«Не преобразовывать, не регламентировать нужно общинные учреждения или устройства, не превращать их во что иное, – говорит г. Кошелев, – необходимо нам их изучать и проникаться их духом. Они, конечно, должны развиваться и совершенствоваться, но сами собою и из своего собственного существа. Они вовсе не страдают косностью: по местным и временным требованиям они изменяются; в их обычае только нет погони за единообразием и за регулированием будущего. Мы, конечно, не должны оставаться безучастными в этом деле; как люди более развитые, более властные и более достаточные, мы обязаны помогать нашим «меньшим братьям» и советом и делом; но прежде всего нам необходимо оставить за порогом наше высокомерие и высокомудрие, приобщиться того духа, которым живет община, и тогда – но только тогда – мы получим возможность действовать не во вред, а в пользу общины, ее устройства и основанных на ней учреждений».
Затем г. Кошелев обращается к мысли, высказанной в вышеприведенных словах из внутреннего обозрения «Русской мысли», о «постепенном превращении общины в свободный союз на основании общинного землевладения».
По мнению автора, невозможно, чтобы община перестала быть обязательною и стала свободным союзом, – хотя все те, которые не желают долее в ней оставаться, должны иметь право выхода из нее. «Это, – говорит г. Кошелев, – тем невозможнее, что в вышеупомянутом определении сказано: вольный союз на основании общинного землевладения. Землю поделить по дворам – нетрудно, хотя, конечно, нежелательно; но иметь свободный союз людей на основании общинного землевладения, которого лучшее и важнейшее свойство заключается в неотчуждаемости земли и которое служит вернейшим залогом прочности и незыблемости общины, это просто непонятно. Земля остается общинною, а люди могут разойтись по сторонам, или община может всегда свою землю продать и разбрестись!.. «Едва ли, – говорит автор письма, – такой порядок желателен и в государственном, и в общественном, и в частном отношении. Такая община была бы собранием, товариществом, случайно и произвольно состоявшимся и ежечасно могущим разойтись, – зданием, на песке выстроенным. Думаем, что тут или мы не поняли г. В. Г. (автора вступительной статьи к внутреннему обозрению январской книжки «Русской мысли»), или он неточно выразился».
По поводу слов «выдвигая вперед артельное начало, наше издание выше всего поставит честный труд» г. Кошелев, глубоко сочувствуя условию честности труда и думая, что всякий труд личный, артельный и общинный, если он честен, заслуживает полного и равного уважения, отказывается понять, почему в вышеприведенных словах «личный труд поставлен особняком и выше всякого другого труда». «Если крестьяне на сходе решат выкопать пруд, или устроить плотину, или соорудить какое-либо здание или городьбу, – говорит г. Кошелев, – то почему такой общий труд должен считаться ниже личного? Тут опять недоразумение между нами и г. В. Г.».
Вслед за превращением общины в вольный союз в статье говорится о «выдвигании вперед артельного начала». Г. Кошелев спрашивает: нет ли тут предположения превратить общинное начало в артельное? «Общинное и артельное начала, – говорит он, – совершенно различны; они, конечно, друг друга не исключают [1] ; но «вовсе не желательно, чтобы общинное начало превратилось в артельное»… Артель есть вполне свободный союз, в который люди входят и из которого они выходят совершенно по своему произволу… В общине люди родятся, растут и имеют свою оседлость, своих родных и общие с ними связи и обычаи. В артель люди сходятся; артелью производят они известные работы, получают условленные деньги, делят их и – расходятся по своим домам»… «Неужели, – спрашивает автор, – и община должна превратиться в такой временный, произвольный союз? Тогда что станется с крестьянскою устойчивостью? Где государству и народу обрести основы для своей самобытности и твердости? Не русская ли община удерживала и удерживает нашу самостоятельность?»
