— Йа, йа (да, да), — но ничего не поняли. Умственное усилие утомило их…
Когда я пошел на следующий день искать деревья, на которые можно было бы удобно пристроить сети, я нашел с дюжину таких, на коре которых виднелись свежие следы когтей леопарда. В сущности, у леопарда много общего с домашней кошкой, и, куда он зайдет раз, он зайдет снова.
Еще перед выбором местности я сообразил, что обезьяны могут наделать нам много бед. Между тем все джунгли кишели ими. У обезьян нет никакого законного интереса к живым, размахивающим крыльями курам, но любопытство у них развито необычайно сильно. Если обезьяна заметит какую-нибудь из веревок, привязанных к верхней ветке дерева, она непременно растормошит узел или даже соскользнет вниз по самой веревке, чтобы произвести расследование.
Я начертил на песке схемы, пояснявшие действие волшебной сети.
В виде предосторожности от подобного случая, после того, как сеть была уложена на место, я велел смазать верхнюю ветку и самую сеть «птичьим клеем» — липкой массой, приготовленной из сока каучукового дерева, которая часто употребляется малайцами.
Способ ловить животных в данном случае очень прост. Охотник размазывает «птичий клей» по листьям. Животное наступает на них и, как только оно поставит лапу на липкий лист, оно уже не может избавиться от него. Оно пытается отодрать его зубами — и лист прилипает к его морде, и, наконец, оно все покрыто клейким веществом. Животное после этого приходит в такую ярость и становится таким беспомощным, что его очень легко поймать.
В данном случае мы могли защитить нашу западню птичьим клеем везде, исключая, конечно, отверстия сети, что давало любой обезьяне полную возможность войти и попрыгать в мешке достаточно энергично, чтобы подпиленная ветка сломалась. Но с этим риском нам пришлось примириться.
Особенное внимание обратил я на размещение каждой из трех сетей. Сети сильно интересовали меня, как мое личное изобретение, и, как всякий изобретатель, я очень нервничал и волновался из-за них.
Когда все эти западни были снабжены приманкой в виде живых кур, по две на сеть, мы вернулись в компонг, и я, должен сознаться, провел довольно тревожную ночь.
* * *
На следующий день, приблизительно в восемь часов утра, мы отправились посмотреть, какую добычу послала нам судьба. Со мною пошло двадцать человек. Первая сеть, к которой мы подошли, была пуста, но над нею сидела какая-то глупая, громко трещавшая обезьяна. Она вымазала себе лапу птичьим клеем и умудрилась испортить несколько кусков бечевки, которые держали сеть открытой. Мы исправили провисшее отверстие сети и направились ко второй, — и эта также была пуста!
По пути к третьей Абдул Рахман опередил нас на довольно значительное расстояние. Он увидел сеть издали, остановился, как вкопанный, и махнул нам руками, обернув ладони назад, словно желая нас о чем-то предупредить. После этого он продолжал стоять на месте, не говоря ни слова и не производя ни малейшего движения. Я подбежал к нему. Он обернулся и посмотрел на меня каким-то странным растерянным взглядом. Человек этот, родившийся и выросший на краю джунглей, повидимому, увидел какое-то еще никогда невиданное им зрелище.
Сперва я ничего не мог понять. Сеть-мешок мне была ясно видна. Она свешивалась вниз с верхней ветки и была сильно растянута. Очевидно, в нее попало какое-то животное. Вдруг произошло нечто, более странное, чем все, когда-либо виденное мною!.. Мешок медленно качнулся вправо, затем влево и, наконец, поднялся прямо в воздух. Простояв с минуту в таком положении без всякой видимой опоры сверху или снизу, он начал колыхаться каким-то странным образом, затем медленно опустился и снова повис совершенно неподвижно. Малайцы подошли ближе, чтобы лучше видеть.
— Ханту!.. йа, ханту (Привидение!.. да, привидение), — расслышал я их шопот.
Воздух был полон суеверного ужаса. Подобного рода ощущения очень заразительны. В ту минуту я не решился бы присягнуть, что в мою сеть попался не сам дьявол.
Только слова Абдул Рахмана — «Вернемся скорее обратно в компонг, туан!» — заставили меня броситься вперед. Пятнистый солнечный свет сбивал меня с толку, и я рассмотрел, что в действительности произошло, только тогда, когда находился уже почти под самой сетью. Облегчение невольно вырвало у меня фразу на английском языке, на котором мне почти не приходилось говорить в течение последних месяцев. Я услышал свой голос, восклицающий:
— Ну, для пьяницы подобное зрелище никак не годится!
