибель своему бюджету я вызвала частного врача, который был несколько старше врача из поликлиники и, по счастью, тот же самый, что лечил ребенка три года назад. Вот и оказалось, что это снова воспаление лимфатических узлов, осложненное ангиной и простудой. Миндалины сыну в конце концов удалили, после так называемой «свинки» он выздоровел в течение недели, а я получила отпуск сверх программы.
Скарлатина едва не вогнала меня в гроб. Когда очередная пани доктор, снова из районной поликлиники, в четвертый раз обнаружила у ребенка скарлатину, я сочла это явным преувеличением. Тем более, что в районной поликлинике был заведен замечательный порядок – каждый раз приходил новый врач. Скарлатиной люди болеют раз, ну, на худший конец, два, но ведь не четырежды! Иммунитет вообще-то должен выработаться после первого раза! Когда скарлатина объявилась в третий раз, я крепко засомневалась, а уж в четвертый!
И снова то же самое, частный врач-педиатр... Разумеется, сразу же выяснилось, что у ребенка аллергия на сульфамиды, от них у него сыпь, против которой постоянно прописывали сульфатиазол. Мы прекратили давать ему сульфатиазол, и от скарлатины он избавился раз и навсегда.
Врача, который работал в медпункте в «Энергопроекте», я до сих пор вспоминаю с умилением. В те же времена я скрипела зубами при одном его виде, как и большая часть наших сотрудников. Незадачливый эскулап был помешан на пищеварении и, невзирая на симптомы болезни, неизменно спрашивал: «А стул каждый день?»
Третий раз в жизни я застудила коленный сустав. Впервые меня это поразило в детстве, потом – во время дипломного отпуска, а в третий раз – аккурат в «Энергопроекте». Вроде бы ничего такого, но болит страшно, и ногу невозможно согнуть.
Пошла я к доктору и показала колено.
– А стул каждый день? – сурово вопросил тот.
– Пан доктор, у меня же колено болит! Я его согнуть не могу, мне по лестнице тяжело подниматься!
– Сустав разработается! – изрек доктор и прописал мне мягкое растительное слабительное.
Слабительное я выбросила, а колено действительно разработалось.
О случае с моим отцом я уже упоминала, у него был инсульт, а пани доктор решила, что ангина; я ей не поверила, пригласила врача из хозрасчетной поликлиники, который немедленно отправил отца в больницу. У Люцины в течение пяти месяцев не могли обнаружить злокачественную опухоль. Хочу обратить внимание, что все это истории, случившиеся в одной семье, знакомых я сюда не вмешиваю.
Врачи вообще перестали ставить диагнозы без лабораторных анализов. Когда-то таких подпорок у них не было, и тем не менее они как-то справлялись, отличая воспаление желчного пузыря от воспаления суставов. Теперь же при любой хвори человек обязан принести им результаты всех исследований, включая зондирование желудка. Конечно, у меня хватает ума согласиться, что это бесценная информация о состоянии здоровья человека," раньше при постановке диагноза совершали множество ошибок, электроника же и химия дают точные ответы. Тем более постановка диагноза, казалось бы, должна проходить «на ура», а проходит... как бы это выразиться... задом и на четвереньках.
Несколько лет тому назад, когда современные роскошества в области оптики не существовали даже в мечтах, я должна была сменить себе очки и искала хорошего окулиста. Люцина по знакомству отвела меня к пани докторше в одной такой клинике. Я бы охотно заплатила, хотя по идее должна была бы получить такую помощь бесплатно, но увы, бесплатно сменить очки оказалось невозможно... Не знаю, чем занималась пани доктор в течение целого дня и вечера, но принять меня она могла исключительно в половине восьмого утра. Вотще я умоляла перенести прием на более позднее время, объясняя, что в такие часы мой организм еще не функционирует. Люцина велела мне перестать капризничать, и я покорилась. Наверное, исследование, проведенное докторшей, показало, что я абсолютно слепа, поскольку выписанные мне тогда очки до сих пор лежат мертвым грузом. Не стану нецензурно выражаться, описывая, что и как я в них вижу. А я ведь говорила, что проверять у меня надо было зрение, а не умение вставать к утренней дойке коров!
С отчаяния я рванула к первому попавшемуся окулисту в кооперативной поликлинике. Он принимал в шесть вечера, и характер у него был кроткий.
– Две диоптрии... – начал было он.
– Исключено! – бурно запротестовала я. – У меня было полдиоптрии, теперь может быть максимум одна!
Он на минуту задумался.
– Ну ладно, – сказал он, – ни вашим, ни нашим: полторы.
Подумав, я согласилась. Выписанные им очки замечательно служат мне до сих пор.
Вскоре после этого у меня появилась на физиономии какая-то гадость – покраснение кожи и припухлость под глазами. Похоже было, что это какая-то аллергия. Я сразу отправилась в кооперативную поликлинику, к дерматологу, а заодно и венерологу, поскольку у нас просто дерматологов не существует. Не знаю, как обстоят дела в других странах. Пани доктор поставила диагноз сразу же.
– Угри, – пренебрежительно бросила она.
Я не стала ей объяснять, что из подростково-переходного возраста я вроде как уже вышла...
Доверия она у меня не вызвала, поэтому я отправилась к моей косметичке. Та подтвердила, что у меня аллергия, велела сменить мыло и проверить, какой новой косметикой я мазала себе физиономию, а потом это новое выбросить, и дала какие-то медикаменты. Я сменила оправу от очков, и через две недели вся мерзость у меня с физиономии пропала. Причем пропадать стала уже на третий день.
Потом я столкнулась с форменным кошмаром... Наверное, все-таки придется посвятить читателей в свою личную жизнь, потому что, хотя до современной модной литературы с ее сенсациями ей далеко, но тем не менее приятно идти в ногу со временем.
Так вот, в давнюю пору мне пришлось ломать голову над жуткой житейской проблемой. Что будет, когда умрет мой первый муж, отец моих детей? Должна я идти на его похороны или нет? Я прекрасно знала, что он не хотел бы этого ни в коем случае, но, с другой стороны, для моих сыновей это самый близкий человек на свете, и что же, собственная мать не примет участие в похоронах самого родного им человека? Плохо. Кому-то я буду вынуждена подложить свинью – или им, или ему.
