бригадиром в женской бригаде на рытье окопов и противотанковых рвов. Вот поэтому-то мама и «ночует на службе». Это была тяжелейшая изнурительная работа. Немцы обстреливали и бомбили создаваемые фортификационные сооружения и разбрасывали листовки в стишках (с детства запомнил):
Ленинградские дамочки,
Не копайте вы ямочки,
Все равно здесь пройдут наши таночки
Мама рассказывала еще, что рядом с ними приземлился на парашюте «сбитый» немецкий пилот, так вот, женщины хотели его (употребим не наше словечко) линчевать, мама спасла его и передала по «принадлежности». В письме упоминаются мои тетки и дяди, их мужья и жены. Никого на свете давно нет…
9.
28 сентября <1941 г.> Обратный адрес: Полев. почт. ст. № 840. ППГ – 188. Врачу Гречишкину.
Мой дорогой друг Валюшенька!
Вчера поздно вечером получил от 20 IX две <твои> открытки. Это была большая радость. Ты жива и здорова, а это самое главное. Милая Валюша, я пишу тебе через день, очевидно, не все письма ты получаешь. Валюшенька, пиши на открытках число отправления. Хорошо, что перебралась и на ночь в здание своей службы. Это очень хорошо. Береги себя, Валюша. Пришли, если сможешь, свою фотографию. Я по-прежнему много работаю, иногда устаешь по ночам, но мысли о тебе поддерживают меня. Пришли мне более подробное письмо о своей жизни. Привет Нине, Коле, жене Тафило. Я все с ним. Крепко тебя целую. Твой Сергей.
Помнит ли кто о том, что в годы войны был установлен 12-часовой рабочий день без выходных и отпусков?
Все нижеследующие открытки и письма проштемпелеваны:
Просмотрено военной цензурой.
10.
1 января 1942 года. 12 часов.
Адрес отправителя: 19 ОРМУ. Полевая почта № 557. Врачу-рентгенологу С.В.Гречишкину.
С новым годом – с новым счастьем, моя милая бесценная дорогая Валюшенька! Любящий тебя Сергей. <Весь текст>.
11.
1 марта <1942 г.>
Моя славная милая Валюшенька!
Дни проходят за днями. Все те же мысли и желания. Я уже писал тебе, что с отправкой писем и особенно с получением их у меня теперь большие трудности. Фактически я могу получить от тебя письмо один раз в месяц, в день получения зарплаты. Нет конвертов и открыток, не могу сдавать письма. Последнее письмо от тебя имею от 4 января.
Сейчас 1 Марта. Приближаются наши праздники. День встречи с тобой на катке. Когда удаляются во времени, то впечатления становятся более яркие <так!>, и только потом они покрываются туманом забывчивости. Сейчас так ярко вспоминаю этот счастливый день. Как с Ваничкой <так!> мы тебя несли к себе на Фонтанку. Где все это? В этом году уже не придется пойти с тобой на наш каток. Только что мечтал, что, быть может, придется приехать в Ленинград. Получить командировку, но все это не реально. Во-первых, я теперь на Калининском фронте и ближе к Москве, чем к Ленинграду, во-вторых, нет бензина, чтобы столько ехать к тебе. Со снабжением стали затруднения. Верны ли слухи, что в Ленинграде лучше стало с питанием.
Меня твоя судьба очень беспокоит. Имеешь ли ты письма от кого-нибудь еще. Я только получаю весточки от тебя. Борис теперь в связи с потерей квартиры в Москве, вероятно, весьма огорчен. Где он, в армии? Ольга, видимо, устроилась лучше всех, она хоть питается. Она что тоже потеряла комнату?
Хотя все это имеет небольшое значение. Важно сохранить жизнь и обеспечить нормальное существование. Что делает Шик Я.Л. (зайди в Пединститут, расспроси его о рентгенологах, как-то хочется узнать о судьбе своих сотоварищей). Ему привет. Что с Евген. Алекс. Сельковым. А где Немёнов и Рейнберг.
Валюшенька, я отослал тебе 4 перевода, последний – 3<-й> – в феврале 500+500+1000 рублей. Получила ли ты их? Это я получил разницу за нахождение в ударной 3<-й> армии. Жизнь моя сейчас более осложненная, чем была. Трудности во всем. Но я не теряю надежду на благополучный конец и верю, что увижу тебя и буду в Ленинграде.
В связи с временным получением фотоаппарата отослал тебе в ряде писем свои фотокарточки, все может быть, что-нибудь дойдет. Вот и еще посылаю сейчас. Прошу тебя пошли мне свою. Твою фотокарточку я получил и хочу новую. О Дмитриеве ничего не знаю. Пав<вел> Игнат<ьевич> что-то ничего не пишет.
Я сейчас переехал недалеко в новую деревушку. Работаю все по специальности. Работы много. Попадаются немецкие журналы – трофеи. О Вадике и маме ничего узнать не могу. Думаю, что они живы и здоровы и находятся в той деревушке, куда я их отвез.
Скоро весна, а главное, лето. Буду ли я иметь хотя бы связь с тобой. А что, может быть, даже и приеду на денек. С аппаратом. Все ведь может быть? Иногда и сказка становится реальностью. Привет Ниночке. Привет Коле. Работают ли у вас театры, кино. Как хотелось бы посмотреть здания Ленинграда, строгие контуры улиц.
Пиши мне по тому же адресу: Действ<ующая> ар<мия> 19 ОРМУ. Нач<альнику рентгенной <так?> группы в/врачу . . . . . . . . . . . . . . . . .
Крепко, крепко тебя целую. Твой Сергей.
Я ошибочно написал в ч. I-ой, что мои родители (аспирант и студентка) познакомились зимой 1931 г. На самом деле, судя по письмам отца, они впервые встретились 6 марта 1932 г. на катке в Юсуповом саду, т.е. в письме речь идет о десятой годовщине знакомства.
Папа не совсем понимал положение дел в Ленинграде. В марте 1942 г. Питер был в абсолютной блокаде, ладожский лет растаял, в город можно было попасть только самолетом.
В письме упоминаются тетка Ольга и дядя Борис (крупный авиационный инженер), эвакуированный из Москвы на зауральские авиационные заводы. Дядя и тетя, в натуре, потеряли «жилплощадь» в Москве и Ленинграде. Борису Васильевичу (1909-1995) сразу дали комнату после войны, Ольга Артемьевна (1907-1992) была директором школы (после войны) на советской базе в Поркклауде (Финляндия). В 1955 г. базу закрыли и передали финнам. Тетка много лет мыкалась без жилья, несколько лет с дочкой жила у нас, получила комнату лет через десять после возвращения в Питер. Хорошо ее понимаю, ибо мы с женой, оставив квартиры в первых браках, много лет снимали квартиру и бедовали в коммуналке.
В письме вновь упоминаются коллеги отца в мирной жизни, в частности, академик Немёнов – директор Рентгеновского института и профессор Я.Л.Шик. Он работал в «Пединституте» потому, что там размещался военный госпиталь.
Меня чрезвычайно удивила фраза отца о трофейных (немецких) журналах. Папа был очень осторожный человек (советская власть научила). Хорошо, что военный цензор