«Зеленый змий» — огромный питон сидел наполовину в мешке, наполовину на свободе. Он, конечно, скользнул в мешок за курами и даже успел проглотить одну из них. Под его тяжестью ветка сломалась; затяжная веревка стянулась, приблизительно, вокруг средины его корпуса и еще сильнее напряглась под влиянием его веса. Конец его хвоста был обмотан вокруг ветки.
Я невольно рассмеялся и стал хохотать все громче и громче. Ничто не действует успокоительнее смеха. Туземцы подбежали ко мне.
Но смех мой скоро прекратился: я быстро сообразил, что, хотя нам и попалась очень ценная добыча, более семи футов змеи все еще оставалось на свободе.
К счастью, мы захватили с собою достаточное количество крепких веревок. Я отправил самого сильного и ловкого малайца на дерево с подробными инструкциями. При помощи затянутого узла он должен был прикрепить одну веревку к хвосту змеи, как можно ближе к концу его, и перекинуть ее через ветку. Малаец удачно выполнил эти указания, затем, пропустив эту длинную веревку под ветку, бросил ее свободный конец стоявшим внизу людям. Они сильно дернули за этот конец, что раскрутило один оборот питона, потянув конец его хвоста вниз.
Держа привязанную к концу хвоста веревку туго натянутой, свободный конец ее снова подбросили человеку, сидящему на дереве. Он повторил тот же маневр. Стоявшие внизу вторично дернули за сброшенный им конец, и второй оборот змеи также оказался развернутым. Словом, змею размотали оборот за оборотом при помощи веревки, которая как бы представляла продолжение ее хвоста.
Вторую веревку с затяжной петлей, накинутую на питона в том месте, где тело его выдавалось из мешка, тоже крепко натянули, чтобы снять его с ветки.
Вся эта работа была крайне трудная и опасная.
Способностью сдавливания обладает все тело питона до самого последнего дюйма его хвоста, и, хотя половина нашего пленника была заключена в мешок, он все же еще мог нанести страшный удар. Когда последний оборот хвоста был раскручен, люди натянули веревки, идущие от хвоста и от середины тела, и мешок опустили.
Пока сеть еще не успела коснуться земли, мы занялись головой питона. Он умудрился протиснуть ее через петлю сети и шипел свою угрозу. Питон не ядовит, но он умеет больно кусаться. Один из туземцев cнял свой саронг. Саронг этот сложили в несколько раз и пустили в ход, чтобы вдавить голову змеи обратно в мешок. Затем все присутствующие принялись обматывать хвост огромной змеи вокруг мешка, точно вокруг шпульки. Когда его намотали до того места, где веревка окружала тело питона, — и эту веревку тоже намотали на него крест на крест, чтобы покрепче прикрутить его. Веревку, идущую от кончика хвоста, также обмотали вокруг нашей добычи и мешка — для большей прочности. Затем весь этот сверток прикрепили к шесту и опять замотали веревками.
Огромный питон сидел наполовину в мешке, наполовину на свободе.
Пойманный питон весил не менее двухсот фунтов. Длина его достигала двадцати футов. Чтобы спустить его с дерева и связать, пришлось проработать два часа.
С малайцев пот лил ручьями. Я решил, что всем необходимо отдохнуть прежде чем пуститься в обратный путь.
Мы уселись на землю. Я закурил трубку, а малайцы принялись жевать бетель.
Абдул Рахман наклонился ко мне. Он дотронулся до своего лба с несколько смущенным выражением.
— Не сделает ли мне туан чести рассказать, какие чары он произнес, когда увидел, как сеть поднимается вверх?
С минуту я не мог вспомнить. Затем, конечно, я припомнил, что воскликнул: «Ну, для пьяницы подобное зрелище никуда не годится!».
— Абдул Рахман, — проговорил я торжественно. — Это были волшебные слова, относящиеся к самому дьявольскому из всех дьяволов.
Приключения среди рыб.
Рассказы Александра Сытина, A. Шубникова и Дж. Дункан.
Верхом на осетрах.
Из туркестанских рассказов Александра Сытина.
Узбеки не любят рыбы. Весь свой улов Шеримбай продавал русским. Зимой, когда не было лова, Шеримбай бедствовал. Обычно он брал топор и шел за тридцать верст, в город. Там он ходил из двора во двор в поисках работы. Старенький и седой, он еле волочил ноги от голода. Зайдя в какой-нибудь двор в русской части города, он вызывал хозяйку и начинал жаловаться на свою судьбу.
