Александр Гнедин
Январь, май 2016 года, Лондон, Кельн
Гнедин Александр Васильевич (род. 1957), математик. После окончания мехмата МГУ в 1989 г. – сотрудник сектора, а затем лаборатории Бориса Березовского в Институте проблем управления. С 1990 г. проживает за рубежом, занимается научной работой в университетах Европы.
Авен: Я, как ты знаешь, сам почти 10 лет работал в академическом институте, и там всегда были люди, которые занимались наукой, – их было примерно половина – и другая половина – которые никакой наукой не занимались.
Гнедин: В институте было 2 тысячи человек. Из них занималось наукой – настоящей наукой – человек 50.
А: То есть пропорция даже не один к двум, а существенно меньше.
Г: Я имею в виду серьезную науку, которую сегодня цитируют.
А: Кто-то еще занимался околонаучными вещами.
Г: Совершенно верно. Наберется еще, наверное, человек 500 максимум, даже меньше. При этом многие из них занимаются черт знает чем. Есть, например, лаборатория. Заведующий лабораторией каждый год издает книжку. В книжке пять соавторов. Переставили соавторов – новая книжка. Максимально возможное число книжек – пять факториал. Какие-то обозначения, какая-то туфта, потом применяем метод линейного программирования. И это из года в год. Другая лаборатория что-то распараллеливает, в третьей – самоорганизующиеся системы…
А: Но при этом у них еще что-то работало. Они еще делали какие-то системы, которые работали.
Г: Делали, но не так много того, что имело какое-то значение для науки.
А: Каково было место Бориса в такой системе? Ведь Борис не был ученым в нормальном понимании слова?
Г: Конечно.
А: Но при этом он выполнял полезную функцию. Расскажи о функции Бориса. Ты как-то произнес слово “крыша”, очень интересное определение…
Г: “Крыша” – это правильно. Но я хочу начать с другого конца. Есть в математике такое понятие – “число Эрдёша”. Пал Эрдёш – самый продуктивный математик ХХ столетия. У него было в общей сложности 800 соавторов, и сейчас каждый математик как-то связан с Эрдёшем – его соавтор имеет другого соавтора и так далее. Общее утверждение такое: этот граф имеет глубину не более четырех. То есть каждый математик отстоит от Эрдёша на число шагов не более четырех, и это число и есть “число Эрдёша”. Сам Эрдёш имеет число 0. Ну так вот, один господин написал статью “Число Березовского”, в которой он взял из Mathematical Reviews публикации Березовского и включил в сеть Эрдёша. Расстояние от Березовского до Эрдёша оказалось равно четырем. То есть Борис, не будучи математиком, вписался в сеть через двух своих математических соавторов, у которых число было ниже среднего.
А: Понимаю.
Г: Вот. Боря – такой центр Вселенной, такой узел, к которому все стягивается… Такой сгусток энергии.
А: А в чем функция этого узла? Почему стягивается именно к Березовскому? В чем его функция и умения, которые позволили играть эту роль?
Г: Понимаешь, он гений взаимопомощи.
А: Хорошее определение.
Г: Это человек, который в тех условиях мог сделать всё. Он жил по принципу: “Здесь остановки нет, а мне – пожалуйста”.
Ну, вот простой личный пример. Живу я на улице Марии Ульяновой, во флигеле моего дома – детский садик. Но есть одна печалька: этот садик от трамвайного депо. Как мне туда устроить ребенка? Оказывается, очень легко. Оказывается, нужно письмо из “Советской России”, что доктор Александр Васильевич Гнедин является внештатным корреспондентом. Письмо от “Советской России” не стоит ничего, и Боря мне говорит: “Саня, привези им бутылку коньяка”.
А: Так ты стал якобы внештатным корреспондентом, а ребенок попал в детский сад. Типичная советская история.
Г: Точно. Но хорошо, вернемся к институту. Например, замдиректору института нужен, скажем, распредвал к “Жигулям”. Ну, где можно было достать распредвал? Какая-то ночная толкучка у окружной дороги, какой-то ужас… Стоил он там 150 рублей, по-моему, – зарплата младшего научного сотрудника. А у Бори – связь с заводом в Тольятти.
А: В целом институт занимался прикладной наукой?
Г: Вроде бы Институт проблем управления занимается прикладными задачами. Но почему-то оказывается, что ни у кого нет акта о внедрении. А как защитить кандидатскую диссертацию без акта о внедрении? Давай вспомним определения кандидатской диссертации и докторской. Кандидатская – решение важной научно-технической задачи с приложением, а докторская – ни много ни мало “новое научное направление”. Значит, 150 докторских в год – 150 новых направлений.
