Он вдохновенно перепишет инвентарь современного мира, включит его в словарь своей поэзии: "сверхтвердые сплавы", "гидромонитор", "микрон", "пластмассы", "электронное зренье"...
Но дело, разумеется, не в том, что поэт взял и вставил в стихи новые слова и понятия, назвал открытия науки и достижения техники.
Все это случилось на глазах одного поколения. Вошло в жизнь бывшего детдомовца, рабочего паренька, солдата, чуть не умершего в блокаду. Все это сказочным образом осветило обыкновенную судьбу. Поэзии же дало столько неожиданных связей, сюжетов, проблем, бытовых, социальных, философских...
Слишком много было примечательнейших подробностей. Слишком много видено, слышано, читано, пережито. "Зафиксировать" все в стихе не было никакой возможности.
Стихи с трудом выдерживают такие нагрузки. Потребность обдумать современный мир, умственные интересы Шефнера нашли выражение в его фантастике. Теперь в повестях "Скромный гений" (1963). "Девушка у обрыва, или Записки Ковригина" (1964), "Запоздалый стрелок, или Крылья провинциала" (1966) в его распоряжении много средств: необыкновенные сказочные события, их переносный смысл, чудаковатый герой, ироническая интонация, пародия, лирические отступления... Повествование многослойно и конфликтно, и нравственные выводы возникают естественно и непринужденно.
Рассказ "Скромный гений" заканчивается отдельно набранной строкой: "Граждане! Ждите великих открытий!" Но изобретения его героя Сергея Кладезева откровенно сказочны. Среди них есть лирические, вроде коньков, на которых можно кататься по воде лунной ночью Иронические, как "Склокомер-прерыватель", усмиряющий коммунальные ссоры. Лирические, как возвращение молодости, Но не в них суть. Чувства и взаимоотношения персонажей рассказа очень достоверны. Поступки Кладезева точно мотивированы. А непрерывный переход лиризма в иронию совершается настолько последовательно и тонко, что пафос заключительной строки не кажется выспренним. Больше того, в ней есть упрек людям, не способным разглядеть "скромный гений" рядом живущего человека, отворачивающимся от чуда.
Вообще фантастика Шефнера удивительно конкретна Воображение художника поддерживается в ней богатейшим жизненным опытом.
"Под словом "фантастика", - говорит Шефнер, - я подразумеваю не научную фантастику, а то, что прямо вытекает из понятия "фантазия", то есть сказочность, странность, возможность творить чудеса и ставить своих порою весьма обыденных героев в необычные условия. Для меня важен не сам фантастический антураж, а то, как на него реагируют мои герои".
Поучительность, непосильная для стиха, в фантастической прозе оказалась связующей мыслью, одушевила ее. Фантастика Шефнера не развлекательное чтиво, а серьезное чтение с развитой системой нравственно-философских идей, тонким психологическим подтекстом живыми и своеобразными героями. В ней сталкиваются сильные иронические, лирические, интеллектуальные течения. Есть психологичен екая достоверность переживания, идет ли речь о повести, посвященной отдаленному будущему, как "Девушка у обрыва", или о слегка гротесковой "полувероятной истории" "Счастливый неудачник".
Типична для шефнеровской фантастики повесть-сказка "Человек с пятью "не", или Исповедь простодушного", включенная в этот сборник. Рассказ ведется в пародийном юмористическом ключе. Его герой - человек с пятью "не" - неуклюжий, несообразительный, невыдающийся, невезучий, некрасивый. То есть во всех отношениях - обыкновенный, кроме одного чисто человеческой одаренности. Он простодушен, добр, искренен, отзывчив, открыт для всех. Оттого и происходят с ним всякие казусы. Он впутывается в дела, в которые никогда не впутается трезвый человек, человек, "умудренный" житейским опытом и понимающий что к чему.
Простодушный - из тех редких людей, которые способны верить чуду. Удивляться и радоваться неожиданному и невероятному.
Тем, от чего обыкновенный человек отвернется как от непонятного и невозможного, Простодушный непременно заинтересуется. Необычное, в котором трезвый человек склонен видеть глупость или жульничество, Простодушный принимает с чистым сердцем, как счастливую возможность.
Оттого и льнут к нему всякие чудеса, всякая фантастика, что он им верит, идет им навстречу. Оттого и раскрываются перед ним люди, выламывающиеся из ряда обыкновенных, обладающие какой-либо тайной, секретом, непредвиденной возможностью. Именно Простодушный связывает их с практическим миром, способствует внедрению чудес в жизнь.
