Упомянутый историк Соловьев, пожалуй, первым заметил, что если Западная Европа изначально была культурой камня, служившего там основным строительным материалом, то равнинная Русь была территорией безраздельного господства дерева. Деревянным было все: дома, заборы, домашняя утварь, мостовые улиц. Жилища не только простолюдинов, но и многих дворян топились по-черному, без дымохода. Время от времени русские города выгорали дотла - и далеко не всегда в результате набегов татар. Где уж тут взяться гордости домохозяина, радеющего о неприкосновенности частной собственности, когда за считанные минуты вся privacy может превратиться в кучку пепла.
Не знали Северо-Восточные русские земли (в отличие от земель украинских и белорусских) и европейского Магдебургского права. В древней Киевской и Новгородской Руси были вольные города, управлявшиеся народным Вечем. Не только, кстати, в господине Великом Новгороде, но и в Полоцке, и даже в стольном Киеве князья некоторое время утверждались собранием горожан, и, например, именно Вече изгнало киевского князя в 1113 году. Однако еще Василий Осипович Ключевский обратил внимание, что на землях бывшего Владимиро-Суздальского княжества, особенно после разорения, устроенного ордами Батыя, появились «новые» города, хозяевами в которых были князья, а не Вече. Как раз таким городом с ранних веков своей истории была и Москва. Поэтому великие князья московские изначально не видели большого прока в самоуправлении. Более того, их пугала и злила вечевая вольница новгородцев: именно падением Новгорода и уничтожением его Вечевого колокола по большому счету начинается новое единое государство.
Изначально Московия строилась как огромный военный лагерь. Присоединенные княжеские уделы и боярско-купеческие республики рассматривались как полки одного большого войска. В этом плане, безусловно, сыграло роль влияние Орды с ее жесткой военной вертикалью, делением на сотни, тысячи и тьмы. Однако в описываемые времена во многих покоренных Москвой русских землях еще теплились остатки прежнего вольного порядка. Управлять огромной территорией, немногочисленное население которой и без того норовило сбежать то в Литву, на Дон, а то и вовсе в глухие северные леса, было не так-то просто.
В 1547 году в Москве случился бунт: после очередного крупного пожара «мир» обвинил в поджоге бояр Глинских, родственников матери совсем еще юного Ивана Васильевича Грозного, фактически правивших от его имени, и устроили над ними жестокую расправу - у колонистов за океаном это вполне сошло бы за суд Линча. Случившееся так шокировало и без того впечатлительного Ивана, что вскоре, самостоятельно встав у кормила власти, он начал реформы. По совету ближнего круга просвещенных друзей, входивших в Избранную Раду, русский царь поначалу решил пойти на союз со «всей Землей». В 1549 году в столице собрался первый Земский Собор. Так началось условное столетие русской Соборности - по совпадению, последнее крупное совещание «всей Земли» произошло почти ровно через сто лет, в 1649 году.
Не воображаемая, а практическая русская Соборность представляла собой народное представительство, собираемое по трем куриям: от служилых людей, бояр и дворян, от черного и белого духовенства, от купечества и посада. В идеале всегда должны были собираться представители трех главных сословий, выбранные из всех краев и областей. Участники от служилых людей, поскольку считались холопами государя, первоначально не выбирались, а назначались царем. Не участвовали в Соборах крестьяне - принадлежавшие дворянам крепостные, разумеется, никогда, а свободные, черносошные, только один раз - в 1613 году, когда избирали на престол Михаила Романова. В действительности же далеко не всегда на Соборах присутствовали представители от всех мест. И далеко не всегда это происходило по вине центральной власти. Дорога из удаленного провинциального центра до Москвы была недешевой и опасной (депутатских залов в аэропортах и вокзалах, как, впрочем, и самих аэропортов и вокзалов, тогда не было). Зачастую местным воеводам приходилось насильно выбирать и выпроваживать в столицу делегатов на «Собор всея Земли».
