стал одеваться от Ле Монти,
бить кулаком по дыроколу,
смотреть на женщин обалдело
до той поры, пока одна из
них на тебя не поглядела
и кончился психоанализ.
***
Мы жизнь откладываем на потом
и существуем,
а та врывается в наш дом
морозным жгучим поцелуем.
Мы жизни говорим «пока,
до скорой встречи».
На нас наваливается тоска,
чужие речи
и междометья, брошенные вслед
почти вслепую.
От жизни получаем мы в ответ
шальную пулю.
И начинаем приходить в себя,
рождаться свыше,
о днях, бездумно канувших, скорбя
в алтарной нише.
НАЧАЛО
В начале, в юношестве дней
изображенье было проще.
(Со стороны оно видней.)
Я вряд ли вглядывался в рощи.
Скорее – в лица. Да и то,
чтобы переспросить о чём-то.
Блестели спицы шапито,
где заводилою – девчонка.
Давили в школе потолки,
крошился мел в руках отличниц
и требовали дневники
у тех, кто на уроке дичь нёс.
Директор, ежели порой
надоедал ему наш клирос,
наведывался, дабы строй
учащихся перед ним вырос.
Адресом был СССР.
Я жил там, не подозревая,
что времени присущ размер,
пока меня судьбы кривая
не завела прямо в тетрадь,
открытую за чашкой чая,
дабы я знал, как вещи звать,
хитёр по части невзначая.
А между тем устала твердь
и было сказано немало
теми людьми, которых смерть
ещё при жизни понимала.
Стояли тесно, вполшага
все вместе на широкой льдине,
друг дружку взяв за обшлага,
но треснуло посередине.
Залихорадило страну,
перевернулись идеалы.
Ходили голыми по дну,
закутывались в одеяло,
на стогнах шли против рожна,
цену свободе назначали.
Тогда расторглась тишина,
такая трудная вначале.
ВОСТОЧНО-СИБИРСКАЯ ВЕТКА
На пустынном вокзале художницы карандаш
изображает транзитного пассажира.
Беглый набросок выглядит, как пейзаж
осени. Ветви нищенствуют. И сыро
в воздухе. Проступает одна черта
за другою, как иероглифы листопада.
Гибнет улыбка в хищном разрезе рта.
Спят улитки в глазах усталого психопата,
размышляющего, как отличить искусство от ремесла.
Дескать, действуя по заказу, ваша кисть остаётся мёртвой.
А та, ничтоже сумняшеся, на ватман перенесла
дремлющего пассажира. Совесть – вот контролёр твой.
Отрывая взгляд от окна, вижу полупроводника –
полупризрака в износившейся кацавейке.
Спрашивает билет. Надрывает. И снова тоска.
Стоит уйти покурить, как заняты все скамейки.
В общем вагоне дорога делится пополам.
Исповедьми богата Восточно-Сибирская ветка.
Но радио начинает транслировать тарарам,
и подпевает ему вполголоса малолетка.
Скоро все будем там, где выспимся, как сурки.
Что же нас гонит из дому? Внутренняя поломка?
Все мы паломники в мире, написанном от руки
тобою, прости, художница-незнакомка.
Статья опубликована :
№31 (6333) (2011-08-03) 1
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии:
Библиосфера
Места слагаемых
Продолжаем обсуждение произведений, вошедших в шорт-лист «Большой книги»
Ксения АНОСОВА
Алексей Слаповский. Большая книга перемен . – М.: АСТ, 2011. – 640 с. – 5000 экз.
Глухоманная Санта-Барбара
Жизнь в провинциальном городе Сарынске по своему социальному устройству напоминает трёхпалубный корабль: «Нижняя заплёванная и грязная палуба маргиналов, асоциальных элементов, бездельников, людей пассивных, бедных. Верхняя – с бассейнами, дорогими ресторанами и номерами-люкс – власть, политики, богачи-бизнесмены, но в плюс к ним и крупные учёные, деятели искусства. Элита. А между ними – вторая, средняя палуба, в которой довольно вольготно обитает средний класс». Пассажиры разных палуб старательно изолированы друг от друга, и всё же столкновения между ними неизбежны.
Так, однажды журналист-краевед местной газеты Илья Немчинов получает необычный заказ – написать книгу о влиятельном в округе политике и бизнесмене Павле Костякове. Роскошное иллюстрированное издание, восхваляющее деятельность успешного предпринимателя, его семью и окружение, – именно такой подарок к дню рождения Павла задумывают его младшие братья – родной, Максим, и двоюродный, Пётр (оба опять-таки не последние люди в Сарынске). Немчинов соглашается, несмотря на то что уверен: братья Костяковы – мошенники, воры, а то и убийцы, готовые пойти на всё ради денег и власти.
