Доджсон очень много работал. Он поднимался на рассвете и садился за письменный стол. Чтобы не прерывать работы, он почти ничего не ел днем. Стакан хереса, несколько печений - и снова за письменный стол. Иногда он писал, стоя за высокой конторкой. Лекции, обед в колледже, прогулка - и снова работа, далеко за полночь. Доктор Доджсон страдал бессонницей. По ночам, лежа без сна, он придумывал, чтобы отвлечься от грустных мыслей, 'полуночные задачи' - алгебраические и геометрические головоломки - и решал их в темноте. Позже они вошли в книгу Кэрролла 'Математические курьезы'.
За пределы Англии доктор Доджсон выезжал всего раз - и здесь он снова всех поразил. В те годы принято было ездить на континент в Европу - в Италию, Францию, Швейцарию, иногда в Грецию. Но доктор Доджсон поехал в Россию!
Помимо фотографии, театра и писем, был у доктора Доджсона еще один конек - подобно Белому Рыцарю, он без конца что-нибудь изобретал. Он изобретал новые игры и публиковал к ним правила. Вот самая легкая из них, в которую до сих пор играют в Англии. Она называется 'Словесные звенья' или 'Дублеты'. Состоит она в следующем: исходя из начального слова, игроки должны прийти к заданному, причем изменять в слове можно лишь по одной букве, не удлиняя и не укорачивая его, так, чтобы каждый раз получалось новое слово, а не бессмыслица. Скажем, если нужно 'Положить РАКА в СУП', возможна такая цепь из словесных звеньев: РАК-САК- САП-СУП. Выигрывает в этой игре тот, кто достигает заданного результата кратчайшим путем.
Доктор Доджсон не ограничивался одними лишь словесными играми. Он сделал множество изобретений. Некоторые из них были повторены годы спустя другими людьми и вошли в широкое употребление. Он изобрел шахматы для путешественников, где фигуры держались на доске с помощью маленького выступа, соответствующего углублению в клетке; приспособление для того, чтобы писать в темноте, которое он называл Никтографом1; бесчисленные игрушки и сюрпризы, заменитель клея, способы проверки деления числа на 17 и 13, мнемонические приемы для запоминания последовательного ряда цифр (сам он с их помощью помнил число ? до семьдесят первого десятичного знака!) и многое, многое другое.
Умер доктор Доджсон 14 января 1898 года.
* * *
Ошеломленному читателю, впервые открывающему 'Алису', может показаться, что все в ней спутано, все непонятно и бессмысленно. Однако, вглядевшись, он начинает понимать, что в бессмыслице этой есть своя логика и своя система. Чувство это крепнет при повторном чтении, а 'Алиса' принадлежит к тем книгам, к которым возвращаешься снова н снова на протяжении всей жизни, каждый раз читая ее новыми глазами. Недаром столько замечательных людей любили 'Алису' и писали о ней - Гилберт Честертон, Бертран Рассел, Норберт Винер, выдающиеся физики и математики наших дней.
Помимо чисто 'семейных' намеков и шуток, понятных лишь самому Кэрроллу, девочкам Лидделл и их ближайшим друзьям, есть в книге и другие детали, которые были понятны несколько более широкому кругу людей - всем, кто жил в те годы в Оксфорде. 'Вечерний Слон' не просто пародирует известную песню. Слоном студенты прозвали одного из профессоров математики, лекции которого были скучны и тяжеловесны. Сцена в лавке Овцы, которая требует за одно яйцо вдвое больше, чем за два, также навеяна оксфордским бытом. В то время в Оксфорде было такое правило: если заказываешь на завтрак одно яйцо, тебе обязательно подадут два. Одно из них неизменно оказывалось несвежим.
Шляпных Дел Мастер, один из участников Безумного Чаепития, также был хорошо знаком оксфордцам. Прототипом его послужил некий торговец мебелью Теофиль Картер. (По предложению Кэрролла, Тениел даже рисовал Мастера с Картера.) Картера прозвали Безумным Шляпником - отчасти потому, что он всегда ходил в цилиндре, отчасти из-за его эксцентричных идей. Он, например, изобрел 'кровать-будильник', которая в нужный час выбрасывала спящего на пол. Кровать эта даже демонстрировалась на Всемирной выставке в Хрустальном дворце в 1851 году.