Роль и место Земских Соборов как органа государственной власти, сказали бы сегодняшние депутаты, нигде законодательно прописаны не были. Просто существовал такой обычай: когда власть в чем-то сомневалась или желала, как опять же выразились бы сегодняшние политологи, приобрести дополнительную легитимность своих действий, обращались к представителям земщины. Соборы, таким образом, созывались нерегулярно, очень часто их представительство было неполным. Да и политическая роль менялась в зависимости от ситуации. Можно только представить себе, как жалко и затравленно выглядели участники Земских Соборов времен «большого террора» Ивана Грозного, - от них требовалось единодушно сказать «да» на очередные авантюрные предложения власти, и то не всегда это гарантировало сохранение жизни. Однако стоило власти ослабеть, как моментально росло значение представителей «всей земли».
В конце шестнадцатого - начале семнадцатого столетий, когда династия Ивана Калиты пресеклась со смертью Федора Иоанновича, Соборы даже начинают выбирать царя. И Годунов, и Лжедмитрий, и Шуйский, и первый Романов получали право на скипетр и державу от Земских Соборов. В первые годы после Смуты съезд земских представителей заседал практически непрерывно. Но стоило патриарху Филарету Никитичу, властному отцу царя Михаила Федоровича, вернуться в 1619 году из польского плена, как роль Земских Соборов начинает угасать. К ним возвращается функция утверждения готовых решений власти, а после принятия Соборного Уложения 1649 года, кодекса русского права, пусть и с изменениями действовавшего почти до начала двадцатого века, практика советоваться с представителями «всей земли» вовсе пресекается. Последние Земские Соборы при царе Алексее Михайловиче были все менее представительными и все более декоративными.
Одновременно с началом созыва Земских Соборов в середине шестнадцатого века производится реформа местного управления. В уездах и городах создаются Губные избы во главе с губными старостами, избираемыми местными дворянами и занимавшимися судом по разбоям и другим тяжким уголовным делам. Вскоре появляются и Земские избы, руководители которых - земские старосты - избирались уже всесословно, но судить имели право только по гражданским делам. Им же поручался сбор налогов. Кроме того, в уезды царским указом направлялись воеводы: поначалу они ведали только вопросами обороны, местного гарнизона и организации ополчения, но постепенно забирали все больше управленческих функций. В результате после Смутного времени воеводы превращаются в полноправных хозяев положения на местах.
А что же губные старосты? Казалось бы, они вполне могли стать русскими предтечами шерифов. Увы, на наших просторах должность эта с самого начала оказалась бесперспективной. Больших денег она не приносила - старосты содержались на пожертвования общины, которые, как правило, были скудные. Воеводы постоянно норовили перетянуть одеяло на себя. В результате в «русские шерифы» шли неохотно. Часто на эту должность избирались отставные военные, потерявшие здоровье в военных походах, на нищенское жалование доживавшие свой век хоть при каком-то деле. В результате уже в семнадцатом веке в ряде уездов губных старост не существовало вовсе, в остальных же местах они, как и старосты земские, и городовые приказчики (аналог современных мэров и глав муниципальных образований) всецело зависели от власти воевод. Вольное земское самоуправление сохранялось только в Русском Поморье.
Не Губная и тем более не Земская, а воеводская Съезжая изба постепенно стала центром местной власти. Здесь заседали не выборные, а назначаемые Москвой дьяки и подьячие «с приписью», то есть с правом подписывать документы, исходившие из местной администрации. Дьяки и подьячие назывались «товарищами» воевод, предполагалось, что их решения должны приниматься сообща. На практике это приводило к частым конфликтам, заканчивавшимся доносами в столицу. Центральная власть, сосредоточенная в отраслевых московских приказах - по сути, тогдашних министерствах и федеральных агентствах, - таким образом, практически полностью контролировала любые действия на местах. Во времена первых Романовых даже по самому мелкому вопросу местным властям приходилось получать санкцию из Москвы. Что, впрочем, нисколько не мешало произволу воевод и подьячих из Съезжей избы в отношении простых земских обывателей.
Борьба за «укрепление вертикали» происходила далеко не всегда безболезненно. Царь Иван Васильевич, начавший свое правление с вполне либеральных реформ, через некоторое время резко поменял политическую линию. На первый взгляд все выглядело даже как уступка власти Земле. В 1565 году по предложению Ивана страну поделили на две неравные части: земщину, где сохранялась прежняя система управления с Соборами и губными старостами, и опричнину, объявлявшуюся безраздельной вотчиной царя, - «опричь» его воли никакого самоуправления там не предусматривалось.
