Богатая и бурная история этой земли дала возможность проследить за изменениями в этническом и политическом самосознании смолян, за методиками «нациестроительства» в исполнении различных властей Средневековья и Нового времени, за влиянием «народного мнения» на перипетии бесконечной борьбы за власть и жизнь в Восточной Европе. Однако сам процесс формирования «центров силы» в позднем Средневековье и в эпоху «русского Возрождения» остался, по сути, за кадром.
Образовавшийся пробел стоит заполнить, и на этот раз я попробую подойти к выбранной необъятной проблеме «альтернативные Русские земли в России» с другой стороны: предметом обсуждения станет история самого сердца Северо-Восточной Руси/России — Тверской земли.
Эта земля вокруг впадения Тверцы в Волгу никогда не существовала вне Северо-Восточной Руси, зато сыграла важнейшую роль в формировании Российского государства со всеми его достоинствами и недостатками.
Да, такой вывод может показаться странным в ситуации, когда даже многие историки рассматривают Тверь то как вредную помеху на «московском» пути к «объединению русских земель», то как символ пути, альтернативного «московскому» (на каковом пути, естественно, не было никаких неразрешимых проблем, и ждал нас лишь вечный хруст французской булки). Но я все же попытаюсь доказать, что Тверь, выбираясь из кровавого болота XIII в., вышла на дорогу (не исключено, что и единственно возможную), которую историки позднее назовут «московской». Более того, Тверь сумела сделать на этой дороге ряд ключевых политических и идеологических «открытий», позаимствованных московскими соратниками/соперниками. Наконец, усиливая этот полузабытый тезис [см., напр.: Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. Ист. — текстол. исследование. М., 1974. С. 87], я попытаюсь показать, как именно ЕДИНСТВО И БОРЬБА Москвы и Твери за два века превратили пассивную, расплывающуюся общность «русских людей» в агрессивную, динамичную силу.
Ну а «частные детали» итогового результата этой борьбы (вроде местоположения столицы) определялись удивительными
стечениями обстоятельств и не менее удивительными особенностями «человеческого фактора», что и заставило меня (вопреки изначальному замыслу) связать разделы обсуждения с именами тверских князей.
1. Ярослав Ярославич: Начало
Мир припал на брюхо, как волк в кустах.
Мир почувствовал то, что я знаю с весны:
Что приблизилось время огня в небесах,
Что приблизился час восхождения Чёрной луны.
Сергей Калугин. Восхождение Чёрной луны
Тверская земля, помимо собственно Твери, включала в свой состав как возникшие еще в домонгольский период Кснятин и Зубцов, так и появившиеся уже в послемонгольское время Кашин и Старицу. Территория Тверского княжества представляла собой в XIV в. нечто подобное эллипсу, вытянутому в направлении с северо-востока на юго-запад, примерно от Кашина до Зубцова.
Стержнем этой территории была Волга, пересекавшая княжество с юго-запада на северо-восток. Городское поселение в сердце княжества возникло довольно поздно: еще в ходе новгородско-владимирских конфликтов в 1178, 1180–1181 г. вооруженные силы сторон активно действовали в окрестностях устья Тверцы, однако же упоминания о городе в этом районе источники не содержат. И лишь В. Н. Татищев утверждает, что в 1181 г. Всеволод Юрьевич после того, как его войска сожгли Торжок, повелел построить Твердь «при устии реки» [Татищев В. Н. История Российская. М., 2003. Т. 2. С. 398]. Столь поздняя дата возникновения города вызывает удивление, так как стратегическое значение контроля над торговыми путями по Тверце, Волге, Шоше и Ламе несомненно. В любом случае Тферь/Тверь развивалась стремительно, и спустя максимум три десятилетия после основания города (между 1180-м и 1208-м), она превратилась в центральный город в регионе. После 1237 г. значение Твери еще более возросло — здесь всякий желающий может повторить тот набор слов, каким обычно «географы в истории» объясняют возвышение Москвы в послемонгольский период, добавив очевидные банальности про особое значение связей с Новгородом и Литвой, — и где-то в 1247 г. город стал столицей отдельного княжества. В 1247 г. по смерти знаменитого Ярослава Всеволодовича великим князем Владимирским стал следующий за ним по возрасту сын Всеволода III Святослав. Летописи сообщают, что первым делом он посадил своих племянников по городам, «яко бе имъ отець оурядилъ Ярославъ». Из этого можно заключить, что сыновья Ярослава до сих пор не держали удельных княжеств; их отец лишь сделал соответствующие распоряжения в завещании, как впоследствии это вошло в обычай у русских князей перед их поездками в Орду. Когда великий князь Святослав в 1247 г. исполнил завещание своего брата, началась история Тверского княжества: одним из племянников Святослава был Ярослав Ярославич, первый князь Тверской.