Одновременно с этим развивается история молодой девушки Даши, в которую, как в Елену Прекрасную, влюбляются все, кто только на неё посмотрит: школьные друзья Немчинова (Валера Сторожев и Коля Иванчук), один из которых (Иванчук) оказывается её отчимом (то есть наоборот – отчим по ходу действия оказывается влюблённым в свою падчерицу); юный фотограф Вова; уже упомянутый выше бизнесмен Павел Костяков и даже сын бизнесмена – драматург Егор. Все перечисленные герои помимо общей любви к Даше связаны между собой и другими сюжетными линиями и знакомы – в крайнем случае через одно рукопожатие.
Такая подчас угловатая мозаика из десятков, а то и сотен мелких фрагментов (скрупулёзные биографии даже незначительных персонажей, переходящие из уст в уста городские слухи, легенды, истории, рассказанные кем-то в прошлом, бытовые зарисовки), с трудом прилегающих друг другу и постоянно норовящих где-то облупиться, выцвести, иссохнуть, а то и вовсе обвалиться. То ли вся эта мешанина – одна из многочисленных аллегорий провинциального города, – мол, развернуться негде, все друг друга знают; то ли композиционная особенность, изначально задуманная писателем; то ли издержки чересчур активной его работы на отечественном телевидении (для тех, кто не знает: Слаповский – автор сценариев таких нашумевших телевизионных сериалов, как «Остановка по требованию» и «Участок»).
Сам же прозаик-сценарист в одном из своих интервью, описывая идею и героев «Большой книги перемен», выражается предельно конкретно: «Наверное, главное – любовь. Девушка полюбила богатого разбойника. Такое бывает. Он очень успешный человек с сомнительным прошлым. Прошлое раскапывает один из персонажей… То есть отчасти получается такое расследование. Хотя не менее важно, что книга о трёх товарищах. И о трёх братьях…»
Бытовая драма имперских масштабов
Сюжет романа заключён в непроницаемо жёсткие скобки его места действия. Город Сарынск – географически размытая, но тем не менее почти опознанная читателями (не то Саратов, не то Саранск) провинция, безликая в своей обыденности и в то же время легко узнаваемая, вобравшая в себя расхожие стереотипы и столь любимые нашими прозаиками «характерные черты». Такой своего рода индустриальный город N, на площадях и в переулках которого звенит отголосками эхо современной России.
И звон этот, надо признаться, довольно навязчив.
Собственно, обобщение – именно тот приём, что делает прозу Слаповского такой увесистой, значимой и одновременно такой художественно неприглядной. Осознанно расширяя границы литературного замысла, экспериментируя с масштабами смыслов и образов (то в одном персонаже – характер целого поколения, то в диалогах о судьбе родины – лишь авторская позиция), Слаповский, видимо, забывает о том, что фабула всё-таки «не резиновая» и что, громоздя её и дальше подобным образом, рискуешь в качестве ответа на вопрос: «Так о чём же книга?» – услышать недоумённое молчание.
Принцип «обобщённости» как способ особого выражения авторской мысли у Слаповского в «Большой книге перемен» преобладает буквально во всём. Потому и выходит, что персонажи все сплошь одинаковые, словно спички в коробке, события предсказуемы, а мысль вроде бы и есть, и вертится на языке, но так и забывается, не вспомнившись. Всё где-то рядом, вокруг да около, при том что автор не ставит себе цели запутать читателя, не подменяет реальные значения символами («говорящие» фамилии не в счёт), по большей части не усложняет текст, а изъясняется прямо и открыто, как и подобает народному писателю (о том, насколько Слаповский – народный, речь пойдёт ниже). Герои и события романа «склеиваются» между собой и получают оценку всегда лишь по критериям того дуалистичного, чёрно-белого мира, в котором существуют по воле автора. Братья Костяковы явно нечисты на руку, но умны и рассудительны, не лишены человеческих качеств; Даша – естественна, благородна, но на самом деле эгоистична, мелочна и фальшива, хотя в первую очередь обманывает саму себя; Немчинов в кульминационной сцене хочет восстановить справедливость, но в итоге сам становится виновником нелепого убийства; Шура стреляет в Немчинова, а попадает в Дашу. Кто виноват? Непонятно, да и в контексте не так уж важно. Таким образом выстраивается внутренний мир романа. «У каждого своя правда» – осознание героями этой нетривиальной истины и есть, пожалуй, главная перемена в меню «Большой книги перемен».
