И так страница за страницей, нарочито без точки (Пруст бы обзавидовался!)… Простите, больше в таких объёмах цитировать не буду… Но это Минаев ведь отчасти и за своих товарищей сказал про "преступление" этического отношения к истории и про то, что нечего жалеть всю эту уходящую эпоху, потому что зато "перед учёными открывается просторная, ясная сияющая перспектива изучения" этого уходящего мира. И вон сколько матушка-история нажила материала, чтобы "смотреть на просвет и комментировать".
Вот разве что не комментировать, а реконструировать, чтобы заново пересмотреть связи жизни и найти место разрыва этой связи. И у нас уже в Премии мы видели эту живую "археологию" у Водолазкина и Яхиной, Катишонок и Радецкой. И у неустающего преследовать прошлое Юрия Буйды в представленной два года назад "Синей крови" и в сегодняшнем "Цейлоне" (не смущайтесь названием — русский провинциальный мечтатель привёз с Цейлона вполне русское желание, чтобы и у нас было так, да родной климат быстро его поправил, и Цейлон сожжён, а хозяин повешен, а уж основное действие потом — на развалинах). Для давнего читателя Буйды довольно обронить страницу без имени, он тотчас узнает автора — ну вот, проверьте: "Мы похоронили его на семейном участке рядом с прадедом Ильёй, крепостным крестьянином, рядом с дедом Никитой, военным инженером, отцом Трофимом, известным революционером, рядом с родным дядей Тимофеем, известным контрреволюционером, сыновьями полковниками Михаилом и Сергеем, рядом с правнуком Ильёй и правнучкой Сашкой, рядом с женой Анной и обеими матерями — Елизаветой и Евгенией…".
Вот так — "обеими матерями"!.. Две матери и могли родить родных братьев, бывших в детстве алтарниками одного храма, один из которых, революционер, расстреляет другого — контрреволюционера, потому что оба они принадлежали "к вымершей породе людей, которые питались огнём и кровью, низвергали богов (алтарники, — В.К.) и правили историей, пуская её бешеных коней вскачь". К старости революционер догадается, что "идеи долго не живут. Они меняются и умирают, а кровь — она всегда кровь". И захочет похоронить расстрелянного брата по-человечески, чтобы его кости не мешались с собачьими. Не сам, конечно, догадается — он и стариком не жалеет, что отдал приказ расстрелять брата, потому что "революция выше крови! "Несть пред ней ни эллина, ни иудея, ни брата, ни отца" (вон алтарник-то каким боком выходит, — В.К.), а вразумлённый другим стариком с похожей да не теряющей ума судьбой. Но в родном КГБ революционеру будет сказано: "Вот вы представьте, что мы разрешим вам захоронить брата. Об этом сразу все узнают … и что? Все начнут требовать прав для своих мертвецов — и здесь, у нас, и в Сибири, на Урале, и в Поволжье, Прибалтике, и на Украине, и на Кавказе, и в Средней Азии… подумать страшно… вся страна всколыхнётся от края до края… это ж новая Гражданская война…".
А? Ведь мы только сегодня начинаем так глядеть на вчерашнюю историю и почти не хотим досматривать её: от усталости ли, от опасения ли, что эти угли лучше не ворошить, а то и от сознания, что те, там, в ожесточении мира были чище нас… Не исторические это вопросы, не повод к литературе, а матушка-улица, жизнь на дворе. Немудрено, что у Буйды сын революционера в свой час узнает недолговечность других правд, берущихся с бою, когда в Москву войдут танки Кантемировской дивизии, и он, продолжатель отцовой правды, поймёт, что в такое время нельзя "отсиживаться в деревне". "Впервые в истории русский человек остался без внутренней опоры, вообще без всякой опоры, идеи и страха, но поначалу это вызвало не растерянность, не отчаяние, а злую радость (куда денешь старые дрожжи? — В.К.): наконец-то начальство получило по рогам, наконец-то взяла не ихняя, а наша, и при этом не важно, что это за наша такая была, чем она отличалась от ихней"… (Как у Минаева, "всё это наконец кончилось…" — В.К.) Наконец-то Россия сорвалась и понеслась, понеслась в дивное и ужасающее русское "куда-то"…" Понеслась всё с той же вековечной мечтой "о прободении жизни, о прорыве на другую изнаночную её сторону. Туда, где цветёт и пылает правда истории", да вот только "у истории нет другой стороны, а есть только эта, наша…"
Перечитал всё это строго,
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу…
И я не хочу, потому что разве перепишешь день — он уже будет другой, со своим светом и своей правдой. А нынешний обнадёживает. Русское слово приходит в себя, не приноравливаясь к новой реальности, а обживая и определяя её лицо, само становясь плотью и делом жизни. И слово это негромко, но уверенно, как старинное русское "ничего!", с которым мы выходили и из более сложных периодов истории.
