Зачем этот закон был принят - понятно. В недавней истории Москвы уже был период, когда в результате предперестроечной «эпохи великих похорон» на карте города появлялись Брежневский район и проспект Андропова, улицы Суслова и маршала Гречко, Устинова и Пельше - не прошло и десяти лет, как от всех этих нововведений остался только проспект Андропова, а Юрий Лужков и верная ему Мосгордума приняли запретительный закон, который, как тогда казалось, надежно застраховал город от топонимической чехарды. Как будто закон в России может кого-нибудь от чего-нибудь застраховать - после гибели Ахмада Кадырова оказалось, что политическая целесообразность важнее любого закона, а смерть Солженицына и вовсе почти бесспорно продемонстрировала несправедливость запретительной нормы - в самом деле, неужели Александр Исаевич не заслуживает улицы?
(Единственное, за что в этом случае можно покритиковать московские власти - это за то, что они назвали именем Солженицына, может быть, самую малолюдную улицу Центрального округа Москвы. Дореволюционные - о советских и говорить не стоит - градоначальники почему-то не боялись переименовывать Пречистенский бульвар в Гоголевский или Тверскую площадь в Скобелевскую, нынешние же, несмотря на известную наглость в других сферах, переименовывают, словно стесняясь. Интересно, почему так?)
Директор московского музея и общественного центра имени Андрея Сахарова Юрий Самодуров добровольно подал в отставку. Отношения Самодурова с властями всех уровней в последние годы были едва ли не хуже, чем отношения самого Андрея Сахарова с советской властью - у того была всего лишь ссылка в Горький, а этот может похвастаться несколькими уголовными делами, несколькими погромами, устроенными православной общественностью, и еще множеством проявлений, каждое из которых давало основание сказать о Самодурове что-нибудь вроде «у него земля под ногами горит».
Земля под ногами Юрия Самодурова горела, горела, но не сгорала. Решающим стал конфликт с собственными соратниками - руководителями фонда имени Андрея Сахарова Еленой Боннэр (США) и Сергеем Ковалевым (Россия). Учредителей музея не устроила бюджетная политика Самодурова и то, что под его руководством музей все больше превращался в центр современного искусства, а не в правозащитное учреждение. Сам Юрий Самодуров называет конфликт «прагматическим» и, судя по всему, действительно уйдет в отставку, уступив свое место кому-нибудь более лояльному и менее скандальному.
Ключевые эпизоды деятельности Сахаровского центра под руководством Юрия Самодурова и в самом деле не очень очевидно связаны с именем Андрея Сахарова - выставки «Осторожно, религия» и «Запретное искусство», каждая из которых стала причиной возбуждения против Самодурова уголовных дел, имели больше отношения к скандальной арт-хронике, а вовсе не к мемориальной деятельности. Очевидно, с уходом Самодурова скандалы закончатся - а может быть, и сам музей без него тихо закроется, и тогда еще одним источником скандалов в Москве станет меньше. Наверное, те, кого Юрий Самодуров раздражал, будут рады его уходу из музея.
Нам же остается только сожалеть. Наименее скандальным городом планеты, вероятно, стоит считать Пхеньян - в нем нет ни радикального искусства, ни провокационных выставок, заканчивающихся вмешательством консервативных погромщиков, - то есть ничего того, что и является признаком нормального мегаполиса с насыщенной культурной жизнью. В Москве признаков этой жизни и так было исчезающе мало, теперь будет еще меньше. Кажется, Пхеньян становится ближе.
В сентябре порт Петропавловск-Камчатский должен был посетить американский фрегат «Форд». Должен был - но не посетит. Командование российского ВМФ по дипломатическим каналам передало американской стороне, что деловой визит американского корабля «в настоящее время не представляется возможным». О причинах отказа принять гостей в сообщении пресс-службы ВМФ ничего не сказано, но догадаться нетрудно - Россия и Америка сейчас обмениваются злыми репликами по поводу ситуации вокруг Грузии, о стратегическом партнерстве и прочих подобных вещах никто уже не вспоминает, и в такой обстановке заход американского военного корабля в российскую гавань действительно выглядел бы страннно. Холодная война, что поделаешь.