В первые годы самостоятельного правления Ярослава Ярославича Тверь и её князь не попадали на страницы летописей, что по тем временам стоит считать большим благом. Ну а первое же появление Ярослава в истории было связано с походом «Неврюевой рати» против Андрея Ярославича в 1252 г. Об участи семьи первого тверского князя Лаврентьевская летопись сообщает следующее:
«Татарове же рассунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша и дети изъимаша, и воеводу Жидослава ту оубиша, и княгыню оубиша, и дети Ярославли в полонъ послаша, и люди бещисла поведоша до конъ, и скота, и много зла створше отидоша» [ПСРЛ. Т. 1, стлб. 4731.
После этого жуткого эпизода из жизни Северо-Восточной Руси XIII в. Ярослав Ярославич зимой 1253/54 г. отправляется в Псков и садится там княжить, а в начале 1255 г. он появляется вместе со своими боярами в Ладоге. В том же году Ярослав Ярославич предпринимает попытку завладеть Новгородом Великим поперек воли своего грозного старшего брата, великого князя Александра. Невский тут же направился с войском к Ильменю, и Ярослав бежал. Однако в 1258–1259 гг. он отправляется в Орду уже вместе с великим князем Александром и князьями Борисом Ростовским и Андреем Суздальским. Наконец, сразу после смерти Невского «выгнаша новгородци князя Дмитрия Александровича, сдумавше с посадником Михаиломъ, зане князь еще малъ бяше; а по Ярослава послаша, по брата Александрова, во Тферь сын посадничь и лучшии бояры» [Новгородская первая летопись старшего извода. ПСРЛ. Т. 3. С. 84].
В том же 1264 г. тверской князь Ярослав стал по праву старшинства великим князем Владимирским.
Все это нудное перечисление событий из тверского периода жизни Ярослава Ярославича приведено здесь, чтобы еще раз уже на новом материале продемонстрировать типичную для «княжого» периода нашей истории порочную практику «коловращения» князей, когда основная активность «госаппарата» шла на выкачивание ресурсов имеющейся земли для получения контроля над более богатым и почетным столом. В рамках моей «теории» выход из этого порочного круга нашли князья, заключившие «общественный ряд» с элитами определенной земли и поставившие свои силы на службу «земским» интересам. Поэтому мне и хотелось бы найти в источниках свидетельства связи между бурным развитием Тверской земли в середине XIII в. — и новыми чертами в деятельности первого князя Тверского и Владимирского. Да и некоторые авторы, как бы подтверждая мою гипотезу, предполагают, что Ярослав Ярославич управлял своим владимирским княжением преимущественно из Твери [см.: Клюг Э. Княжество Тверское (1247–1485 гг.). Тверь, 1994. С. 62]. Увы, но после вокняжения Ярослава на владимирский стол почти все сохранившиеся сведения о его делах вплоть до смерти зимой 1271/72 гг. связаны с новгородскими событиями, и попытка объяснить отсутствие упоминаний Твери в сообщениях о деятельности Ярослава трудами пресловутых «московских компиляторов летописей» представляется неубедительной.
Зато дошедшие до нас сообщения об этой деятельность Ярославича хоть скупы и отрывочны, но не позволяют упрекнуть очередного великого князя в явных мерзостях, что очень и очень много по меркам того времени. Ярослав не разорял русских земель с особым цинизмом и даже иногда старался не допустить их разорения иноплеменниками; не наводил татарских ратей на своих врагов (хоть и грозил этим страшным оружием тому же Новгороду) и даже пытался использовать ордынских баскаков для борьбы с «немцами»; не отличался зверством в бессудных казнях и даже как-то раз отказался выдать литовских беженцев на расправу новгородцам. Но для Твери самым важным из предположительных свершений Ярослава стало появление собственного епископа. Действительно, список русских епископов, представленный в Никоновской летописи, называет первым епископом тверским «Симеона из Полоцка». И видимо, именно этот епископ упомянут в описании похорон Ярослава Ярославича: «Епископъ Семенъ, игумени, и попове, певшее, надъ нимъ обычные песни, и положиша его на Тфери въ церкви святого Козмы и Демьяна».
