— Этот случай был для меня полной неожиданностью. Я не знал, что накануне прошел закрытый пленум ЦК и с одобрения Горбачева был фактически подготовлен переворот с целью снятия Ельцина с должности председателя Верховного Совета РСФСР. Так вот, открываю заседание. Просит слова Светлана Горячева, одна из зампредов ВС, то есть Ельцина. Зачитывает заявление шести руководителей Верховного Совета, причем с указанием конкретной стратегии: в течение трех-четырех дней созвать внеочередной Съезд народных депутатов и поставить вопрос о смещении Ельцина. Отмечу, что основания были: их давал сам Ельцин, и большинство зала приветствовало это намерение. Ведь он не умел ладить с людьми, 30 лет партийной работы его ничему не научили. Многих раздражали и его война с Горбачевым, и многое другое.
Слушаю Горячеву, сверлит мысль: депутаты в любой момент могут убрать председательствующего на заседании и за минуту провести нужное решение. Лихорадочно соображаю: надо найти способ сохранить этот пост за собой. Мягко напоминаю: съезд закрепил за председателем Верховного Совета некоторые прерогативы, которые никто не вправе ставить под сомнение, в частности, роль председательствующего на заседаниях, функции которого в отсутствие председателя переходят ко мне. Поскольку в отсутствие председательствующего решения могут быть поставлены под сомнение, то давайте найдем правовое русло обсуждения этого важного вопроса. Так я пресек план по моему замещению, который, как оказалось, действительно имелся у некоторых депутатов.
Насколько помню, я сказал: «Вам не кажется, что все это похоже на попытку переворота? Председатель приедет — поставьте вопросы ему, а то создается впечатление, что парламентарии его боятся, действуют недостойно. Вы же знаете, съезды — это огромное мероприятие, требующее большой подготовки. Вы что, хотите, чтобы я провел оргподготовку за три дня? Это невозможно, нужен минимум месяц».
В общем, горячие дискуссии заняли время с 10 утра до 4 часов дня. В конце концов удалось расшатать позиции противников Ельцина, затем подготовить мягкое решение парламента. В окончательной версии в повестке съезда значилось обсуждение работы ВС и ситуации в России, а не отчет Ельцина, как было задумано первоначально. Так переворот и смещение Ельцина были предотвращены.
Знаете, я был человеком физически очень здоровым. Но в тот день впервые понял, что, как говорится, у меня есть сердце: оно дало о себе знать именно в период этого заседания. К тому же во время заседания меня постоянно дергали: «Руслан Имранович, тут Ельцин звонит»! Я думаю: стоит мне отсюда на минуту уйти, и все полетит в тартарары! А он все звонит и звонит — просит подойти к телефону. Потом вечером, после окончания заседания Верховного Совета, мы разговаривали по телефону. Голос его был растерянный, он в конце разговора сказал: «Руслан Имранович, моя благодарность не имеет предела. Вы меня спасли!»
— Вы всегда обращались друг к другу на вы и по имени-отчеству?
— Всегда.
— Даже когда отдыхали на дачах в Архангельском? Кстати, как стали соседями по участкам?
— Осенью 1990 года Ельцин попал в автомобильную аварию: в его машину случайно въехал какой-то пенсионер. Он вообразил, что это покушение, и впал в депрессию. Пришли мы к нему домой с Иваном Силаевым, нашим премьером и, кстати, замечательным человеком. Стали уговаривать переехать в Архангельское — мол, там как раз рядом со мной есть свободная дача и мы будем иметь возможность постоянно общаться. Уговорили с большим трудом: он же играл роль демократа, борца с привилегиями, и все ссылался на то, что не хотел бы жить на роскошной даче. Но те наши дачи не отличались роскошеством.
— В гости друг к другу ходили?
— Часто. Иногда мы даже делали шашлыки, Ельцин это любил. Мы часто встречались вечерами после работы и по существу обсуждали все основные вопросы: о Союзном договоре, о реформах, кадрах. Кстати, он внимательно слушал меня, иногда просил уточнить какую-то позицию. Ничто не предвещало размолвку. Моя жена также часто встречалась с Наиной Иосифовной, она была высокого мнения о ней. Правда, когда Раиса Хасановна ей позвонила после осады Белого дома, она сказала: «Я в дела мужа не вмешиваюсь!»
— Известие о путче в августе 1991-го застало вас в Архангельском?
— Да. Накануне прибыл из Сочи, где помогал местным властям разобраться с последствиями большого шторма. Ельцин же прибыл из Алма-Аты. В тот день я встал рано, в шесть утра. На следующий день, 20 августа, должно было состояться подписание Союзного договора в Кремле, у Горбачева. И я решил предварительно собрать всю российскую делегацию на президиуме Верховного Совета, чтобы согласовать все вопросы накануне и избежать публичных споров на самом подписании. В нашу делегацию входили руководители республик, областей, мэры городов, в том числе Гавриил Попов и Анатолий Собчак, всего человек двадцать.