Несколько лет назад я был в командировке - как раз на Камчатке. Тогда там случилась беда - спускаемый подводный аппарат «Приз» с десятком моряков на борту запутался в браконьерских сетях, вышел из строя и не смог подняться на поверхность. Кислорода в баллонах на «Призе» оставалось на неполные сутки, и это были очень страшные сутки, потому что у российских спасателей не было такого оборудования, чтобы спуститься на глубину и поднять аппарат на поверхность. То есть единственное, что оставалось - ждать, пока на терпящем бедствие аппарате закончится кислород и пока командование не объявит о гибели моряков при исполнении служебного долга.
История, однако, закончилась благополучно - российские власти, не желавшие повторения трагедии «Курска», оперативно обратились к английским и американским спасателям с просьбой о помощи, англичане прибыли первыми (американцы опоздали и очень по этому поводу злились) и подняли аппарат. Никто из моряков не пострадал. Министр обороны Иванов вручил англичанам российские медали. Камчатка ждала траура, а получила международное торжество.
Читая сегодня новостные сводки, я думаю - что было бы, если бы тогда, когда все это случилось с «Призом», Россия воевала бы с Грузией и ругалась бы с Америкой и НАТО?
Между прочим, вот еще история про информационные войны, гораздо менее скандальная, чем девочка на «Фоксе», но тоже вполне показательная. Вот как газета «Известия» комментирует выступление госсекретаря США Кондолизы Райс. Вначале - длинное вступление, вот такое: «Госсекретарь США Кондолиза Райс стремительно худеет. Вряд ли речь идет о хроническом недоедании или отсутствии аппетита из-за событий в Грузии. Мало ли локальных конфликтов удалось пережить этой стареющей одинокой даме? Ей, кстати, не чуждо кокетство: госпожа Райс любит поправлять бретельки нижнего белья во время переговоров с коллегами-мужчинами, в том числе с российским министром Сергеем Лавровым», - и только после этого вступления - собственно комментарий: «Словесный понос главы американской дипломатии не поддается логике».
В современной России почему-то принято считать, что обсуждать в одном издании публикации другого - некорректно. По-моему, это глупый предрассудок. Журналистика у нас все-таки одна, и принцип сообщающихся сосудов действует в ней так же, как в физике. Поэтому, мне кажется, новый известинский стиль заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов в рубрике «Драмы».
Дело, конечно, не в Кондолизе Райс - она и в самом деле не самый дружески настроенный по отношению к России иностранный политик и не самая приятная в мире женщина. Дело даже не в том, что рассуждения о словесном поносе, бретельках и прочих вещах - из лексикона даже не советских фельетонистов (те на нынешнем фоне все-таки повежливее были), а просто трамвайных хамов - вещь, недостойная нормальной газеты. Дело даже не в этом.
Дело прежде всего в том, что в условиях, чего уж там, ограниченной свободы слова, когда повестка дня, кажется, только и состоит, что из фигур умолчания, а открытая политическая дискуссия осталась где-то в лихих девяностых, - так вот, в такой обстановке обрушиваться с такого накала бранью на заокеанского политика, который гарантированно не возбудит против тебя уголовное дело, не уволит тебя из газеты и не закроет ее, и вообще ни один волос не упадет с твоей, бескомпромиссного критика, головы, - так вот, это натуральное скотство. Эй, там, в «Известиях» - не будьте скотами, пожалуйста!
Олег Кашин
Посетила новое казенное присутствие - регистрационную палату по недвижимости. Все сделано будто бы «по-людски» - столы для заполнения бланков, ручки, много окон в зале и даже хорошие кожаные диваны, но главное сохранили: наклонную позу для посетителя. Чтобы объяснить что-то клерку, надо непременно наклоняться в узкую щель между барьером и стеклом, пихнуть локтем или задницей стоящего сзади - посетитель должен чувствовать себя просителем, - и кланяться, кланяться. С уважением думаю о неистребимости бюрократической эргономики.
Ночью сажусь в анапский поезд на небольшой станции в 300 км от Москвы.
Проводница, проверив билет, вдруг загораживает проход:
- На этой станции, - говорит она, помотав головой, - никто никогда не садился!
