IV
Здесь мы и подходим к теме андерграунда, к тому, что такое андерграунд и кто же является андерграундом в структуре нашего общества.
Что же такое андерграунд? Это часть общенациональной культуры, находящаяся на обочине жизни, нечто, с одной стороны, гонимое и презираемое, а с другой стороны — достойное презрения. Андерграунд — это нечто скрывающееся, боящееся дневного света. Андерграунд как слой людей — это "подполье", знаменитое русское слово, к концу ХХ века довольно сильно потраченное. Можно сказать точнее и проще — андерграунд — это ПОДОНКИ. Нечто не живущее на дне, но на дно опустившееся. Наиболее простой пример андерграунда и андерграундной жизненной ситуации — мезальянс, наркомания, психическое заболевание. Андерграунд — это ошибка. В каждом конкретном случае, поскольку человек свободен, относительная. Но в целом — абсолютная. Конкретная личность может оказаться на дне жизни случайно, то есть "несправедливо". Но сам придонный слой есть осуществление закономерности.
Если проанализировать несколько десятков публикаций обо мне, появившихся последнее время в периодике, то суть их можно свести от прямых обвинений в том, что я подонок, до достаточно выспренных рассуждений о том, что Галковский — это нечто неестественное, скандальное, находящееся на отшибе советской жизни. Не отвечая на каждое из этих обвинений в отдельности, хочу сказать, что я не считаю нормы и обычаи советской жизни чем-то нормальным и обычным. Советская культура возникла после уничтожения РУССКОЙ культуры. Эту культуру (пускай хрупкую и таящую в себе внутренние изъяны, но великую) уничтожили две силы: во- первых, к 17-му году "все науки превзошедшие" полуобразованные азиатские и полуазиатские интеллигенты (прежде всего евреи, украинцы и грузины), во-вторых, — русское и украинское крестьянство, к началу ХХ века катастрофически отставшее в интеллектуальном и нравственном отношении. Советская власть и советское общество есть не что иное, как результат "смычки" между полуазиатской частью городской культуры и полуфеодальной русской деревней. Деревне еврейский или татарский выскочка оказался неизмеримо ближе и понятнее, чем Бунин или Набоков. Соответственно, сейчас официальный культурный слой в стране образуют идеологи деревенско-местечковой реакции 1917 года. Я подчёркиваю, не революции, а именно реакции, реакции на внедрявшуюся лихорадочными темпами в Россию европейскую культуру. В этом контексте самая оголтелая и самая бесшабашная полемика между "местечкистами" Рыбаковым и Семёновым и "деревенщиками" Беловым и Распутиным (с бесчисленными "примкнувшими" евтушенками, бондаренками и черниченками) не стоит ничего. В контексте истории русской культуры это не что иное, как культурный андерграунд. Который сейчас просто смешон, но продолжает по инерции определять жизнь огромного государства.
Советская власть, построенная по этническому и сословному признаку, легко трансформируется, при этом оставляя неприкосновенными основные постулаты: диктат окраин над Великороссией (то есть проведение антирусской политики), диктат деревни над городом (комплектация высших законодательных и исполнительных органов крестьянами или детьми и внуками крестьян), и наконец, диктат интеллигентов (то есть АНДЕРГРАУНДА) над интеллектуалами (власть выходцев из низших сословий над потомственной интеллектуальной и духовной элитой). По-моему, очевидно, что сам тип подобной "политики" построен на искажении и разрушении естественного порядка вещей, то есть вполне "андерграунден".
Теперь о типе личности "андерграундного человека". Что такое "андерграунд" с точки зрения биологической и социальной? Отец — карлик из цирковой труппы, мать — засидевшаяся в девках толстушка из провинциального городка. Или возьмём "оптимальный" вариант: отец — греческий миллиардер, мать — канканёрша из марсельского кабака. Даже в этом "идеальном" случае, при оформленном браке и гувернёрах на папины миллионы, — ничего не получится. Получится "андерграунд" — гидроцефал-хромоножка, известный на всю Европу коллекционер пауков, или аристократический альфонс с кукольной мордочкой. Вот типичное происхождение "шестидесятника", то есть представителя современного правящего слоя: отец — хам и садист, вроде Трифонова или Окуджавы, мать — коммунистическая фанатичка из евреек-курсисток или ополоумевшая от гражданской войны и вшей дворяночка, вроде красавицы-жены урода Ярославского. И не ищите там Тулуз- Лотреков. Если французский аристократ вырождается в 14-м колене, то советский аристократ — в первом. Он и стал аристократом, потому что выродок, человек из подполья — "представитель андерграунда". Талантливых сумасшедших среди большевиков не наблюдалось. Одни Луначарские.
