С въедливым, по-толстовски, упорством, сродни весьма ядовитому наслаждению, крутит-ввинчивает в читателя Алешкин само слово "депутат", откровенно эмоционально окрашенное авторски. Внушает нам народное, деревенское к нему отношение, вызывая в памяти сопутствовавшие ему времена колхозного строительства. И - переводя слово в другую историческую обстановку. Туда, где, к собственному изумлению, вся Россия принялась упиваться волшебными звуками с современной аурой: "плюрализм", "оппозиция", "демократия", "консерватор", "экстремист", "команда"... Где свершается пробуждение от политической спячки: "Человек, с которым ты только вчера раздавил бутылку под тополем у клуба, оказывается, правый консерватор. А человек, с которым ты только что возил навоз на огород, экстремист".
До политической кульминации выборов взвилось выступление кандидата в депутаты нового толка, завхоза с неблагозвучной кличкой Бздун. (Так он других обзывал, вот к нему и приклеилось.) Сатира в повести в этот миг внезапно схлестнулась с яростью дальних революционных лет. И в забытой тамбовской глуши тряхануло душу России. Писатель одним художественным штрихом "подвел итоги" и просветил в минисюжете, как в зернышке, то, какие безотказно движущие силы оказались задействованы в русских людях, что толкнуло их навстречу реформам или, во всяком случае, непротивлению государственному перевороту:
"Захар Бздун, школьный завхоз, поднимался на сцену горбясь, ничуть не заботясь о своем виде. Ухватился за края трибуны обеими руками и выкрикнул два слова. Зал дрогнул, гул прошелся от стены к стене. Качнуло людей, словно перед грозой поле ржи сильным порывом ветра. Рыжую бабу-мужика вихрь подхватил, поднял над стулом и шмякнул назад, а щуплую Ольку наоборот вогнал под стол. Что за слова вызвали такой шквал в зале, заполненном тамбовскими крестьянами? Не эти ли слова поднимали их предков на бой с "краснотой"? Они, они!
- Долой КПСС! - крикнул Бздун".
Да, слова крикнуты, но кем: "Он был похож на солдата-неумеху, который выронил из рук гранату с выдернутой чекой". Взорвется - не взорвется? С неожиданной в момент выхода повести прозорливостью писатель вперед запечатлел наступающую современность - в истинно поэтическом образе районного партийца. В вихревой миг "только Кандей не шелохнулся, не качнулся: так утесу не страшны никакие бури, стоит себе и стоит, невзирая на вихри, тайфуны - не поймешь, слышит или не слышит он, как шумят, гнутся под напором ветра сосны и ели, как трещат дубы, роняя листья..."
Взрыва не последовало и когда раскололся Советский Союз. Настала сумятица, пришли смутные времена - без битв за державу.
Хотя и были силы, которым желалось подвигнуть Россию на гражданскую войну. Только очень скоро стало ясно, что народ воевать не станет. Даже если весь вымрет. Пускай разбойники и депутаты воюют. Очаги пожаров не занялись повально. А пришлось русским ребятам в горячих точках головы сложить - писатель вместе с народом оплакивает их. Но видит и другое перерождение поколений, соприкоснувшихся со злом. Те, кто прошел через войны, становятся действующими лицами его прозы. Впоследствии Алешкин развернет тему чудовищной деградации человека "во время зверя": так называется одна из его серий рассказов. Но и эти рассказы не о гражданской войне. Будучи сам, через поколения предков, родом из гражданской войны, писатель прозорливее других угадал: она не повторится, время ушло. Гражданские битвы остались преимущественно словесными, что чутко предвосхитили уже политиканы из Масловки.
"Хочет показаться государственным деятелем, - подумал Мишка и заволновался...
Ох, сладка ты, значит, власть, коли даже Свистуны перед лицом твоим преображаются... Да, депутатские уроки телевидения не прошли даром! Перед народом священнодействовал не Свистун, а Собчак с непроницаемым лицом. Говорящая машина!"
Схватки на выигрыш при новых порядках описаны Алешкиным в комедийных красках: каждый масловец уловлен в наиболее карикатурных ситуациях "политических судорог".
Но за пародийностью происходящего в повести - пародируется сама невероятная действительность - полыхает трагедия; однако и этим художественный мир повести не исчерпывается. В ней люди всерьез напрягаются в постижении происходящего и стремлении уцелеть, являя причудливые и небезопасные для бытия Руси черты растления в клубке причин, объективных и личных.
