Сели в его мужской комнате – квадросистема, книги, нунчаки.
– Ты говорил, что есть возможность кое-что устроить.
– В смысле?
– Время опасное.
– А. Пожалуйста. Что вас интересует?
– По-прежнему все есть?
– Ну, знаете, за гаубицу не ручаюсь, но насчет базуки, скажем, можно постараться.
– Ну, это чересчур.
– Баллончик «черемухи» – для вас двести пятьдесят. Фирменный немецкий – четыреста. Или хотите газовый пистолет? – две тысячи, маленький, легкий, выброс пятнадцать метров.
– Чуть бы понастоящее.
– Да вот как раз можно «Кольт-магнум 53». Три с половиной.
– Это ж слонобой, тринадцать миллиметров.
– И прекрасно! Выкинет человека сквозь дверь на лестничную площадку.
– А грохоту?
– И прекрасно! Страху наведет.
– Пули с мягким кончиком?
– Не знаю этих подробностей. К нему пятьдесят патронов, по пять рублей штука.
– Что-нибудь скромнее. И компактнее, пожалуй.
– Так, может быть, макаров? Это возможно.
– А еще поскромнее?
– Ну, я думаю, спортивный вас не устроит?
– Хотелось бы чуть получше и посерьезнее.
– Гм. Так давайте определим, что вам требуется. Пистолет карманной носки, компактный, достаточно серьезный, без лишних эффектов. Патронов много нужно?
– В крайнем случае и обоймы хватит.
– То есть эта проблема снимается. Тем лучше… Вы ешьте торт, а то кофе остыл уже… подождите, я сейчас сварю новый.
– Не надо, обожаю прохладный.
Саша пожевал торт, чуть покрутил задумчиво подвижным, тонкой лепки личиком.
– Тогда, я думаю, вам вполне подошла бы «беретта» или что-то в этом духе.
– Подошла бы.
– Калибр 6,35, звук несильный, начальная скорость прекрасная, габариты и вес подходят, классическая модель, даже канонизирована в литературе.
– Пойдет.
– Хорошо. Насколько это срочно?
Звягин пожал плечами:
– Жизнь наша; обычный ответ на вопрос: «Когда должно быть сделано?» – «Вчера».
– Ну, у нас не социалистическое хозяйство. А серьезно?
– За недельку сможешь?
– Не уверен. Вот за три могу ручаться. А возможно и раньше. Понимаете, я ведь сам, строго говоря, этим не занимаюсь, только так, для друзей. А человек, который этим занимается, мой школьный друг, кстати, в одном дворе росли, вот как-то старые отношения и сохранились, мне он всегда все устроит, сам предлагает, он сейчас в отъезде, как только вернется, мы с ним свяжемся. Понимаете, Ленинград ведь, оказывается, главный перевалочный пункт, через который поступает из забугорья оружие для армянских боевиков. Поэтому есть возможность все доставать, но как бы не совсем регулярно. Да, так если в смысле цены, я всегда готов вам помочь.
– Сколько?
– «Узи» сейчас стоит семь с половиной, калашников – пять. Это, я думаю… а если будет что-то малотипичное – оно дешевле, потому что патроны трудно достать, но если вас устроит всего одна обойма, но что-то вполне надежное, разумеется, – подойдет?
– Вполне. Но проверить надо.
– Естественно, качество – само собой.
– «Беретта», я думаю, должна стоить где-то от полутора до двух с половиной. А что-нибудь ушедшее с производства, но вполне в рабочем состоянии – браунинг номер два, три, скажем, или зауэр, или еще что, – могут и за одну по случаю отдать, с одной-то обоймой. К «узи», скажем, сейчас по пятьдесят рублей патрончик.
– Договорились.
– Как только что-то будет – я вам сразу позвоню.
«Вот зачем нужны доходы от частной практики – шпалеры покупать», – хмыкнул про себя Звягин.
– Как твоя челюсть? – спросил он.
– Спасибо большое, вроде нерв больше не беспокоит. Так что остаюсь вашим должником.
– А глушителями вы не занимаетесь?
– Оу, – Саша поднял руки, – это не по моей части. Глушители там запрещены законом, ведь честному человеку, равно как и полиции и армии, своей пальбы стесняться не надо, только для спецслужб, этого у нас даже не идет. Делают сами вообще, но вот тут, боюсь, я вам помочь не смогу.
– Да я знаю, – сказал Звягин, – так, на всякий случай.
По улице несло дивную питерскую промозглость, сумерки закручивались метлой, и, войдя в служебную проходную театра, Звягин отер с лица холодную тонкую влагу.
– Мне начальника реставрационных мастерских, – наклонился к стеклянному окошечку вахтерши, – Сыркова.
Она подняла очки от вязания:
– Местный его телефон знаете? – подвинула аппарат и протянула ему трубку. – Вроде был у себя.