Да и Александр Сергеич с Львом Николаичем заплутать не дадут.
Псковская область, с. Михайловское
Картинки с выставки
Денис Тукмаков
искусство фотография Культура Общество
О «жёстком ню» Джока Стёрджеса
В самом центре Москвы пару недель вяло длилась, нежданно прогремела и немедленно закрылась выставка "Джок Стёрджес. Без смущения", на которой публика могла поглядеть на фривольные фотографии юной и даже слишком юной девичьей натуры, снятые престарелым порнографом якобы на нудистских пляжах и специальным образом отобранные для российской столицы — так, чтобы органы правопорядка не прихлопнули выставку в первый же день заодно с её организаторами.
Интереса мероприятие не вызывало совсем и так бы закончилось безо всякого ажиотажа, если б на него не отреагировали — пиаря то ли себя, то ли выставку, а может быть, играя в политическую игру "Подведи чиновника Х под монастырь!", — несколько топ-блогеров и ряд известных блюстителей нравственности. Тут-то и понеслась субстанция по трубам. "В фейсбуке прочел формулу, близкую к гениальности: "Это не порно, это жесткое ню..." ЖЕСТКОЕ НЮ!!! Прекрасно. На века... Даже лучше, чем "просвещенный антисемитизм", — написал Андрей Фефелов.
Возьму грех на душу — скажу, кто во всей этой истории с недопоказанной детской обнажёнкой лично мне наиболее несимпатичен. Расставлю, так сказать, приоритеты, начиная с высшего.
Первые — это представители Минкульта, а также "общественники" из Общественной Палаты РФ. Главная вина лежит именно на них — кто уж там за такие вещи отвечает, — сперва допустивших саму выставку, а затем долгое время на неё плевавших, пока петух не клюнул.
Это именно они выпустили из рук "монополию государства на насилие", которую в минувшие выходные подобрали вдруг ряженые "офицеры России" с нагайками в руках. И прежде чем по поводу последних кричать возмущённо: "Это Украина!" — давайте-ка вспомним, с чего исконная "Украина" началась. С самоустранения власти.
Увы, у моего родимого государства до сих пор нет никакой вменяемой культурной политики. И я даже не знаю, горевать ли тут или смеяться, — потому что когда давеча, пока бабло было, государство "занималось культуркой", та же самая погань кормила нас "штрафбатами" и "сволочами". За государственный счёт.
Вторые — это подзуживатели, которые бегают по соцсетям, суют всем под нос репродукции Серебряковой с Дейнекой и бьют наповал вопросом, когда же Мизулина придёт за "Мальчиком, вынимающим занозу", чтоб и его отнести в каталажку?
И ведь подзуживатели знают прекрасно, что ответ прост — "Никогда не придёт". Но продолжают совать в комменты пиписьки эпохи Возрождения, словно в самом деле не видят разницы между Стёрджесом и ангелочками Рафаэля.
Ребята, вы всерьёз полагаете, что разницы нет? Что страшная Мизулина на пару с новым детским омбудсменом сейчас возьмутся стричь то и другое под одну гребёнку, и поэтому айда на защиту порнографа, дабы уберечь золотой фонд Эрмитажа и Пушкинского музея? А может, вы и вправду возбуждаетесь до сих пор на наготу Данаи или, там, Амура-Победителя — потому и не видите разницы между ними и вывороченной цыплятиной? Может, мы про вас чего-то не знаем?
Третьи — это коллективная "57-я школа", грудями вставшая на защиту выставки, — но не во славу Эрмитажа и даже не потому, что "это искусство", а ради "пощёчины ватникам и скрепам".
Ну, про эту диаспору было сказано многое, эмоций тут почти не осталось. Отмечу лишь ещё раз иронию судьбы: пощёчина-то, может, и ватникам, а пользуют — в элитных матклассах — их собственных деток.
Наконец, четвёртые — это собственно ряженые "офицеры России" и прочие энтеообразные мои сограждане.
Сограждане энтеообразные! Прекрасно понимаю вас: выступить против порнографа — это громко, а главное, безопасно. А против корпорации или землячества какого-нибудь — так же выступите при случае? Не соберёте ли манатки, когда станет горячо? Прецеденты и аналоги ведь имеются.
