На что будет похож новый печатный медиа-бизнес? Будет это бизнес, благотворительность или набор образовательно-социальных проектов на госгранты… Это и не важно. Ценность книги в том, что автор понимает смысл потока: ««Нарезать» поток на бумажные, да и любые другие дискретные выпуски становится бессмысленным и с точки зрения потребления, и с точки зрения бизнеса… Периодика с ее порционностью потребления в этот тренд не укладывается. Таков культурно-экономический фон гибели бумаги, обусловленный технологическими переменами».
У меня не вызывает сомнения предложенный Андреем сценарий «ухода» изданий, среди которых первыми уйдут «преследователи», созданные вдогонку лидерам в существующих нишах или просто созданные не так давно и не сохранившие (не вышедшие на) прибыль или самоокупаемость. А вот в другие предсказания автора поверить непросто даже мне. Например, что «около 2014 года появятся супердешевые мультимедийные устройства из китайской пластмассы, удобные для чтения с картинками, которые создадут новую модель распространения медийного контента. Основным транспортом станут мобильные операторы». Или «…наиболее перспективный путь для медиабизнеса — своеобразный редакционный кобрендинг с держателями крупных, тематически подходящих клиентских баз».
Однако бесспорно то, что «ключевым звеном окажется редакция, создающая интересный контент, модерирующая общение в сообществе и подсообществах, учитывающая баланс интересов учредителей, поддерживающая единство и разнообразие пока еще разноплатформенных каналов доставки», а «издания станут витриной собственного сайта» с поправкой на то, что это может быть не сайт, а приложение, программа, книга (пускай электронная), сериал или игра.
Мы же, как представители предпоследнего газетного поколения (последнее, по автору, — ровесники московской Олимпиады), обращаясь ко всем изданиям и коллегам, идущим в свой последний или предпоследний бой, можем предложить не только наши приветствия и соболезнования, но и, стараниями Андрея Мирошниченко, свежее обновление, доступное в самом традиционном типографском виде (что является, вероятно, в этой истории чем-то вроде противоречия). А также нотки сарказма — учитывая, что многие статьи из этой книги были уже опубликованы (у кого сегодня есть время писать «в стол» или «диссертацию» иначе?) именно в интернет-издании — Slon.ru, которое, по сути, является попыткой угадать направление эволюции бизнес-медиа в той же степени, что и издаваемый мной с товарищами Chaskor.ru.
И здесь, на правах практикующего редактора, несущего к тому же на своих плечах ответственность за финансовые результаты предприятия, я хотел бы сказать, что в этом бизнесе не понять ничего, если ты им не занимаешься сам. Но у нас с Андреем есть общая надежда. Он считает, что надо искать, а я — что можно создать такой продукт, ценность которого с увеличением количества информации будет не снижаться, а увеличиваться. И как ценность рекламной площадки (здесь мы согласны с Андреем), но также — с точки зрения перспектив продажи контента, хотя здесь у нас с автором книги самые большие разногласия.
Идеал «СМИ будущего», по Андрею, чем-то напоминает уже существующие модели агрегаторов новостей и информационных сервисов крупных порталов в сочетании с вирусными механизмами социальных сетей. Однако за пределами книги осталась новая волна iPad-глянца, которая, как минимум, поначалу даёт ощущение того, что ещё можно сделать что-то такое, за что очень хочется заплатить деньги (Wired и Vogue сделали это уже сейчас). И будет хотеться впредь, потому что новые форм-факторы и технологии открывают новые зоны чувствительности и новые мотивации для оплаты изданий.
В конце концов, люди всегда платили и будут платить за информацию. И это в некотором роде глубоко специальный, хотя и волнующий всех участников процесса вопрос: за что именно? За то, чтобы взять домой и прочитать, или за то, чтобы послушать? Но, в конечном счёте, так или иначе — и за то, и за другое.
В 2009–2010 годах в своих публикациях на портале Slon.ru в двух десятках статей я выдвинул теорию смерти газет. Даже назвал сроки поотрядного вымирания классической прессы — в период с 2017 по 2035 годы.
Думаю, многих читателей особенно поразила наглость с точным указанием дат. Все чувствуют, что что-то меняется и, пожалуй, даже уходит, но чтобы вот так, с указанием срока… Многие говорят: «А вот я привык к запаху типографской краски, мне важны тактильные ощущения от газеты или журнала, в самолете можно почитать… Поэтому ничего газеты не умрут! Или, может, и умрут, но не совсем. Или не так скоро. Когда-нибудь потом».
