Все двенадцать подсудимых приговор выслушали спокойно, только Бандера, а вместе с ним и Лебедь, воскликнули: «Пусть живет Украина!» По этому поводу историк украинского национального движения П. Балей напишет: «… Одно можно сказать с определенностью: для того чтобы войти в историю национальным героем, реализатором «величественной идеи» — отцом украинской государственности, Бандера был готов принять трижды смерть на эшафоте. Но подобную готовность он хотел видеть в каждом украинце». В этом случае никак нельзя не согласиться с распространенным мнением, что о человеке можно судить только по делам, так как их видно. Что касается мотивов, то могут быть даже не только различные мнения, но и вообще сомнения. Ведь любого человека, совершившего нечто великое и тем самым прославившегося, можно обвинить в том, что он это сделал исключительно ради славы. Кому судить? Нам ли, тем, кто живет в иной ситуации и в других условиях?..
Варшавским процессом не закончились судебные мытарства Степана Бандеры. Ведь известно, что чем больше ответственность, тем и спрос больше. И если ты проводник, руководитель, то и отвечать приходится за многое.
И пока шел суд в Варшаве, на востоке польского государства происходили события, за которые отвечать пришлось краевому проводнику.
Во Львове были убиты директор украинской гимназии Иван Бабий и студент Яков Бачинский. Конечно, это не стало такой сенсацией, как убийство Перацкого. Но сенсация, разумеется, была для правосудия: экспертиза установила, что Бабий, Бачинский и Перацкий были убиты из одного револьвера.
Произошло вот что: Григорий Мацейко, успешно ускользнув от варшавской полиции, прибыл во Львов, несколько дней прятался на конспиративной квартире, потом так же успешно перешел границу с Чехословакией. Револьвер же он отдал: в воинской референтуре ОУН было не так уж много оружия.
Это дало возможность организовать над Бандерой и членами краевой экзекутивы ОУН еще один судебный процесс, на сей раз во Львове, по делу нескольких террористических актов, которые совершила ОУН. На Львовском процессе, который начался 25 мая 1936 года, на скамье подсудимых было уже двадцать семь обвиняемых. Половина из тех, что были осуждены на варшавском процессе во главе со Степаном Бандерой, даже некоторые свидетели варшавского процесса (например Вера Свенцицкая) и новые люди. Собственно, этот процесс следовало бы разделить на несколько, поскольку к разным подсудимым предъявлялись разные обвинения. Объединяло всех лишь одно: обвинение в принадлежности к ОУН. Сам ход процесса был спокойнее, чем в Варшаве, поскольку подсудимым было разрешено отвечать на украинском языке, не было и никакой неожиданности в виде еще какого-либо «архива», не было и такого ажиотажа печати. Здесь Бандера открыто выступил как краевой проводник ОУН.
Уже в это время органы НКВД заинтересовались личностью Бандеры. 24 июня 1936 года, когда Бандера давал показания на львовском процессе, в зале к его словам внимательно прислушивался московский дипломат Петр Светняла. Одно из американских изданий украинской националистической направленности писало, что был «среди публики большевистский консул Петр Светняла. И может быть, поэтому в зале было видно немало полицейских агентов». Он с большим интересом слушал признания подсудимых, поскольку на основе этих признаний вырисовывались цели, стратегия и тактика борьбы украинских националистов против коммунизма.
Бандера, объясняя цель и методы борьбы украинских националистов против русского большевизма, говорил на суде: «ОУН выступает против большевизма потому, что большевизм — это система, с помощью которой Москва поработила украинскую нацию, уничтожив украинскую государственность. Выступает также ОУН против коммунизма и потому, что коммунизм — это движение, мировоззренчески противоположное национализму.
Главной территорией борьбы с большевизмом являются восточно-украинские земли, там борьба идет не на жизнь, а насмерть. Очевидно, что не имеет смысла искать отражения этой борьбы в большевистской печати. Частичным свидетельством той борьбы, которую ведут украинские националисты на восточно-украинских землях, можно считать акты саботажа в колхозах и на фабриках, а также различные политические покушения.
На этой территории (западно-украинских землях. — Авт.) мы тоже боремся с коммунизмом, потому что он на меревается ослабить враждебные антимосковские настроения украинского общества и привить ему свою доктрину. Мы ведем здесь борьбу с коммунистическим движением, в первую очередь средствами пропаганды. Кроме этого, боремся с коммунизмом и физическими методами.