Как всякий странный человек. Простодушный подвергается экспансии здравого смысла, который всячески стремится низвести чудеса до обыкновенной случайности или даже житейской неприятности. Он окружен недоверием. Его преследуют неудачи. За ним тянется эта цепочка из сплошных "не", которым окружают его разумные и трезвые люди.
Но эти "не" и спасают его. Неудачнику в итоге сказочно везет. С ним контактирует Вася-с-Марса, потому что Простодушный - единственный, кто поверил в его подлинность. Он выигрывает в лотерею, потому что вполне серьезно принял головокружительные расчеты Анатолия Анатольевича. Он встречает в жизни самую красивую девушку со старого рекламного объявления, потому что никогда не исключал возможность такой встречи. Наконец, он возвращает себе молодость, потому что в силу своего простодушия пошел на смертельный риск, на который никто из "нормальных" людей до него ни отваживался.
Если мы чуть сместим жанры, то окажется, что эта фантастическая идея Шефнера - также и одна из лирических его тем:
За пятьдесят, а все чего-то жду.
Не бога и не горнего полета,
Не радость ожидаю, не беду,
Не чуда жду - а просто жду чего-то.
Хозяин вечный и недолгий гость
Здесь, на Земле, где тленье и нетленье,
Где в гордые граниты отлилось
Природы длительное нетерпенье,
Чего-то жду, чему названья нет,
Жду вместе с безднами и облаками.
Тьма вечная и негасимый свет
Ничто пред тем, чего я жду веками.
Шефнер формулирует дальше своеобразный "психологический закон" бытия, где "материя - лишь форма ожиданья".
В фантастической повести Шефнера по законам сказки ожидание увенчивается реальным результатом. Чувство ожидания находит удовлетворение, воплощается в удивительных поворотах человеческой судьбы.
"Что привело меня к фантастике? - спрашивает Шефнер. - Может быть, стихи, потому что фантастика ходит где-то рядом с поэзией. А всего вернее - ощущение фантастичности нашей жизни, сказочная вместимость огромного количества событий и перемен в сравнительно короткий отрезок времени".
Точно так же нет пропасти между шефнеровской фантастикой и его, так сказать, реалистической прозой. Здесь действуют те же герои, и законы ее мало чем отличаются от сказочной логики его фантастики.
Повесть "Счастливый неудачник" по всем своим данным вполне могла бы стать частью "Человека с пятью "не"". Рассказчик ее точно такой же недотепа, как и Простодушный. С точки зрения обывателя, у него наберется сколько угодно этих самых "не". И осеняет его тоже гений неискоренимого человеческого простодушия.
Однако проявляется оно тут не в фантастических ситуациях, а в самой обыкновенной жизни. Герой этой повести тоже вызывает и недоумения, и насмешки, и весьма категорические негативные оценки трезвых людей, таких, как "дочь Миквундипа".
Повторяется та же этическая модель. Зло не пристает к герою. Оно отскакивает от брони всесокрушающей искренности и доверчивости. А добрые, странные, интересные, красивые люди невольно тянутся к нему. И жить ему со всеми его неудачами увлекательно. Вокруг него возникает вереница нестандартных ситуаций. Они цепляются друг за друга, и молодая его жизнь несется карнавальной лавиной Так что во всякой неудаче есть искорка смеха. А печаль разрешается улыбкой надежды и счастья.
И это - тоже продолжение лирической темы:
С товарищем моим пошел бы я в поход,
Хоть в жизни, говорят, ему и не везет.
Победы он знавал, но и хлебнул беды,
Трудны его пути и нелегки труды.
Он - не на побегушках у судьбы,
Он падал и вставал, шаги его грубы.
Такой не подведет, он жизнью закален,
Его удача в том, что неудачник он.
Самая крупная прозаическая вещь Шефнера - повесть "Сестра печали" (1969).
Читая ее, сразу отмечаешь в ней характерные черты шефнеровской прозы. Та же ироничность, перемежаемая лиризмом. Точность психологического рисунка. Яркость бытовых подробностей. Легко узнаются и некоторые автобиографические мотивы.
Но кто такая эта "сестра печали", которой посвящена повесть? На дверцах стенного шкафа комнаты, в которой живут четыре бывших детдомовца, а теперь - студенты техникума, красуется надпись: "Вот друг твой падает, но ты не похоронишь его. Вот брат твой упал, кровь его брызжет на ноги твои, но ты не уврачуешь его. Говорю вам: война сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту..."
