Конан Дойл создал современную детективную литературу, он открыл современный тип сыщика, который пользуется не только дедукцией в раскрытии преступления, но и привлекает достижения науки. Конан Дойл предугадал криминалистику двадцатого века - в этом сила Шерлока Холмса и его популярность среди читателей даже через сто лет. Я сейчас не говорю о литературных достоинствах прозы Конан Дойла, они очевидны и конечно же способствовали успеху и долговечности его произведений. Я говорю о их соответствии жизненной правде. И соответствии своему времени.
Вполне можно допустить, что, не стань Конан Дойл столь головокружительно популярен уже в конце прошлого века, не издавали бы его столь энергично во всем мире, не передавали бы его затрепанные книжки по наследству: отцы - детям, деды - внукам, может быть, сегодня он бы не был столь знаменит. Ведь если положить рядом томики Конан Дойла и тысячи книг его талантливых последователей, литературоведческий анализ докажет, что ученики далеко обогнали учителя. Но мы все равно читаем Конан Дойла раньше и увлеченней, чем Агату Кристи, Гарднера, Эллери Квина или Чандлера.
Еще одно соображение: за полвека до Конан Доила о принципах научной дедукции размышлял другой большой писатель - Эдгар По. И написал несколько классических новелл. Они, пожалуй, более известны сегодня, чем в год написания. Эдгар По настолько обогнал свое время, что не почувствовал адекватного читательского отклика и бросил это занятие.
Конан Дойл же точно отразил время. Также как Жюль Верн в фантастике и приключениях. Также как Уэллс, сменивший Жюля Верна.
Для того чтобы мои рассуждения не были бездоказательными, я постараюсь вкратце рассказать о том, что происходило в криминалистике именно в те годы, когда Конан Дойл поселил своего героя на Бейкер-стрит.
В Лондоне стоял старый дворец, в котором останавливались шотландские короли. Дворец назывался Скотленд-Ярд, то есть шотландский двор. После того как Шотландия потеряла остатки независимости и королей там не стало, здание использовалось различными государственными службами, пока не было передано в первой половине прошлого века лондонской полиции. Полиция в стране не пользовалась популярностью, работать там было позорно. К тому же высокие представления англичан о личной свободе вступали в противоречие с запутанностью старых законов, которыми можно было манипулировать в интересах судьи и чиновников. Законы были жестоки и порой бессмысленны. Достаточно сказать, что смертная казнь полагалась за двести различных преступлений, среди которых были и вовсе пустяковые с точки зрения просвещенного девятнадцатого века. Вместо организованной полиции существовало множество частных сыщиков, которые нередко сами шли на преступления, чтобы заполучить "кровавые деньги", - те сорок фунтов стерлингов, что полагались за поимку вора или иного преступника. Так что грань между преступниками и детективами была зыбкой.
Уголовная полиция в Лондоне была создана лишь в 1829 году, куда позже, чем в других европейских столицах. Полицейские получили униформу серые панталоны, голубые фраки и черные цилиндры. Тысяча лондонских полицейских смогли навести порядок на улицах, но преступники лишь отступили в темные углы города - ночные преступления, грабежи не прекращались. В 1842 году несколько полицейских, сняв форму и одевшись в штатское, стали детективами. А еще через восемь лет Чарльз Диккенс изобразил в романе "Холодный дом" такого детектива и даже ввел столь привычное для нас слово - детектив (от "следить", "расследовать").
Приемы и методы детективов были чисто любительскими, число их мизерно. В 1869 году число детективов в Скотленд-Ярде достигло 24 человек - на миллионный город! Новый шеф британской полиции тогда же признавался: "Большие трудности лежат на пути развития детективной системы. Многие англичане смотрят на нее с недоверием. Она абсолютно чужда привычкам и чувствам нации".
Лишь в семидесятых годах, когда начальником Скотленд-Ярда стал Говард Уинсент, наметились некоторые перемены. Создавались картотеки на рецидивистов, их начали фотографировать, а в начале 80-х Уинсент даже отправился в Париж, чтобы познакомиться с работами Бертильона. Напомню, именно тогда Конан Дойл поселился в Портсмуте и начал заниматься врачебной практикой.
* * *
Что заинтересовало Говарда Уинсента в Париже?
