Но делал он это, повторяю, абсолютно добровольно: никто никого ни к чему не принуждал. Потому что театр - это не просто учреждение культуры, но прежде всего большая дружная семья, не имеющая ничего общего с террариумом единомышленников. Здесь и радости, и печали разделяют сообща, всем миром. Честно признаюсь, другого такого случая я просто не знаю!
Когда Марселя не стало, Фарид первым делом решил поставить пьесу Г. Хугаева "Чёрная бурка" - о ней мечтал Салимжанов. Получился грандиозный спектакль, удостоенный всех наград во всех номинациях, отмеченный талантливыми работами художника, хореографа, композитора, исполнителей, включая и тех, кто занят только в массовых сценах. И конечно, режиссёра. Сам выбор пьесы свидетельствовал о верности ученика. Но именно это обстоятельство накладывало и особую ответственность: как бы не подвести учителя.
Мне не доводилось ни читать, ни слушать клятвенных заверений Фарида Бикчантаева в верности Марселю Салимжанову. Но по тому, как он продолжает вести корабль, мне кажется, он следует верным курсом, в том же фарватере, каким вёл его учитель. Фарид помнит, что главная задача национального театра - забота о национальной драматургии, и потому обращается к творчеству Т. Миннуллина, М. Гилязова, Н. Исан[?]бета, Г. Исхаки, З. Хакима, Ф. Булякова, И. Зайниева. В нынешнем сезоне он заново поставил "Голубую шаль" К. Тинчурина и С. Сайдашева - произведение, постоянно украшающее камаловскую сцену - разве что в годы сталинского террора не по вине театра исчезнувшее из его репертуара.
Но при этом Фарид понимает, что без обращения к опыту мирового театра и драматургии рассчитывать на настоящий успех трудно. Поэтому он ставит "Ромео и Джульетту" В. Шекспира, "Учителя танцев" Лопе де Вега и "Трёх сестёр" А. Чехова, приглашая в зал тех самых зрителей, что накануне смотрели "Казанских парней" М. Гилязова или пьесу "Зятья Григория" Т. Миннуллина. Больше того, он надеется, что зрители, побывавшие на "Трёх сёстрах", в следующий раз придут сюда снова уже на встречу с героями И. Зайниева, - благо отличный перевод театр всегда гарантирует!
Признаюсь, я с некоторым смущением и даже недоверием отнёсся к сообщению о том, что Фарид Бикчантаев справляет полувековой юбилей. Я привык к тому, что он - обаятельный, талантливый, хорошо воспитанный, образованный молодой человек. А теперь вдруг выясняется, что по меньшей мере половина отпущенного каждому из нас времени осталась позади, половина пути пройдена.
Борис ПОЮРОВСКИЙ
Долги наши
КНИЖНЫЙ
РЯД
Сергей Есин. Её дни[?] Валентина Сергеевна Иванова 1937-2008: Сборник. - М.: Академика, 2012. - 672 с. - 1000 экз.
"Эта книга о друге, о жене, о человеке, без которого, как оказалось, другому человеку жизни нет. Книга о моей ушедшей навсегда жене, - пишет во вступлении Сергей Есин. - Её имя напечатано на обложке. "Валентина" переводится с латыни как "сильная". Такова она и была. Она была очень умной женщиной. Ум у неё был особый, не ум хозяйки или домоправительницы - ум страстного аналитика искусства, главным образом кино, которому она отдала свою жизнь". Автор-составитель также замечает: "Мне самому теперь уже много лет, и я боюсь не успеть книгу доделать и выпустить". Следы этой вполне объяснимой спешки заметны в сборнике, однако главная задача решена: он успел выйти к 75-летнему юбилею героини. А недостатки можно устранить при переиздании.
Открывают сборник воспоминания С. Есина о первых годах их совместной с Валентиной Сергеевной жизни. Познакомились в 1958 году, оба учились в МГУ на заочном отделении, печатались в "Московском комсомольце". Случилось так, что будущий писатель после службы в армии жил один в комнате в Гранатном переулке. Можно себе представить, что там творилось: "Ремарк и только что напечатанный в России Хемингуэй диктовали нам стиль жизни. Это была молодая жизнь со свистом, с внезапными поездками в Таллин, в Вильнюс, Ригу (на Запад, в Европу) или в Ярославль - по Золотому кольцу[?] Отвязные и молодые, мы компанией на двух такси могли отправиться в Шереметьево, в ресторан за бутылкой водки, если гастрономы уже были закрыты[?]" Место действия и атмосфера эпохи воссозданы бережно, с нескрываемой ностальгией. Понятно, что в юности "солнце светит ярче, и трава кажется зеленей", но дело не только в возрасте автора и тех, о ком он пишет, - страна залечивала военные раны, время стояло "оттепельное", сулившее туманные надежды на лучшее, а ещё были уверенность в завтрашнем дне, иные отношения между людьми[?]
