Подобные высказывания навлекли на Диша еще одно обвинение — он, дескать, строит из себя интеллектуала.
— Но я никогда в своем интеллекте и не сомневался, — с присущим ему остроумием отвечает Диш, — Зачем же мне «строить из себя интеллектуала»? Я пишу вовсе не для того, чтобы стать «членом клуба». И враждебности к читателям вовсе не испытываю — на деле я люблю их; поэтому и излагаю читателю то, что понравилось бы в первую очередь мне самому, и осуждаю перед его лицом то, что сам осудил бы. Знаете, любой писатель, работающий на читателя с заведомым недостатком вкуса либо ума… В общем, ему это достоинств не прибавляет.
Итак, Диш всегда пишет на том уровне, который удовлетворил бы в первую очередь его самого. В результате — постоянное недопонимание со стороны читателей фантастики. Его роман 334 — описание мрачного будущего Америки — читателям понравился еще меньше, чем Геноцид, и был осужден за излишнюю депрессивность и даже — нигилизм.
— Что ж, нигилизм — теперь слово ругательное, ведь люди давно отбросили его, как «ошибку» и «неправильность», — отвечает Диш. — Это одно из любимых словечек Эгнью[1]. Эгнью полюбил его, потому что оно означает людей, ни во что не верящих и, следовательно, подлежащих безоговорочному осуждению. Но тут возникает вопрос: во что же веруешь ты сам? В бога? А что есть Бог? Ты видел Его хоть раз? Беседовал? Когда меня называют нигилистом, я хотел бы послушать, о чем же беседовали с Иисусом эти господа. Пока не узнаю, буду твердо убежден, что мы с ними — вовсе не братья по духу.
И о самом романе 334:
— Наверное, я заставляю страдать некоторых читателей, показывая им мир с масштабными, неразрешимыми проблемами вроде смерти либо налогов. Пусть даже наша система всеобщего благосостояния вовсе не напоминает некоторых тоталитарных чудовищ, заставляющих призывать к борьбе за свободу угнетенных масс. Тем не менее, радикальные решения ни в литературе, ни в жизни не могут проходить безболезненно. Почти вся научная фантacтикa рисует нам миры, где социальные преобразования — с помощью простого символического бунта — проделывает некий сказочный герой. Однако в реальном мире такого быть не может, а потому нет никаких оснований считать, что будущее наше будет таким уж безоблачным.
Но говорит ли это за то, что вся фантастика должна неукоснительно отражать реальности сегодняшнего дня?
— Я не утверждаю, что каждый писатель обязательно должен быть реалистом. Но ведь если ты говоришь о каких-то этических нормах, то ты просто обязан подчинять этим нормам свое воображение, — да и мир обязан воспринимать во всей его полноте и сложности, Я всегда ищу в искусстве либо иронию, либо просто толику здравого смысла: я не желаю выслушивать красивую ложь в адрес нашей с вами жизни.
На это я замечаю, что если читатель хочет хотя бы на время освободиться от тягот повседневной жизни, то это не так уж и страшно.
— Люди, которые этого хотят, очень часто получают то, что им требуется, и не могут пожаловаться, на недостаток такого рода литературы. Конечно, никто не запрещает писателям обрабатывать нравственно простой материал, однако после них и не остается ничего, кроме нравственной упрощенности. Лично мне тот же писатель был бы гораздо интереснее, если б работал над нравственно сложным материалом. Читатели, бегущие от действительности, желают, чтобы книга кончалась полной победой главного героя — и чтоб никаких там двояких толкований. Хотелось бы думать, что вам такое не по вкусу. Лично я не знаю ни одного человека, одержавшего в жизни полную победу; знаю лишь людей, живущих более или менее неплохо. Литература, не ставящая перед собой задач отражения человека — так честно, нелицеприятно и активно, как только это возможно — всегда меньше самого человека, А раз так — для чего она вообще нужна?
Том Диш родился в 1940 году в Айове, а рос в штате Миннесота — вначале в Миннеаполисе и Сент-Поле («На меня, подростка, они тогда производили впечатление больших городов»), а затем — в сменявшихся друг за другом маленьких городишках.
— До середины четвертого класса я ходил в сельскую школу, состоявшую всего из двух комнат, а уж закончил четвертый после переезда в Файрмонт, штат Миннесота, — в «кукурузном поясе».
Писать он начал уже в девять лет.
— Я заполнял пятицентовые блокноты хитроумными научно-фантастическими историями, содранными с одного из азимовских детективных рассказов о роботах. Если бы сейчас удалось эти блокноты отыскать, сходство просто ошеломило бы вас. Но я думаю, моя писанина и тогда отличалась живостью и красочностью.
Том Диш довольно смеется.