Так вот, я был на даче, а жена — в московской квартире. Она рано утром позвонила и спрашивает: «Ты в курсе того, что происходит у тебя в стране?» — «А что происходит?» Отвечает: «Переворот». Сразу определила! Говорю: «Какой переворот?» Она: «Да ты хоть телевизор включи!» А там — балет «Лебединое озеро». Позже — краткое сообщение о болезни президента Горбачева и переходе всей власти под контроль ГКЧП.
— А вы даже не догадывались о возможности путча?
— Нет, абсолютно. Бегу к Ельцину. На пороге — сумрачный Коржаков, в фойе — страшно встревоженная Наина Иосифовна. Спрашиваю: «Где?» Кивает наверх. Поднимаюсь. Сидит на диване — взгляд мутный, молчит, потом говорит: «Все, Крючков переиграл всех, арестовал Горбачева, через час меня придут арестовывать!» Я был просто поражен: не ожидал увидеть Ельцина в таком предельно подавленном и растерянном состоянии. Я, кажется, воскликнул: «Надо драться, а не сдаваться! Звоните в Казахстан Назарбаеву, звоните на Украину Кравчуку! Я же срочно созову сюда всех наших руководителей! За что мы с вами два года боролись? Да, может быть, мы проиграем, но не так — молча и трусливо!» Ельцин, надо сказать, как-то быстро приободрился.
Посмотрел на меня и говорит: «Считаете, можем выиграть?» Отвечаю: «Да я абсолютно уверен!»
Приказал Коржакову и его людям немедленно связаться со всеми депутатами, живущими в Архангельском, найти премьера Силаева, министров и пригласить их срочно на дачу Ельциных.
Собралось человек десять, вместе написали известное обращение с осуждением путча. К слову, писал я это обращение от руки ввиду отсутствия оргтехники и секретарей. Затем мы выехали в парламентский дворец России, который вскоре стали называть Белым домом.
К ночи у Бориса Николаевича вновь сдали нервы — ему сообщили о скором штурме, — и он собрался бежать в американское посольство. Эта ночь выдалась необычно холодная. Позвонил мне Гавриил Попов, говорит: «Мы с Лужковым к тебе сейчас в Белый дом приедем, а то здесь, снаружи, наше положение становится опасным». Я предложил им немедленно прибыть к нам. Пришли. Мокрые, растрепанные. Лужков — вместе с новой женой. Я их расположил, но сказал, что заниматься ими не могу — поскольку фактически я по большей части управлял ситуацией внутри Белого дома и вел сложные игры с путчистами.
Вдруг врывается Коржаков: «Руслан Имранович, президент зовет!» — и тут же убегает. Я подумал, что произошло что-то необычное и опасное. Говорю Попову и Лужкову: «Иду к Ельцину, пошли со мной» — и побежал. Вбегаю в кабинет — пусто, в приемной — никого. Коржаков в конце коридора, у лифта, кричит: «Сюда, сюда!» Забегаю в лифт, спускаемся в гараж, там Виктор Илюшин и прочие помощники деловито расхаживают вокруг огромного ЗИЛа. Ельцин мне говорит: «Руслан Имранович, хорошо, что вас нашли. Через час будет штурм, нас с вами должны убить, поэтому мы должны скрыться в американском посольстве».
Я похолодел, но отвечаю: «Да, да, понимаю. Борис Николаевич, вы у нас президент, вам надо спасать свою жизнь, а у меня здесь пятьсот депутатов, их оставить не могу». Не стал абсолютно ничего обсуждать, нажал на кнопку лифта и поднялся наверх. Он еще что-то говорил, но о чем, не помню. В голове полный туман, тоска, настроение подавленное. Поднялся, иду к кабинету, никого не видя, мучительно размышляю, что сказать людям и как сказать. У меня же там военные, депутаты, журналисты, помощники. Как объяснить им, что президент сбежал? Такие были мучительные минуты! Прошел к себе, адъютанту сказал: минут 10 никого не впускать. Не знаю, сколько просидел, как вдруг телефонный звонок от Ельцина, прямая связь. Говорит: «Руслан Имранович, после вашей выходки я решил остаться».
— На переговоры к Анатолию Лукьянову вы отправились по собственной инициативе или Борис Николаевич послал?
— Дело было так. Мы сидели в кабинете у Ельцина со всеми главными соратниками, обстановка тяжелая, неуверенность сковала многих. Говорю: «Борис Николаевич, давайте я сейчас позвоню Лукьянову и назначу ему встречу на завтра!» Нам нужно было выиграть эту ночь, поскольку, по всем данным, именно тогда готовился захват здания Верховного Совета. Мне уже разведка донесла, что Лукьянов не участвует в заговоре, и я предположил следующее: если договорюсь с ним о встрече на следующее утро, то он поймет это как нашу готовность уступить и повлияет на членов ГКЧП, с тем чтобы они отказались от силового установления контроля над Белым домом.