Впрочем, образ этот, как большинство героев Кэрролла, многоплановый. Начинаясь прямой аналогией с реальным, живым лицом, он стремительно расширяется, вбирая в себя черты, понятные уж не только узкому кругу людей, а целой нации. Шляпных Дел Мастер - уже не просто чудак Теофиль Картер. Это персонаж фольклорный: о нем говорится в известной пословице 'Безумен, как шляпник'. Происхождение этой пословицы не совсем ясно, ученые спорят о нем по сей день. Возможно, что пословица эта отражает вполне реальное положение вещей. Дело в том, что в XIX вехе при обработке фетра употреблялись некоторые составы, в которые входили свинец или ртуть (сейчас употребление этих веществ запрещено почти во всех странах). Такое отравление было профессиональной болезнью шляпных дед мастеров - нередко дело кончалось помешательством. Как бы то ни было, в сознании англичан безумство было такой же принадлежностью шляпннков, как в нашем - хитрость Лисички-Сестрички иди голодная жадность Волка.
Мартовский Заяц, другой персонаж Чаепития, - тоже безумец, но более 'древний'. 'Безумен, как мартовский заяц' - эту пословицу находим в сборнике 1327 года. Она встречается и в 'Кентерберийских рассказах' Чосера.
Знаменитый Чеширский Кот - также герой старинной пословицы. 'Улыбается, словно чеширский кот', - говорили англичане еще в средние века. Когда юный Доджсон приехал в Оксфорд, там велись оживленные дебаты о происхождении этого образа. Уроженец Чешира, Доджсон заинтересовался ими. Некоторые ученые полагали, что пословица эта идет от вывесок у входа в старые чеширские таверны. С незапамятных времен на них изображался оскаливший зубы леопард со щитом в лапах, а так как доморощенные художники, писавшие вывески, леопардов никогда не видали, он и походил на улыбающегося кота.
Были и другие теории о происхождении этой странной пословицы. Ну, а родные доктора Доджсона считали, что Чеширский Кот просто одни из тех многочисленных котов, с которыми в детстве водил дружбу Чарльз.
Вообще книга Кэрролла вся пронизана фольклорными образами. 'Котам на королей смотреть не возбраняется', - говорит Алиса. Это тоже очень старая пословица; она записана в сборнике, вышедшем в 1546 году. В средние века лицезрение монарха представлялось особой милостью, добиться которой было не так-то просто. Ну, а котам и кошкам, существам ничтожным, которых никто не принимал во внимание, это давалось легко.
В 'Алисе' участвуют герои старинных детских стишков и песенок, которые Кэрролл, так же, как и многие поколения англичан до него, знали с детства. А вводное четверостишие о Даме Бубен, варившей бульон, служит основой для сцены суда, одной из самых блестящих сцен в мировой литературе.
О каждом из этих образов можно было бы исписать тома. Например, соперничество между Львом и Единорогом продолжалось многие века: Лев был изображен на старинном гербе Англии, а Единорог - Шотландии. В начале XVII века, после объединения Англии с Шотландией, оба зверя появляются в королевском гербе.
Есть в 'Алисе' и множество пародий на стихи, давно забытые. Кто сейчас помнит, например, стихотворение Томаса Гуда 'Сон Юджина Арама'? А между тем 'Морж и Плотник' воспроизводит стиль и размер этого стихотворения. Юджина Арама никто не знает сейчас даже в Англии, а Морж и Плотник известны всему миру - в частности, благодаря 'Королям и капусте' О'Генри: они появляются и в начале, и в конце романа.
* * *
Льюис Кэрролл пользуется славой короля бессмыслицы. Он ее заслужил. 'Он не только учил детей стоять на голове, - писал о Кэрролле Честертон. - Он учил ученых стоять на голове'. Но было бы неправильно представить себе бессмыслицу как полный хаос и авторский произвол. Вот почему Честертон прибавляет: 'Какая же это была голова, если на ней можно было так стоять!' В абсурде Кэрролла строгая, почти математическая система. 'Едят ли кошки мошек?: Едят ли мошки кошек?' - твердит сонная Алиса, меняя действующих лиц местами. 'Вот судья', - размышляет она в сцене суда, переворачивая причину и следствие. - 'Раз в парике, значит судья'. (Судьи в Англии во время судебных заседаний появляются в мантиях и париках.) В той же сцене дрожащий от страха Шляпных Дел Мастер откусывает вместо бутерброда кусок чашки, которую он держит в другой руке. Словом, 'задом наперед, совсем наоборот', как сказал бы по этому поводу Траляля. Принцип этот подчеркивают наставления, которые дают Алисе участники Безумного Чаепития. 'Я говорю, что думаю,- заявляет Алиса,- и думаю, что говорю'. - 'Это совсем не одно и то же, - поправляют они ее. - Ведь не все равно, как сказать: 'Я вижу то, что ем', или 'Я ем то, что вижу', а Соня добавляет: 'Так ты еще скажешь, будто 'Я дышу, когда сплю', и 'Я сплю, когда дышу', - одно и то же!' Вся вторая книга построена по принципу перевернутого, зеркального отражения. И не случайно символом Зеркалья служит Кэрроллу расположение шахматных фигур на поле.