— Помню, как-то в десятом классе я разговаривал с моим преподавателем английского — учителя английского всегда ко мне благоволили, и я мог доверительно беседовать с ними, — обсуждая с ним два возможных варианта развития моей дальнейшей жизни. Первый — поселиться в одном из небольших городков, стать на стезю добродетели и гражданского долга (не помню точно, в чем это должно было выражаться), а второй — отправиться в Нью-Йорк и творить.
— Окончив среднюю школу, я прошел в государственном центре занятости несколько тестов и получил первую в жизни работу — практиканта-чертежника по стальным конструкциям в компании «Ю.С.Стил». Но тем же летом, как только накопил достаточно денег для поездки в Нью-Йорк, бросил ее. А уже в Нью-Йорке получил место клерка на самом маленьком жалованьи…
— Я хотел поступить в «Купер Юнион», на архитектурный факультет. Мне вздумалось попасть в преемники Фрэнка Ллойда Райта[2]. И поступил-таки. Но работы, хотя обучение было бесплатным, не бросал и в конце концов просто зашился — возможно, не так уж мне и хотелось стать архитектором. А архитекторам слишком долго приходится изучать массу дурацких вещей; наверное, меня на это не хватило.
Позже Диш вернулся в колледж, однако:
— Только ради любой доступной мне научной степени — я полагал, что степень придаст мне веса и положительно повлияет на развитие моей писательской карьеры. Но стоило мне продать первый рассказ — колледж был оставлен окончательно.
Говорят, многие знаменитые фантасты читали в детстве груды фантастической литературы, а затем и сами принимались писать — из-за того, что в детстве чувствовали себя одинокими. Спрашиваю: замечал ли Диш за собой нечто подобное? И получаю скептический ответ:
— Да подростки все поголовно склонны чувствовать себя одинокими, это просто такая стадия в жизни. Они еще не успели начать карьеру, не нашли желаемого общества, и, ясное дело, это неплохой повод самого себя пожалеть. Несомненно, такое и с вами в свое время было, — однако вы пошли своим путем, окружение ваше сложилось, и в итоге вам больше нет нужды жаловаться на то, что вы одиноки и никому не нужны. Потом вы женитесь. А из женатых, да еще имеющих детей, мужчин редко кто может пожаловаться на одиночество.
Сам Диш для писателя необыкновенно общителен и многие свои задумки реализовал совместно с целым рядом других авторов. Первым его соавтором был Джон Слэйдек.
— Мы начали писать вместе летом 1965-го, в Нью-Йорке. Вначале — просто коротенькие юморески, а затем и два романа сделали. Один — это готика, и лучше о нем не вспоминать, а другой — Черная Алиса, детективно-приключенческий роман о современной жизни.
— Сотрудничество с другими авторами — сплошное удовольствие! У одного появляется стоящая идея, другой говорит, что это здорово, и почему бы не… И работа пошла! Писать вместе с тем, чье мастерство тебя восхищает — это чудо. Ремесло писателя превращается в сладкий сон, в котором ты только подумал — а произведение уже написано…
— Бывали у меня и другого рода совместные работы. Вместе с композиторами, например — над небольшим мюзиклом и оперой. Это было здорово! Мне и для кино писать нравится. Другие жалуются на ужасные отношения с режиссерами, однако если режиссер достоин восхищения, то такого просто быть не может. А если нет — зачем же с ним работать? Конечно, с ранними романами в этом смысле без трудностей не обошлось. Что же касается юморесок — то, по-моему, гораздо лучше отдать свое вдохновение Сэтедэй Найт Лайф, чем юмористическим страничкам в журналах.
Круг людей, с которыми работал Диш, полностью отражает все разнообразие жанров, в которых он пробовал свой талант.
— Я стремлюсь поработать над самыми разными задачами. Хочется писать либретто для опер, вообще попробовать по возможности все жанры. Я написал множество стихов, да и сейчас поэзии не бросаю. А наряду с фантастическими романами собираюсь разрабатывать исторические и современные темы.
Я спрашиваю, не боится ли Диш слишком уж смутить умы издателей — они ведь, как правило, просто счастливы, если могут наклеить на автора определенный ярлык.
— Да, издателям гораздо спокойнее, когда автор в этом смысле полностью отдается на их милость. Они предпочитают вогнать писателя в определенные рамки. А почему? Скажем, фантаст вдруг начинает писать то, что не приходится издателям по вкусу. Тогда они могут сказать, что ему следует работать над тем, что ему удается, и писать книги, которые, как прежде, будут пользоваться успехом. Если автор неукоснительно придерживается определенного жанра, то его редактор всегда может диктовать ему законы этого жанра. Писателей слишком долго вынуждали обуздывать свое вдохновение. В результате — тоскливейшее однообразие завязок, сюжетных линий и характеров.
