Е Агафонов - Воспоминания о М П Арцыбашеве

Уже приближаясь к густым зарослям камыша, заметил я красное пятно в самой гуще зеленых зарослей: кто-то в красной рубашке что-то делал, сидя в лодке.

Не Арцыбашев ли? Кто же иной мог бы в таком красном заехать в такое зеленое? Не заранее обдуманный ли красочный эффект? Все может быть.

Подождал, кричать и звать не было смысла; и вот в чудесный летний день, качаясь на лодке, потихоньку гребя, мы поговорили с ним в последний раз; обменялись новыми взглядами на искусство, вспомнили старое; зарабатывал он в то время тысяч по шесть в год; работал обыкновенно ночью, днем проводил в камышах, под мельницей.

Я еще раз навестил Доброславовку в 1918 году, когда, приехав с фронта, отправился в Ахтырку, чтобы взять сына, с которым не видался все четыре года войны и который жил тогда в семье - брата.

Последний раз меня по-старому тепло встретила Ахтырка; дело было под Пасху; старый дом приготовился встретить Пасху согласно старым обычаям, три мои племянницы, девушки-подростки, окруженные толпой влюбленных гимназистов, терли творог, чистили изюм, пекли пасхи до поздней ночи.

В монастырь мы отправились на самую Пасху на двух дрожках, откуда пешком прошли в Доброславовку; дачники в тот год уже перевелись; бразолевская дача стояла заколоченная. Доброславовские мужики кучкой стояли у одного двора и косо посматривали на нашу шумную ватагу; обошли все любимые места в лесу, березняке, сыграли в пятнашки и к вечеру приехали домой. Дня через два я покинул Ахтырку, по-видимому, навсегда.

По дороге из Харькова на Сумы есть станция Кири-ковка-"Кириковка, пересадка на Ахтырку!" - возглашает кондуктор, отбирая у Ахтырки билеты; от этой станции идет ветка верст в 20 до Ахтырки; ждать на станции нужно часов 5. Станция стоит одна-одинешенька среди чудесных хлебных полей; каждое лето урожай, сытость, довольство; здоровый полевой воздух гуляет по станции; на станции ахтыряне, едущие из Харькова; вот отец, помещик, здоровый, загорелый, сидит и поглядывает с отеческой гордостью на сына, которого везет из Харькова отдохнуть; а сынишка, выше папы на голову, в студенческой тужурке и косоворотке, отсыпается после Харькова и никак не отоспится; а вот в уголке за столом, подперев рукой голову и наставив ладонь рупором, чтобы было слышнее, что ему отвечает собеседник, сидит Арцыбашев, и странно слышать в тишине летнего размаривающего дня его оригинальный, немного визгливый голос глухого и слова, такие странные, такие неподходящие в этом, довольном собою, краю.

Теперь припоминаю, что никогда я не видел, чтобы Михаил Петрович улыбался.

Газета "Новое русское слово". Нью-Йорк, 13 марта 1927