Русский мир в повести предстает таким, каким сформировало его прошедшее столетие. И чем более народ у писателя свой и понятный, тем парадоксальнее он выглядит. Писатель пишет русскую деревню и любя, и руками, дрожащими от гнева (Достоевский о своих "Бесах"). Но что бы ни выплеснулось в повести, а - живет народ, приспосабливаясь к порядкам и беспорядкам, перемалывая мудреные понятия и слова, приживляя их в языке. Писатель постоянно следит за тем, как активно люди переиначивают смысл чуждых слов на свой лад, как живо идет языковая игра: "шовинист" - "Вшивый Глист", и так беспрерывно. Подправляет народ и "политические портреты" своих деятелей. Один штрих к портрету учительницы, ринувшейся в политику и полностью очерчен ее деревенский статус, припомнили, как местный удалец тискал ее за груди и вынес о них невысокое мнение... Не посмотрел, что интеллигенция.
Национальная (то есть безнациональная) интеллигенция в повести такова, что никакой надежды на нее. Пресловутый вопрос о ней Алешкин решает в скоростной, мимоходом, реплике.
"- Антилигент! - буркнула мать. Мишка подумал, что похвалила. А она имела в виду, что до сих пор не посажен огород". Опять игра словом в устах крестьянки нынешнего дня, наслышавшейся по телевизора про всяческие "анти"...
Писатель уловил, в самом ее начале, парадоксальную историческую ситуацию: люди поддаются разрушению и распаду - чтобы выжить. Сюжетные линии сплетаются в причудливую картину одного лишь мига истории в столь же пристрастном, как и у его героев, авторском переживании времени. С нами происходит! К завязке и одновременно центральному эпизоду выборов стягивается в повести осмысляемая по ходу действия такая близкая и такая невероятная реальность. Еще одна среди множества вспышка, запечатлевающая избирательную кампанию. Главный герой Мишка Артоня, кстати, двоюродный брат писателя, в повести названного писателем Петром Антошкиным, "выскочил на сцену бодро, бойко, стремительно, подлетел к трибуне, обнял ее уверенно, как молодую, еще не надоевшую любовницу, и бросил во взволнованный зал:
- Я - демократ!"
Забавно, на первый взгляд, реагируют на происходящее отдельные представители демократизируемого населения. Автор так и сыплет перлами политической сознательности граждан российских:
"- Епутат должен тверезым быть!"
"- А при капитализме пенсию не отменят?.."
В повести, заметим, никто не безгласен - кроме, комическая черта, того самого безгласного депутата с тридцатилетним стажем. Даже шустрые комсомольцы, что на побегушках то у Артони, то у сменившей его после "свержения" новой власти, и те вслух декларируют свои взгляды, подкрепляемые и действием: "Свистун озлился, запустил бутылку в толпу. Попал по горбу какой-то бабе. Она завизжала. И тут же появились шустрые комсомольцы. Один из них сунул кулак в рыло Свистуну, и он лег под тополь, затих, свернулся калачиком". Наступил миг народного безмолвствия: "Народу стало неинтересно возле смирного Свистуна, и он стал искать новых развлечений".
Не только развлечений ищет народ в смуте. Граждане новой, объявленной суверенной Половецкой республики, с местной валютой "половой", выгоды своей тоже не проморгают. Сцены у возведенного на дороге в Масловку пограничного шлагбаума - только у Алешкина. У него народ выходит на большую дорогу современности - с кистенем...
Такая болезненная вещь, как передел собственности, подана писателем многосторонне: с точки зрения государства и права, здравого смысла, знания души человеческой и национального характера. Любопытно, что тема справедливости в "Судорогах..." не поднимается - не тот почуян передел. Идет показ взбаламученного моря, вздымающегося до девятого вала - безумия? прорыва в неведомую жизнь? В повести вовсю идет чисто "половецкое" (обобщенно говоря) действо - навешивание ярлыков, идет стихийная, с азартом и перехлестом игра - но и с оглядкой на нажитой за прошедший век опыт.
На этой оглядке держится вся интрига. Комичная в своей жизненной правде пружина интриги - фотография, на которой Мишка Артоня снят с фанерным Горбачевым на Калининском проспекте. В деревне поверили - и вправду встречался. "Народ - он глупой! Картинку покажи, и он поползет за тобой". Все же то не глупость. Бывало ведь, и власти с простым человеком братались, если он был нужен на данный период. Но как раз на данный период - нужен ли? Вопрос, вроде бы в повести не затронутый, а витает над ней.
Люди хотят приспособиться к эпохе, наступая при этом на горло собственным жизненным представлениям, нормам и устоям. Зато безошибочно верно угадывают злободневные завихрения. "Вот три кита, без которых нет перестройки: вo-первых, платные туалеты; во-вторых, конкурсы красоты; в-третьих, видеозалы с сексфильмами!" Масловцы на все согласны. Кульминацией торжества реформ в повести (и в жизни?) становится блестяще спародированное торжественное открытие платного туалета в деревне-республике. На перекрестке (знаково!) дорог.