Коммунистическое движение на нашей территории является представительством московского коммунизма. А большевизм методами физического уничтожения борется на восточно-украинских землях с украинским народом, а именно — массовыми расстрелами в подземельях ГПУ, уничтожением голодом миллионов людей и постоянными ссылками в Сибирь, на Соловки. Большевики выселяют с широкой приграничной полосы украинцев, а на их место селят исключительно москалей — красноармейцев и чекистов…
Большевики применяют физические методы, поэтому и мы применяем в борьбе с ними физические методы…»
О не состоявшемся покушении на комиссара львовской тюрьмы Владислава Кособуцкого Степан Бандера заявил, что комиссар создал в тюрьме атмосферу издевательства над узниками и против этого необходимо было каким-то образом протестовать. Сначала рассматривался вариант, при котором политзаключенные объявляли голодовку протеста, но потом было решено убить Кособуцкого, и это должен был сделать все тот же Григорий Мацейко, которого потом отозвали в Варшаву.
Что касается убийства Бабия и Бачинского, то Степан Бандера заявил, что Бабий склонял своих учеников к сотрудничеству с польской полицией, а Бачинский, как это было безусловно доказано, являлся агентом полиции. На требование предъявить доказательства Бандера ответил отказом, так как, по его мнению, это могло бы раскрыть конспиративные методы работы ОУН.
В своем последнем слове на суде Степан Бандера сказал: «Прокурор заявил, что на скамье подсудимых находится группа террористов и их штаб. Хочу сказать, что мы, члены ОУН, не являемся террористами. ОУН охватывает своими акциями все участки национальной жизни. Об этих акциях говорить мне не дали, даже о моей собственной деятельности… Из расследования выходит, что ОУН сводит свою деятельность исключительно к боевым акциям. Заявляю, что боевая деятельность не является единственной, не является она и первейшей, но равноправной по отношению к другим сферам. Из-за того, что в этом зале рассматривались покушения, которые выполняла Организация, кто-то мог бы подумать, что Организация не считается с человеческой жизнью вообще и даже с жизнью своих членов. Скажу кратко: люди, которые все время в своей работе осознают, что каждое мгновение могут сами потерять жизнь, такие люди больше, чем кто-либо другой, умеют ценить жизнь. Они знают ей цену, ОУН ценит очень высоко жизнь своих членов, но наша идея в нашем понимании настолько величественна, что когда идет речь о ее реализации, то не единицы, не сотни, а тысячи жертв понадобятся для того, чтобы она смогла стать реальностью. Вам хорошо известно, что я знаю, что сложу свою голову, известно также вам, что мне предоставлялась возможность спасти свою жизнь. Живя целый год с сознанием, что я потеряю свою жизнь, я знаю, что переживает человек, который представляет перед собой перспективу в ближайшем времени эту жизнь утратить. Но в течение всего этого времени я не переживал так, как переживал тогда, когда посылал двух наших членов на явную смерть — Лемика и того, кто убил Перацкого…»
В своей заключительной речи коснулся Бандера и проблемы польско-советских отношений в свете украинского вопроса: «Третье дело[18] — это дело антибольшевистской акции. Прокурор сказал, что еще одним мотивом при решении покушения на советского консула во Львове было желание Организации отреагировать также на налаживание польско-большевистских взаимоотношений с целью их испортить… Я… заявляю, что этот момент мы абсолютно не имели в виду не только из практических, но, в первую очередь, из теоретических соображений. ОУН в своей политической программе отбрасывает ориентацию на кого-либо. ОУН отбрасывает концепцию построения украинского государства в случае польско-большевистского конфликта.
Польско-большевистские взаимоотношения не могут влиять на наши политические расчеты. Наконец, из истории мы знаем, что подобные концепции не имели успеха, и когда идет речь об Украине, то Польша с Москвой всегда договорятся…»
Во львовском процессе подсудимых защищали двенадцать самых, лучших галицких адвокатов, но, тем не менее, приговор был суровый: Степан Бандера и Роман Мигаль — пожизненное тюремное заключение (а по совокупности обоих процессов — семь пожизненных заключений[19]), пять подсудимых получили по пятнадцать лет тюремного заключения, двоих освободили за недоказанностью обвинения, остальные четырнадцать получили разные сроки — в сумме шестьдесят пять лет заключения.