Но в центре повествования, конечно, юная Валя. Броская внешность: смелый макияж, "немыслимые шпильки, юбка колоколом, негритянский уже в начале лета загар, обнажённые плечи, гигантские клипсы в ушах". Она рано добилась успеха в профессии и авторитета у коллег. "У неё уже был очерк с портретом в самом модном тогда журнале - в "Юности", а у меня же "всё ещё было впереди". Я не люблю общения не на равных", - признаётся автор. Творческое соперничество, ревность к успеху другого с самого начала не сулили супружеской идиллии. Как и образ жизни (бесконечные командировки и богемные компании), и характеры супругов ("я вовсе не был так хорош, и Валя была человеком сложным"). Идиллии и не было, скорее, наоборот. Об этом мемуарист пишет с безоглядной откровенностью. Но было в их отношениях мощное взаимное притяжение, неумолимое влечение друг к другу - залог преодоления разлада и отчуждения. "Главным событием своей жизни я считаю брак с Валентиной Сергеевной Ивановой[?] И если бы меня теперь спросили: повторил ли бы я свою жизнь с теми трудностями, которые были, - я ответил бы: повторил[?]" - запишет Есин в 2004 году в "Дневнике".
Воспоминания озаглавлены так: "Никогда не забыть[?]" И ничего уже не поправить. Отсюда острое, непреходящее чувство вины: "Я гордился своей женой, но если бы я тогда знал, что в принципе ей уже недолго осталось пользоваться свободой, что очень скоро провода и гибкие трубки привяжут её к аппарату искусственной почки, - я уступал бы ей в наших спорах и не стал бы ссориться вообще[?]"
Это уже другая история, которую рассказала сама Валентина Сергеевна в повести "Болезнь", напечатанной в 1998 году в "Новом мире" и вызвавшей немалый читательский резонанс. Конечно, тут во многом сам за себя говорит жизненный материал, к которому нечасто обращается изящная словесность: тягостный больничный быт, каталки, капельницы, изматывающая боль, унизительная зависимость от медсестёр и нянек, конфликты с соседями, страдания и смерти вокруг[?] А ещё тревожные мысли о близких, на которых внезапно свалилось столько забот, требующих немалых сил, времени и денег: постоянно ездить через весь город к больному, готовить ему домашнюю еду, искать дефицитные лекарства, "стимулировать" медперсонал[?] Подробности - в соответствующих фрагментах "Дневников" С. Есина, соседствующих с повестью.
И первый вопрос у человека, в одночасье оказавшегося "на обочине жизни": "За что же мне такие несчастья? Так вот, скажу - есть за что[?] уж очень была яркая, как ослепительная вспышка, жизнь - любимая работа, любимый человек рядом, профессия, подарившая встречи с невероятными людьми, и у нас в стране, и за границей. Это не значит, что всё катилось гладко - какое там! Но было главное - любимое дело".
За любимое дело В.С. всеми силами держалась, уже будучи ввергнутой в болезнь. Чего стоит один только фестиваль экранизаций "Литература и кино" в Гатчине. Казалось бы, идея лежала на поверхности: слово - главная составляющая "важнейшего из искусств", и напомнить об этом важно было именно тогда, в 90-е[?] "А ведь соединила два слова "литература" и "кино" в одно целое именно Валентина Сергеевна. Долгие годы не просто была председателем отборочной комиссии, а отдавала этому всю свою душу", - свидетельствует первый генеральный директор Гатчинского фестиваля Генриэтта Ягибекова.
В 1995 году прошёл первый Гатчинский фестиваль. А вот что пишет автор о втором: "[?]Какие для меня теперь фестивали? В моём-то положении? Но мне упорно звонили, вовлекая во всякие фестивальные хлопоты. И я уже чувствовала, что[?] Гатчина становится[?] канатом, привязывающим меня к жизни[?] И теперь я знаю точно - хотя в этот раз Гатчина стоила мне, быть может, года жизни, в какие-то моменты беготни и суетни, умоляющих звонков к знаменитым актёрам, унизительных разговоров о деньгах. Да, это точно, Гатчина действительно мне стоила года жизни, но вот вопрос - года жизни назад или вперёд, теперь я и не знаю".
В "Дневнике" Сергея Есина упоминается об интервью с критиком Львом Аннинским: "Его спрашивают - почему он четвёртый раз едет в Гатчину, а не на другие фестивали, и он отвечает, что одна из причин этого - общая обстановка Гатчинского фестиваля[?]" Тогда же и автору этих строк как журналисту дважды довелось освещать киносмотр в Гатчине. Подтверждаю: критик и здесь попал в "десятку".