Если Англия держалась за нисходящие еще к средневековью правила и обычаи, если ее замшелая законодательная система уже не отвечала интересам империи, то Франция, пережив потрясения Великой революции и наполеоновских войн, старую систему разрушила. А куда легче начинать все на пустом месте!
В молодой капиталистической, агрессивной Франции Наполеона царил (вернее, должен был царить) порядок: Франция рассматривалась императором как тыл всеобщего фронта. А в тылу должно было быть спокойно.
Спокойствия было нелегко добиться, так как полиция господина Фуше занималась в основном политическим сыском, выявляя врагов и диссидентов, раскрывая заговоры. Так что между наполеоновским идеалом и действительностью существовал громадный разрыв. Именно постоянная война и способствовала росту уголовной преступности в стране - было кого грабить, было где скрываться. Нельзя сказать, что это не вызывало в полиции беспокойства, но каким образом справиться с преступным миром, никто себе не представлял. Пока в 1810 году к полицейскому префекту Парижа не явился плотный, красивый господин тридцати пяти лет от роду с вьющимися волосами над высоким лбом, густыми бровями и горбатым носом над четко очерченными губами. Этот господин рассказал префекту удивительную историю: звали его Эженом Видоком, был он авантюристом, несколько раз сидел в тюрьме, бежал оттуда, причем побеги его были удивительны и порой невероятны. Однажды он даже прыгнул в реку с тюремной башни. Но после каждого побега его ловили. Наконец Видок угодил на каторгу и провел там несколько лет в цепях. Пройдя через все тюрьмы Франции, Видок близко познакомился с большинством самых крупных преступников и преступных (теперь мы назвали бы их гангстерскими) кланов. Лишь на рубеже XIX века, в очередной раз убежав, Видок смог закрепиться в Париже и десять лет провел на свободе. Но свобода была ненадежной, Видока продолжала искать полиция, да к тому же отыскали старые тюремные дружки, которые стали требовать у него денег, в ином случае грозя донести. В один прекрасный день Видоку это все опротивело и он принял решение, о котором и сообщил префекту: он намерен начать борьбу с преступниками.
Две счастливые случайности привели к революции в парижской уголовной полиции: решение Видока, личности незаурядной и сильной, и согласие на это барона Паскье, префекта парижской полиции. И тот и другой немало рисковали.
Видок набрал себе в "группу" бывших преступников и начал их тренировать. Тайные агенты Видока, а их было двадцать человек, отличались от полицейских тем, что могли бороться с преступниками преступными методами, могли втереться в доверие к любой банде и были преданы только своему вождю. Видок предугадал и воплотил в жизнь множество способов (далеко не всегда чистых), которыми с тех пор пользуются тайные полиции всего мира: он внедрял агентов в банды, подсаживал их в камеры, устраивал им и нужным людям побеги, чтобы выйти на след банд... Сам Видок при том обладал фантастической памятью на лица. И чтобы не упустить ни одного нового лица, он регулярно бывал во всех тюрьмах, вглядываясь на прогулках или в камерах в лица, и фотографически запоминал их. Преступный мир ненавидел Видока и трепетал перед ним и его организацией, которая получила наименование "Сюртэ", что значит "безопасность". Четверть века Видок трудился не за страх, а за совесть, пережил Наполеона и его преемников и в значительной степени ликвидировал организованную преступность во Франции. После того как в 1833 году его убрали из полиции, потому что наступили "респектабельные времена" и держать во главе уголовной полиции бывшего преступника полагали неприличным, он прожил еще четверть века, имея собственное сыскное бюро, где трудились его старые соратники, писал мемуары и был персоной легендарной и уважаемой.
К началу 80-х годов в Сюртэ работало уже несколько сот агентов, но качественных изменений по сравнению со временами Видока не наступило. Все так же агенты ездили по тюрьмам, чтобы запоминать лица преступников, предпочитали осведомителей из уголовного мира фотографическим карточкам Сюртэ за полвека была настолько завалена папками с делами преступников и прочими бумагами, что разобраться в этом не было никакой возможности.
Обнаружилось, что самая развитая и передовая сыскная система в мире, французская, находится в тупике. Назавтра в том же положении окажутся и другие европейские полицейские службы. И если этот кризис еще не чувствовался в шестидесятых годах, а возник именно к началу восьмидесятых, то, следовательно, надо искать его корни не в работе полиции, а в состоянии общества.