Допустим, работают они над параллельными вычислениями. Будет ли это вообще нужно – непонятно. А диссертация нужна сейчас, потому что человек заслуженный, 10 лет уже сидит, работает, что-то там насобирал. Где взять акт о внедрении? В Тольятти. Что им, этим начальникам из Тольятти, подмахнуть бумагу на 50 тысяч рублей?
А: Никто ничего не проверял никогда. Боря один этим занимался? Типа человек-оркестр?
Г: Нет, безусловно, мы были во все это втянуты в разных формах. Например, Жора Ремизов[31] как-то раз занимался растачиванием блока цилиндров, чтобы приспособить “Жигули” какого-то важного человека под бензин, который задешево сливал любой водитель грузовика.
А: Он был тоже не большой ученый, я помню…
Г: Ну, у него была техническая жилка… Что касается Тольятти, там тоже был серьезный интерес к академии. Ты помнишь, там был такой Зибарев?
А: Очень хорошо помню – Зибарев, начальник “АвтоВАЗ Техобслуживания”. Гигантская фигура. Я так понимаю, что вы написали ему и кандидатскую, и докторскую?
Г: Во всяком случае, поддержка с нашей стороны была. Поскольку я непосредственно в этом проекте не участвовал, не берусь его комментировать.
Итак, мы занимались прикладной наукой. И хотя всегда можно было написать кому-то диссертацию и получить за это “акт о внедрении”, были и чисто практические вещи, которые нужно было делать, чтобы пускать пыль в глаза начальству. Вот как-то раз приходит Боря. Он сходил к Трапезникову, и Трапезников сказал, что нам нужна автоматизация проектирования, это сейчас у нас sexy. Сейчас будем делать систему проектирования с многокритериальной оптимизацией. Боря нас собрал и говорит: “Сделаем систему – 10 лет будем жить спокойно, заниматься своими делами”. Нужен какой-то программный продукт. Называлось это “Диалоговая система многокритериальной оптимизации”. И многие, кто защищался у нас в институте, говорили, что практическое приложение их работы – вот эта самая система.
Что же это такое было? Там надо было выбрать оптимальную модель автомобиля по многим критериям. Были варианты шасси, мотора, кузова, то да сё. Для начала нужен банк данных. Взяли, естественно, из Тольятти.
Как это выглядело? “Здравствуйте, вас приветствует диалоговая система многокритериальной оптимизации. Введите объект проектирования” – ни много ни мало. Появлялся выбор из двух опций, и можно было, сильно выпив, выбрать “самолет”. Вадим Александрович Трапезников был очень заинтересован в проектировании самолетов, и Лёва Кемпнер был взят под проектирование самолетов – так и называлось: “проектирование самолетов”. Раз в год Вадим Александрович спрашивал, как себя чувствует Лёва Кемпнер, и Боря убедительно отвечал: “Кемпнер работает”.
Ну вот, можно было нажать “самолет”. Система отвечала, что данными по такому объекту проектирования не располагает. Оставалось только выбрать автомобиль. Дальше, двигаясь как-то по графу, якобы что-то оптимизируя, пользователь всегда, кажется, приходил на последнюю модель “Жигулей” – она оказывалась оптимальной. Развлечения хватало минут на 15.
Как это работало? Очень просто. Ивери Варламович Прангишвили звонит в лабораторию: приехали какие-то корейцы, надо показать им, чем мы тут занимаемся. А чем? “Мы автоматизируем проектирование, у нас тут есть выдающиеся теоретики, и там такие перспективные разработки уже имеются”. И вот идет Лёва, демонстрирует систему. Начинает издалека: “Эта система многокритериальной оптимизации выбирает оптимальный объект по 15 критериям”. Ивери Варламович, с широтой грузинской души: “По 50 критериям!” Лёва продолжает: “Да, выбирает по 50 критериям из сотни тысяч альтернативных вариантов!” Прангишвили: “Из миллионов!” – “Совершенно верно, из миллионов альтернативных вариантов”, – повторяет Лёва.
А: Ну, понятно. Кому-то вообще было нужно что-то из того, что там делалось? Или все это – полная панама? В результате что-нибудь заработало в вашей лаборатории?
Г: В смысле – какие-то реальные приложения? Нет, никогда. Боря прикрывал все это своими делами с Тольятти, он был на дружеской ноге со всеми в институте.