В заключение своего письма г. Кошелев, по поводу признания автором разбираемой им статьи одной из главных задач «Русской мысли» «содействовать живому и плодотворному росту личности», выражает мнение, что «личность растет у нас успешно во всех состояниях и без содействия нового журнала». «Уж не чересчур ли, – говорит он, – она развилась и развивается на Руси и по образцам иноземным, и по собственным измышлениям, вследствие разных подавляющих ее общественных недугов?.. Весьма желательно, совершенно необходимо наше обновление и животворение в нравственном нашем быте, и в этом отношении добрым, надежным пособием может быть безотлагательное и, по возможности, полное перенесение и водворение в наш быт того общинного или общного духа, который сохранился в крестьянстве и который проявляется у нас вообще в великие эпохи нашей народной жизни». Стремление, содействие к разрешению такой задачи, думает г. Кошелев, и вполне настоятельно, и вполне достойно такого издания, как «Русская мысль».
Таковы возражения г. Кошелева в защиту обязательности нашей крестьянской общины или, точнее сказать, обязательности общинного землевладения. Редакция «Варшавского дневника» вполне согласна с мнением г. Кошелева о том, что нельзя ни предоставить крестьянам права продавать или вообще отчуждать свои участки, ни дать им полную волю заключать или разрывать, как угодно и когда угодно, поземельные союзы. Здесь, кстати, заметим следующее: самая, можно сказать, нелиберальная из реформ нашего времени в России – это реформа крестьянская, и она-то и оказалась самою, так сказать, счастливою. Освободивши крестьян от личной власти помещиков, Закон оставил их и прикрепленными к земле, и в большой зависимости от мира. Закон, так сказать, утвердил эту все-таки принудительную или стеснительную форму людских отношений. И что же мы видим: именно в крестьянском слое, т. е. в классе людей менее других свободных (по крайней мере, с хозяйственной или экономической стороны), мы находим больше охранительной твердости, больше верности преданиям, больше даже государственного инстинкта, чем в тех общественных слоях наших, которым предоставлена полная свобода беднеть, богатеть, продавать и покупать личную собственность, менять место оседлости и так далее. Не есть ли эта чрезмерная неустойчивость собственности, места жительства и т. п. одна из главных, хотя и не ясно еще понятых причин общего расстройства дел не только у нас в России, но и во всей Европе? Либеральному строю обществ и либеральному движению умов всегда и везде сопутствует в сфере экономической господство подвижного капитала или, проще говоря, денег. По особым, местным причинам, у нас переход от строя сословного (или корпоративного в своем роде) к гражданскому равенству и несравненно большей, против прежнего, личной свободе сопровождался особенно сильным потрясением личных состояний. На Западе (где почти внезапно после отмены привилегий дворянства, а где более постепенно) выдвинулся на место дворянства солидный, твердый, издавна привыкший к труду и экономии слой одинаково с дворянством образованной буржуазии, – он был давно уже готов, но дворянство его только заслоняло. У нас само дворянство, лишившись привилегий своих, обратилось в трудовую буржуазию, не имея к тому ни подготовки, ни подходящих преданий. Оно прекрасно и благородно несет свою историческую судьбу; но все-таки нельзя забывать, что положение, которое было легко сыну французского фермера и немецкого подмастерья, – вовсе не легко русскому дворянину, выросшему на хлебе дарового труда!
Мы хотим, говоря это, напомнить об одной из главных, быть может, причин чрезмерной подвижности и неустойчивости и экономической, и умственной в среде нашей интеллигенции.
В этой «интеллигенции» господствует полный индивидуализм интересов и собственности; она либеральна, тревожна и растеряна; общины крестьянские прикреплены законом к земле; в них личность связана волей мира и различными обязательствами, из общинного устройства принудительно вытекающими; эти общины – устойчивы, охранительны, надежны.
Но устоят ли миры надолго, когда на стороне индивидуализма больше власти, больше денег, больше образованности? Вот в чем опасность. Не подкрадется ли и к ним либеральный индивидуализм какими-нибудь окольными путями и даже сам не сознавая того, что он делает? Напр., посредством неловких действий в земстве, или в среде самой администрации, или посредством неправильного духа школ?