Такие были наиболее популярные контраргументы. Опытный человек, конечно, в этой логике возражений углядит классический шок будущего — «этого не будет, потому что сейчас у меня не так».
С другой стороны, апокалипсические предсказания — не новость. Уже сколько раз объявляли о закате чего-нибудь. Когда комментаторы хотели в этом духе поиронизировать по поводу моих прогнозов, они один за другим заявляли: «Да-да, конечно, через 20 лет не будет ни театра, ни книг, ни кино — одно сплошное телевидение».
Именно с этой реплики телеоператора Рудика из кинофильма «Москва слезам не верит» начиналась самая первая моя статья о будущем газет на портале Slon.ru в августе 2009 года. Надо сказать, что в ней я яростно отстаивал… идею бессмертия газет.
Тогда мне казалось, что судьба газет зависит от противостояния прессы с интернетом. Один на один. И у интернета я видел много недостатков — простота и демократичность авторства, легкость доступа, избыток шума. Все это снижало значимость слова в интернете и, думал я, сохраняло значимость слова в классической газете. А значит, общественная ценность слова в газете была вне конкуренции, потому что обеспечивалась именно физическим ограничением газетной площади, газетного тиража. Поэтому газеты бессмертны — спорил я с воображаемыми сторонниками смены «технологических формаций».
Но я ошибался. Все оказалось не так просто. Пресса не противостоит интернету. Она противостоит ходу истории. Интернет сам следствие некоторых других исторических обстоятельств, влияющих на смерть прессы. Больше того, — в свою очередь, интернет еще и причина третьих обстоятельств, тоже не сулящих прессе ничего хорошего.
Я стал разбираться и открыл феномен вирусного редактора. Вирусный редактор — распределенное существо интернета, своего рода искусственный интеллект, нейронная сеть, в которой узлами являются любые-всякие пользователи интернета. Случайно натыкаясь на интересное, случайный юзер принимает решение: перепостить, добавить (что именно), убавить (что именно), прокомментировать. По сути, он осуществляет свою частную микроредактуру. С одной целью — добиться отклика от других, от как можно большего количества других. Вот и критерий отбора. Этот критерий на больших массивах становится… общественной значимостью.
Если отобранное юзером сообщение действительно значимо, его подхватывают десятки, сотни, тысячи других юзеров, каждый из которых добавляет свою микроредактуру (даже самим фактом перепоста), еще более рафинируя значимость. В результате сотен или тысяч частных микроредактор вирусный редактор интернета способен сгущать значимость, интересность, актуальность и формировать повестку в масштабах огромных сообществ, зачастую уже замещая в этой функции классические СМИ.
Традиционные редакции управляются волей, а вирусный редактор воли не имеет. Он ничей, он распределен, стохастичен, вездесущ, накрывает всё. Скорее всего, им нельзя управлять, что создает проблемы как для власти, так и для бизнеса, если интересы власти и бизнеса идут вразрез со свободными реакциями участников вирусного редактора. Редакция — это воля, вирусный редактор — это стихия. Он к победе над СМИ равнодушен, для него понятие победы иррелевантно. А вот для прессы вопрос о победе — вопрос выживания. Ну и кто победит?
Дальше — больше. Размышляя над пресловутой привычкой людей к бумаге, к краске — к газете, нельзя было обойти тему смены поколений. Я предложил понятие «осевого поколения». В России это люди, родившиеся в 30-е годы прошлого века. Они родились в аграрной эпохе, работали в индустриальной, доживают свой век в постиндустриальной эпохе, осторожно нажимая кнопки в мобильнике указательным пальцем (тогда как у цифрового человека уже большой палец стал оператором, а не контропорой; то есть уже и физиология поменялась).
Раньше в одну эпоху умещались тысячи поколений. Теперь в одно «осевое поколение» уместились три эпохи. Такого прежде никогда не было. Это мой ответ тем, кто говорит, что апокалипсические прогнозы были всегда и всегда не сбывались. Прогноз были, но сейчас в нашей теме есть нечто, чего не было раньше, что не могло раньше влиять на качество прогнозов. А именно — демографический фактор. «Осевое поколение» и состояние общества после него — это впервые.