Характерно самосознание основоположников "советского дворянства", чем-то мучительно напоминающее побег в Америку начитавшихся Майн Рида и Фенимора Купера подростков. Трудно отделаться от впечатления, что 1917 год это прежде всего затея изнывающего от скуки в провинциальной глуши "Монтигомы Ястребиного Когтя". Еврейские и русские "монтигомы" и сделали всё. Собственно гражданскую войну в России подготовили даже не Маркс и Чернышевский, а Фенимор Купер и Жюль Верн. Это хорошо видно по воспоминаниям "пламенных революционеров".
Вот из автобиографии видного советского чиновника (зам. наркома просвещения Украины) Михаила Павловича-Вельтмана:
"В Одессе была кипучая торговая жизнь, большие иностранные пароходы, вечное движение, неумолчный шум и говор на улицах, с другой стороны, в двадцати минутах ходьбы от центральных улиц расстилалась необозримая первобытная степь, покрытая высокой травой, в которой скрывались табуны лошадей, попадались змеи и т. д… Происхождение богатства одесских капиталистов было описано в запрещённом авантюрном романе "Одесские катакомбы", который произвёл на меня сильнейшее впечатление и был первой книгой, заставившей меня задуматься над вопросом о ненормальностях существующего строя… всё свободное время дома, а порой украдкой на уроках в гимназии тратил на чтение Майн Рида и Жюль Верна… Я был очень честолюбивым мальчиком и мечтал о том, чтобы стать великим писателем, ибо ученические работы (переложения) мне очень удавались, а одна работа, заданная учителем, описание какого-нибудь путешествия, была даже напечатана в виде рассказа в одном иллюстрированном детском журнале. Но благодаря своеобразному характеру Одессы, обилию здесь силачей биндюжников, кулачным боям, поножовщине и т. д., мои честолюбивые мечты шли в различных направлениях, мне хотелось быть силачом, первоклассным борцом. Я брал уроки гимнастики и борьбы в чешской гимнастической школе, посещал цирк и принимал участие во всех кулачных боях между группами гимназистов. Особой силой отличался феноменально начитанный и революционный гимназист Давид Гольдендах (Д.Рязанов), бывший тогда моим идеалом."
Или воспоминания одного из основоположников "российской социал-демократии" Александра Мартынова-Пикера:
"Впервые я стал знакомиться с социализмом в 1879 г. при переходе в 4-й класс. Я случайно нашёл у моего школьного товарища Робинзона под подушкой книгу Флеровского "Азбука социальных наук". Она произвела на меня сильное впечатление. Ешё более сильное впечатление на меня произвёл позже роман Чернышевского "Что делать". Я помню, что, подражая Рахметову, я медленно тушил папиросы на руке, а один мой школьный приятель шёл ещё дальше: он прокалывал себе руку перочинным ножиком. Убедившись, что я созрел для жатвы, Робинзон и его сподручный, по прозвищу "Капитанчик", приняли меня в кружок… Два ученика из нашего кружка изрезали царский портрет, висевший в актовом зале училища, выкололи на портрете у царя глаза и всадили ему в рот нож."
Тот же майнридовский романтизм "красных дьяволят" наблюдался и у русских, только из-за поправки на национальный характер и деревенскую среду в ещё более грубой и жестокой форме. Павел Лебедев, советский "академик" и председатель Главного управления по делам литературы и издательств, писал в своей биографии (кстати, в третьем лице):
"Мальчик, болезненный от природы… от жестокого обращения несколько раз убегал из дому, скрываясь в лесу и питаясь подаянием, домой водворяли с полицией… Воспитание шло на религиозно-патриотических книжках, в лучшем случае на Майн Риде, Жюль Верне и т. п. Отказывая себе в белом хлебе и сахаре, мальчик покупал "Чёрного монаха", "Аглийского милорда" и "Чуркина"… 14-ти лет его перевели в семинарию. Он сразу был поражён: один из воспитанников срубил топором голову ректору. На первом же году он столкнулся с подпольной библиотекой, где было немало даже рукописных книг. Биография Добролюбова в издании Павленкова была первой книжкой, которая открыла ему новый мир… Читать уходил в лес, в поле, в уборную…"
