Необходимо, однако, было затушевать эту странность. Героизировать сам удивительный факт прихода к власти карликовой партии. Так востребовался миф грандиозного штурма «старого мира».[44] «В 1920 г. Евреинов выступил главным режиссером интереснейшего проекта — организации массового зрелища «Взятие Зимнего Дворца». Это была первая в стране Советов PR-акция, именно она стала клишированным образом революции, позднее воспроизведенная С.М.Эйзенштейном при съемках его знаменитого фильма». [23].
А «Броненосец Потемкин»? Без единого выстрела этот кинематографический корабль должен был уничтожить воспоминания о славе русского флота. Залп был дан «царскими сатрапами». По знаменитой одесской лестнице покатилась коляска с кричащим малышом.[45] Сергей Эйзенштейн, кстати, подумывал и о «демифологизации» «кровавого навета». Он вынашивал идею фильма о «деле Бейлиса». Конечно, — о кровопролитных погромах, о «тюрьме народов» и тому подобное. Однако Сталин не разрешил. Режиссер получил другое задание — снимать об Иване Грозном.
Крутились бобины в кинопроекторах. Вращались колеса детской коляски Эйзенштейна. Она неслась вниз по лестнице. В какую бездну летит эта крошечная «жертва царского режима»?
В Тавистоке — вполне в фабианском стиле — разрабатывалась программа «Изменение образа человека». Для «изменения» должны работать все те же шоки. В документах этого исследовательского центра «эон Гора» описывается как средство распространения нестабильности: «Есть три отчетливые фазы в отклике и реакции на стресс, который проявляют большие социальные группы. Первая фаза — поверхностная; подвергнутое воздействию население будет защищать себя лозунгами; это не раскрывает источника кризиса и реального противостояния не происходит — следовательно — кризис будет продолжаться. Вторая фаза — фрагментация, распад. Это происходит, когда кризис продолжается, и общественный порядок надламывается и разрушается. Затем следует третья фаза, когда группа населения, наконец, входит в состояние «самореализации» и отворачивается от инспирированного кризиса».
Чтобы установить новые правила игры, новый порядок, надо заставить людей пройти через хаос. Он врывается в психику стрессом. Смятение истощает. Очередное разочарование укладывает самых активных на диван. Страх перед внешним миром погружает в теленевидение. Люди, охваченные апатией и ложью, удобны для управления. Технология в первую очередь была апробирована в Соединенных Штатах.
Что происходило в Америке в конце 50-х — начале 60-х? По сути, стимулировалась война уличных банд. Ее даже сделали популярной — после «Вестсайдской истории». СМИ будоражили умы темой наркомании. А тут еще Хичкок своими ужасами пугает.[46] Через шоки, в ходе управляемых конфликтов, выплавлялась новая популяция американцев. Молодежь превращали в лишенное консервативных рудиментов «поколение цветов». Расцветали дети маковых плантаций, самовлюбленные нарциссы, революционные гвоздики, экзотические кактусы и лотосы. Родился даже лозунг «власти цветов». Маркузе, правда, остужал горячие головы. Говорил, что у цветов не может быть никакой власти. Она есть лишь у тех, кто их выращивает. Действительно, когда цветочки облетели, остались антропоморфные овощи... Ровные такие грядки. А о каждом из тех, кто их возделывал, можно было бы сказать: ну и фрукт!
Интересно, что теперь идеологи сети описывают создаваемый ими сверхновый народ также в биологическом стиле: «Это напоминает фотосинтез. Реклама есть солнечный свет, потребитель — растение, преобразующее свет в энергию, необходимую для биологического развития»... Впрочем, еще Бертран Рассел писал: мы живем за счет химических сил и ничем не лучше деревьев.
Как человек теряет образ Божий и превращается в огурец? Конечно, его тело не становится зеленым. Он утрачивает образ Божий тем, что лишается ума.[47] Вот вам и механизм трансформации людей в овощи. Когда умалишенными становятся все, этого уже не замечают.
«Раздвоенность, если она не преодолевается подлинным путем, вызывает в душе человека (на подсознательном уровне) сильнейшую депрессию. Поэтому многие пытаются сегодня преодолеть эту раздвоенность суррогатным путем: впадением в транс, в котором сознание отключается. Для этого используют алкоголь, наркотики, танцы под роковую музыку, сексуальные оргии, развлечения. В потребительском обществе человек становится вещью — теряется как личность — и тем тоже как бы решает проблему раздвоения. Но все эти средства являются лишь бессознательной попыткой преодолеть в себе умную деятельность. Бунт против ума — это бунт плоти против Духа, восстание похоти на образ Божий в человеке». [56].
