Спокойная тропа.
А полночь прибывает,
Куранты начеку,
Подсказывает кто-то
Знакомую строку.
И подлетает к лампе
Несносный мотылёк,
Как память о таланте,
В державной полутьме.
ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР
В пустом июне на бульваре –
Вечерний свет.
Ещё один сезон в разгаре –
Исхода нет.
Друзья в могиле, деньги в банке –
Вокруг разор.
Две на скамейке иностранки
Глядят в упор.
Заговорить? Да нет охоты –
Что я скажу?
Ночь набирает обороты –
Шу-шу, жу-жу.
И я был в прошлом авангардом
Тех дней, тех лет.
Пиджак, представленный к наградам,
Не греет, нет!
И остаётся лишь сиянье чужих реклам
Да мелочные притязанья
На стыд и срам.
У ФОНТАНА
Мальчики гоняют субмарины,
В парке у фонтана суета,
Утонуло больше половины,
В грунт ушли подводные суда.
Белые пластмассовые лодки
Временно отправились на дно,
Где иных флотов лежат обломки,
Ибо так в веках заведено,
Что ныряют лучшие игрушки,
Прыткой заливаются волной,
А потом поднимут их за ушки
И уже отправят на покой.
Потому что нет такой науки,
Что пошла бы этим юнгам впрок,
Потому что в сладостном испуге
Я гляжу, глотая свой дымок.
И когда сверхатомный «поларис»
Шевельнёт ракетным плавником,
Мы припомним, что очаровались
У фонтана в пять минут, тайком.
БЕЛЫЙ ФЛАГ
Призрачный вечер пятого марта,
Снег мой последний, сумрак крылатый,
Выпала чёрная крупная карта
И обернулась великой балладой.
Падают хлопья в нежную полночь,
Снова пурга заметает могилы,
Те, кто погибли, не звали на помощь,
А уплывали с Хароном в проливе.
Клочьями дыма не сходит завеса,
Пушки линкоров молчат в Скагерраке,
Жизнь состоит из огня и железа,
Гибнут эсминцы в нептуновом мраке.
Под снегопадом, с бутылкой «Столичной»,
Я отмечаю годину рожденья
Жизни проигранной, жизни обычной,
Той, где полощется флаг пораженья.
***
Проезжая по сонной России,
Выдыхая под тамбур дымок,
Я глядел в эти дали степные
И никак наглядеться не мог.
Простиралось огромное тело
Вековой и злосчастной страны,
На изгибах оно золотело
И твердело из-под пелены.
Напрягались стозвонные рельсы,
Точно сбруя на диком коне,
Был я ночью ей предан без лести,
Был я днём с табуном наравне.
Всё едино, едино, едино,
Через кровь, через дым, через век,
Потому что она нетерпима
И жива, как живой человек.
ОТЕЛЬ «ОЛЕНЬ»
Памяти Э. Багрицкого
От чёрного хлеба и верной жены
И мы погибаем среди тишины…
За небом и лесом гремит товарняк,
Желая пробиться на красный маяк,
Осталось пятнадцать минут до Москвы,
Стихает разлёт порыжелой листвы.
Во Внуково «боинг» теряет шасси,
О Боже, помилуй! Спаситесь, спаси!
Гранёный стакан разливается всласть,
И я обречён, но не в силах пропасть.
Приёмничек «Сони» стоит в головах,
Заложен в обойму испытанный прах,
Я тоже кричу, ты не слышишь никак,
Но спит гимназист, положив на кулак
Свой липкий от тёмного пива кадык,
«Беретта» считает приезжих владык.
К «испано-суизи» идёт Фердинанд,
Но пуля срезает торжественный бант,
Шампанское мечется пеной сухой,
Приказ уже передан «Чёрной рукой»,
Клико из Парижа и волжский «кавьяр»,
Россия ревнует болгар и мадьяр.
И где-то в Одессе с хореем в башке
Пархатый парнишка лежит на песке,
С ним гроздь «Ай-Даниля» и брынзы ломоть,
Еврейская астма и плотная плоть,
Предзимнее солнце – в подливе щека,
«Солги и убей!» – отвечает ЧК.
Романов и Габсбург приладили цейс,
В отеле «Олень» задрожал эдельвейс.
Под грохот экспресса слетает листва,
Гремит из-за леса «Одесса–Москва».
ДОЖДЬ
Летний день, нелётная погода,
Без меня затих аэродром,
От дождей всемирное болото
Хлюпает промокшим полотном.
Облака перебегают к югу,
Гонит их заоблачный Гольфстрим,
Эту ожидания науку
Мы с тобой до смерти сохраним.
Лучший друг, насупленный товарищ,
Приникая к тяжести земной,
Почему ты снова не одаришь
Эту жизнь дождливой пеленой.
Ведь под влагой на веранде тесной
Нам давалась в руки иногда
Радость жизни, полной и воскресной,
Дней непоправимых череда.
Полные глотки слезы и чая
И стаканы мирные вина,
Ничего ещё не обещая,
Падали, как в почву семена.
Грохот запоздавшего экспресса,
Смутные московские огни,
На откосах ржавое железо,
Смятое в торжественные дни.
Самолёты тяжкие на старте,
Взявшие маршрут за океан,
Стрелы дальновидные на карте,
Перелётный птичий караван.
Что ж, товарищ, переждём погоду,
Повернём в замке холодный ключ,
Мы любили воду и свободу,
Верное светило из-за туч.
НОВЫЙ СВЕТ
Огни на набережной Нового Света,
За море видно до Назарета,
Кто там шагает по водной глади,
Купает в море густые пряди,
И надвигается купол надзвёздный –
Почти домашний, совсем не грозный.
Не надо слова, а только взглядом
Пойми, что это с тобою рядом,
Что это было и это будет,
Недоуменье волна остудит,
Что есть движенье и утешенье,
Отгадки жизни – приближенье,
За Назаретом, за парапетом,
К тому, что станет нам Новым Светом.
ПУТЁМ ЗЕРНА
Что там, за одеялом, на окне?
Собор Преображенский, топкий скверик,
Плакаты на обшарпанной стене
И лужа, что подобье двух Америк.
Сбежал ли кофе на своей спирали,
Остался ли портвейна глоток,
Затем ли эти вещи нас спирали,
Чтобы увяз поглубже коготок.
Не надо электричества. Подольше
В потёмках поболтаем, помолчим.
Всё то, что здесь, на нашу жизнь похоже,
А сумрак – шестикрылый серафим.
И то, что впереди, как семя в поле,
Пусть набухает, и путём зерна
Жизнь так сосредоточена в неволе,
Что опознать себя вот-вот должна.
Она падёт письмом в почтовый ящик,
Взмахнёт флажком сигнальным наконец
И вместо сладостей ненастоящих
Протянет верный детский леденец.
СТАРЫЙ АЛЬБОМ
Этот мальчик в матросском костюмчике
Возле клумбы заглохших цветов.
Вот глядит он легко и задумчиво
В объектив, что для съёмки готов.
И продлится нашествие времени,
И откроется старый альбом,
Где глядит он так ясно, уверенный,
Что никто не забудет о нём.
Что не надо менять всё случайное
На затверженный детский урок,
И простое, что годы, отчаяние –
Чепуха, не идущая впрок.
Прокомментировать>>>