Сырков, скандинавистый шкиперюга – лысина, бородища, свитер на груди лопается – сграбастал его, отодвинул, огладил любовно льдистыми немигающими голубыми глазами, неожиданно-опасноватыми на рыжем добром лице.
– Ну, Ленечка, – рокотнул, – с чем пожаловал? Неужто просто так?
– Здор-рово, Владлен! Имя менять не собираешься?
– Только на водку!
В начальническом закутке за мастерскими Звягин поиграл бутафорскими мечами и пистолетами. Сырков спросил о семье, пыхнул голландским табачком, похвастался очаровательным тяжелым револьверчиком, сделанным под малокалиберный патрон:
– Хочу к нему еще цельную обойму сделать, – вывалил барабан вбок.
– Слушай, сделай мне автомобильный номер.
– Чего это ты? Банк грабить собрался?
– Да нужно.
– Сделать-то несложно… А на что он тебе? Ты что, Ленечка, никак с рэкетирами связался?
– Влад, – ну надо. Считай, пошутить над приятелем.
Влад пронизывал немигающе голубыми льдинками удава; рокотал:
– Забавно, Лешунька, этим я еще не занимался. Из интересу можно попробовать. А что, сам не можешь? Я объясню как, дам материалов.
– У меня так не получится. Лучше я вас лечить буду.
– А иначе уж и не будешь?
– Всяко буду, – улыбнулся Звягин, настраиваясь на его тон.
Влад выдул из легких ароматный сноп «Клана».
– И размеры уж, поди, с собой готовы?
Звягин протянул ему бумажку с чертежиком.
– Так. Ясно… Правильно… Ну, допустим… А номер тебе какой?
Звягин зевнул безмятежно:
– Еще не придумал. Придумаю – позвоню.
– Ладно, – обдал радушием Влад. – Уж если Звягин просит – сделаем. Лучше настоящего. Но, Леня, я надеюсь…
– И не вздумай волноваться. Мое слово!
Дома у Звягина, несмотря на его неизменную доброжелательную невозмутимость, что-то зачуяли: не то биотоки из него какие-то исходили, не то угрюмая боевая улыбка прорезалась то и дело в глубине глаз, как перископ подлодки.
– Похоже, и тебя достала действительность, – не без известной насмешки посочувствовала жена.
– Отнюдь. Я ее сам достану, – пообещал Звягин.
Вечером он достал с антресолей две коробки с фотографиями, весь семейный архив, и они втроем перебирали желтеющие реликвии кочевой биографии:
– Ой, папка! Какой ты был стройный лейтенантик, прямо смерть гимназисткам.
Документную фотографию в повседневной майорской форме Звягин сунул в карман. «Правда, петлицы десантные. Но ведь могут быть любые. Так, теперь осталось всего лишь найти хорошего художника… не столько живописца, сколько – кого надо. Ну, Таня-Танюшка, Татьяна трах Ильинична, уж не подведи, старая боевая лошадь… а то ведь повешу, на твоем же крючке от твоей же люстры и повешу, недрогнувшей рукой и на ненамыленной веревке… и хрен дознаются, вот что забавно».
– А теперь – впер-ред, хр-ромоногие! – скомандовал он офицерским рубленым рыком.
– А?! – подпрыгнула жена.
Дочка захохотала, посмотрела на часы и пошла в туалет.
«А слесаришка мне, пожалуй, и не нужен. Разовый глушитель можно и из чертежной бумаги склеить… или капустной кочерыжки вырезать. Эт мы сами с усами, сообразим… Кстати, насчет усов… усы? А что, сейчас каждый третий с усами… театральный магазин, или те же мастерские… только уже не Влад, нет».
Старая боевая лошадь Ильинична сработала первой, – и то сказать, ведомство серьезное:
«Березницкий Яков Тимофеевич, г.р. 1918, прож. г. Москва, Кутузовский пр., д. 84, кв. 19, т. 243–48–70. Пер. пенс. союз. зн.».
Яшенька, значит, ибн Тимофеич. Перпенс, значит. Аж союзного значения… нерушимый республик свободных… тресь – и в дамках. Я т-тя научу родину любить. Молилась ли ты на ночь, Дездемона. Понял, Миша? – вычеркиваю.
И в подтверждение вычерка протрещала телефонная очередь:
– Леонид Борисович? – милейший тенорок. – Ну, кажется, есть то, что вам нужно. Так что заезжайте, когда вам удобно. Но лучше не откладывать.
А зачем нам откладывать.
Звягин раскрыл блокнот и выбрал один из своих рабочих дней посреди недели. Вот накануне с Джахадзе или с Заможенко на этот день и махнемся, а фамилия в графике пусть останется. Билеты на «Стрелу».
…Из «Красной стрелы» он вышел отдохнувший, выспавшийся, весело-спокойный среди мрачноватого и суетного московского люда.
Клиент был на месте, это он знал, потому что вчера позвонили Березницкому, мягкий женский голосок из регистратуры его поликлиники, поинтересовались для уточнения, когда он последний раз проходил флюорографию.