Шоки, на которых «доводили о кондиции» Америку, очень похожи на наши, отечественные. Управляемый хаос складывался из описанных прессой серийных убийств, массового суицида подростков, сексуальной революции, войны уличных банд, взрыва наркомании и прочего бисера. Однако даже в Америке из танков по Белому дому не стреляли...
Так «сворачивалась» человеческая энергетика.[48] Шоковая терапия красногубого Гайдара, черная копоть на Белом доме, бурая кровь у телецентра... После всего этого митинговое возбуждение спало, Пушкинская площадь опустела. Многие схватили «вирус хронической усталости». Так теперь называют беса немощи, который имплантирован в души миллионов овощеподобных людей.
«Героем нашего времени» стал Леня Голубков. Этого придурошного субъекта и его пышнотелую жену стали рекламировать по телевидению наравне с прокладками «Тампакс» и батончиками «Сникерс». Выведенный из советского человека россиянин должен был стать именно таким. Озабоченным только получением каких-то кредитов и новыми покупками «для дома, для семьи».
Не знаю в каком «тавистоке» придумали этот психологический портрет, но его скорее можно было бы назвать натюрмортом: лежат на зелени подгнивший сморчок и перезрелая тыква — вот вам и Леня Голубков со своей женой Ритой (или как там ее звали?).
Слово натюрморт, между прочим, означает «мертвая природа».
Напомним, что первоначально террором назывался особый тип ужаса, который овладевал зрителями трагедии в греческом театре. Это был ужас перед небытием, представленным в форме боли, хаоса, разрушения. Трагедия ведь и означает — разрушение прекрасного... «Считается, что осмысление террора посредством театра породило ритуал суда как разновидности театра. Этот театр побеждает террор через закон. Позже, на волне Просвещения, был открыт на Западе мощный метод воздействия на мысли и поведение граждан — террор». [27].
Теперь уже многие поняли: терроризм появляется там, где ему разрешают или даже приказывают возникнуть. С.Кара-Мурза пишет: «...терроризм — средство психологического воздействия. Его главный объект — не те, кто стал жертвой, а те, кто остался жив. Его цель не убийство, а устрашение и деморализация живых...
Есть страх разумный, когда человек верно определяет источник и величину опасности и принимает меры, которые ее снижают. Есть страх неадекватный (невротический), тогда человек или впадает в апатию, или совершает действия, вредные или даже губительные для него самого. Цель террористов — создание именно невротического страха...
Из 15 миллионов водителей России ежегодно гибнет порядка 1 на тысячу. От терактов в 1999 году в России погибло порядка 1 человека на миллион. Но мы ведь не боимся ездить на машине.
Почему же мы не боимся ездить на машине, но боимся террористов? Прежде всего, потому, что сильные мира сего не заинтересованы в том, чтобы мы боялись автомобиля. Поэтому их телевидение не показывает нам с утра до ночи изуродованные трупы жертв автокатастроф. Если бы показывало с той же интенсивностью, как и дело рук террористов, — то мы боялись бы автомобиля панически. Отсюда понятен вывод, давно сделанный учеными: терроризм возник вместе со СМИ и связан с ними неразрывно... В этой акции необходима лишь цепочка: террористический акт — телевидение — воображение — чувства — нужное поведение»...
Телевидение настроено на злобу дня — в прямом смысле.
«Трагическим следствием взрыва жилых домов и созданием телевидением психоза надо считать тот факт, что в России и массовое сознание, и чуть ли не все политики соблазнились идеей «учиться у Запада и Израиля», а то и «сотрудничать» с ними в борьбе с терроризмом в России».
Но ведь Израиль сам создал сложную систему терроризма. «Эта система состоит из государственного терроризма, манипулируемого «исламского» терроризма и антитеррористических спецслужб».
«Только на первый взгляд кажется, что речь идет о том, чтобы всего лишь «перенять технологию». За этой технологией стоит неотделимое от нее представление о Добре и зле. Перенять его у Запада и Израиля в их умении создать, а потом «приручить» терроризм — это конец России как культуры и как многонациональной страны».
