Алёша, родной, мы с тобой теперь – единственное напоминание друг другу о том, что наша мама жила, существовала, мыслила, любила, и что она очень любила нас обоих. Ты не представляешь, в каком я одиночестве сейчас, когда оборвалась последняя ниточка, связывавшая меня с моим детством, с теми годами, когда я ещё была Vera Fomin. Мы с мужем всё больше отодвигаемся друг от друга, хотя и живём под одной крышей нашего огромного, богатого и пустующего дома. У Эстер – свой дом, свой муж, свой ребёнок, своя жизнь. Роберту мы купили квартиру в центре Сиднея, он живёт обычной здесь жизнью девятнадцатилетнего студента. А я – одна. Без мамы, без папы, без брата…
Алёшенька, я знаю, что ты, как и все у вас там, – атеист. И всё-таки – молись за упокой души нашей мамы. Это была душа человека, который всех любил, старался всех понять и потому – всем и всё прощал. Кроме себя самого.
Kisses. Vera 19 октября 1973 г.
-------------------------------------------
Здравствуй, сын! Посылаю тебе фотографии, сделанные на праздновании моего 60-летия...
Мы опять остались одни. Наша жизнь сейчас – это одно непрекращающееся ожидание писем – от тебя, от твоей сестры, от твоего брата. К сожалению, наш почтовый ящик пребывает пустым гораздо чаще, чем наоборот. Я защитил докторскую, хотя, признаться, я до сих пор не уверен, была ли в этом крайняя необходимость – если не считать, разумеется, прибавки к зарплате. Наверное, где-то, в чём-то, кому-то мой опыт может пригодиться – к сожалению, человечество продолжает попадать под грузовики, лететь с лестниц и наживать себе язвы. Об уходе на пенсию я и не помышляю, ибо мои лёгкие лишатся воздуха. Все мои коллеги-сверстники, перейдя пенсионный рубеж, немедленно, на другой же день устроились на новые должности – они работают дедушками и бабушками на полную рабочую неделю. Без выходных и больничных. Для нас с Галей судьба сделала эту работу недоступной. А может быть, не судьба, а мы? Мы сами? Я ловлю себя на том, что завидую досмерти каждому, кто идёт по парку, ведя за руку сына или дочку своего сына или своей дочери. Может быть, когда-нибудь, наконец, Олег…
Извини за сумбурность. Пиши, сынок, пиши почаще. Уже шесть лет, как мы расстались. Нас с Галей очень, очень волнует погода в ваших краях, особенно вероятность грозовых бурь.
Рома, говори со своими мальчишками по-русски.
Обнимаю тебя –
твой отец
2 июля 1976 г.
Василий Дворцов ЛИРИКА РАЗНЫХ ЛЕТ
***
Где моя Родина, где ты?
Годы пройдя и пути,
В талых апрельских рассветах
Сердце устало в груди.
Я не нашёл тебя в поле –
В солнцем окрашенной ржи
Ты в васильковой короне
Не преломляла коржи.
Ты под дождливой остудой
В даль не звала рыбарей,
Берестяною посудой
Зябь не пила ноябрей.
И где пурга заносила
Босых, бездомных калик,
Где же была твоя сила,
В смерть утешающий лик?..
Я поистратился в вере
В добрые сказки свои.
С каждой нуждой и потерей
Горше чужие огни.
Но и роптания реже,
Сердце устало в груди...
О, моя Родина, где же,
Где я тебя проблудил?
СОНЕТ
Агаты волн под жемчуговой пеной,
И острый дух солёной чешуи,
И чаек клики, и слюды огни…
Вновь – за руном, за славой, за Еленой…
Даря ветрам союзы и измены,
Ловя в щиты величие зари,
Плывём на зов невиданной любви,
Платя судьбе неслыханные цены.
И нет преград искателям чудес.
Ни буйный Понт, ни козлоногий лес,
Ни крики мойр нам не остудят жажды.
Из нас любой отчаянно играл,
Чтобы насмешливо сказать однажды:
– Я знаю жизнь, я часто умирал.
***
Анфиладой дней бескровных
Мы проходим в полумасках.
Шаг размеренный и ровный,
За спиной – слуга с подсказкой.
Мы, наверно, короли.
Камни на перстнях играют,
Парики сияют пудрой.
Где-то музыка витает.
И слуга удобно мудрый.
Ты смотри только вперёд.
В канделябрах вянут свечи,
В кракелюре пыль шпалеры.
Дамы обнажили плечи,
И склонились кавалеры.
Лишь хромающий слуга.
Отчего-то очень зябко,
Отчего-то очень странно.
Оглянуться бы украдкой –
Но тогда всё станет явно –
Он в костюме палача!
***
Бабье лето в мужском разгуляе,
Распахнулась душа на растраты.
Паутину, в закатность сдувая,
Вьют ветра по-над полем кудлатым.
Стелют вихри по стрелке и встречно
Мятным выдохом вялые травы.
И кислят маятою извечной
Хмель желаний и мыслей отравы.
Полететь бы, в ветрах закружиться,
Проклянуть бы, забыть неизбежность…
Журавля не признав за синицу,
Вызреть сердцем в жестокую нежность…
Бабье лето в мужском разгуляе,
По-над полем закатность без меры.
Косит ветер добор урожая,
Засекая за серпик Венеры.
О ладони шершавится колос,
Уж нежданной надеждой согретый.
Шалым шёпотом внутренний голос
Льстит и дразнит цепные запреты.
1999
Я пытался сбежать под зелёной луной
По хрустящим снегам, по искрящим полянам.
Я пытался расстаться с тяжёлым собой
Ледяной пустотой через ветер стеклянный.
Снег по пояс, кричал, выдавая побег.
Ковш Медведицы близко – уж ровно в полнеба.
Вот немного ещё – вот кончается век –
Дразнит запах вина и пресночного хлеба.
Край оврага – иль нет! – то граница миров:
Оттолкнусь – и раскроются сильные крылья.
Не держите меня – я давно уж готов
Раствориться в Стрельца, стать алмазною пылью.
.....................................................
Я пытался сбежать под зелёной луной.
Я пытался расстаться с тяжёлым собой.
Я пытался...
Пытался...
Пытался...
***
По болоту ржавыми ручьями
Собиралось озеро кривое.
В нём зеркально небо отражалось,
Небо чёрное, где облака из крови.
Там жила-была одна царевна,
Не мигая, в облака смотрела,
Всё смотрела: не летит ли стрелка
Лёгкая да вострая, да с перьем,
Не несёт ли скорую свободу
На пиры, на танцы да забавы
Пред глазами милого Ванюши...
Но летели только самолёты,
Где-то, где-то поезда стучали,
Да охотники палили порох.
Видно нет царевичей на свете,
Чтобы чудо в мире совершилось,
Чудо-чудное – любовь как жертва.
***
Ветер листья смешав, изорвал.
Бьёт о стену зелёный прибой.
Мне луны притенённый овал
Рябью стелет дорогу домой.
Где-то там назревает гроза
Полыханьем далёких зарниц:
