«Илиада, или Поэма о силе», имплицитно содержит в себе контуры духовного преобразования европейской цивилизации, которое она называет «подлинным (или «тотальным») воплощением христианства».
Если изначальное христианство устранялось от какого-либо реформирования социальной сферы, то Симона стоит за активное и масштабное воздействие религии на общественную жизнь. В этом нет чего-то исключительного для ее времени. Яркой чертой жизни Европы первой половины ХХ века были не только мировые войны, жестокие гражданские конфликты и тоталитаризм, но и обращение к социально-политической деятельности (как на левом, так и на крайне правом фланге) широких христианских, прежде всего католических, кругов. Оригинальная черта Симоны во всеохватности ее проекта (она решительно отвергает разделение жизни и деятельности человека на «духовную» и «мирскую» сферы), а также в постоянном напоминании, что религия, энергично проникая в общественную жизнь, не вправе впускать при этом в себя никакой примеси земных социальных представлений, оставаясь лишь взглядом, неотрывно устремленным на Бога.
События мировой войны, в которой Симона безуспешно пыталась принять прямое участие с оружием в руках, убеждали ее в том, что главным фактором этого смертельного противостояния, пусть и не лежащим на проверхности, является религиозный и что подлинная победа может совершиться только в сфере духа. «С самого начала истории, никогда (…) Христос не был до такой степени устранен из общества, как теперь. Древние сочли бы уродством такое отделение религии от общественной жизни, какое сегодня даже большая часть христиан находит естественным. Христианство должно влить свои соки в общественную жизнь…» (курсив здесь и далее мой. – П. Е.), – пишет Симона в мае 1942 года. «Как изменилась бы наша жизнь, если бы мы увидели, что греческая геометрия и христианская вера истекают из одного источника!» – таким восклицанием заканчивает она свое большое письмо о. Мари-Алену Кутюрье в октябре того же года. (И здесь имеется в виду, несомненно, жизнь общественная.) «…Легко определить то место, которое должен занимать физический труд в правильно устроенной общественной жизни. Он должен находиться в ее духовном центре», – читаем мы в одной из последних ее рукописей.
Практически все констатации духовно важных истин становятся у Симоны общественными рецептами; этим истинам она усваивает силу, способную преобразовать жизнь стран и народов, вновь оплодотворить европейскую цивилизацию творческим импульсом; в условиях войны она ставит их вровень с военно-стратегическими решениями, если не выше. То, что подавляющее большинство ее текстов не предназначалось для печати (во всяком случае, при ее жизни), то, что многие из них вообще являются частными письмами, ничуть не уменьшает весомости этих заявлений; напротив, они звучат как завещание, как слова, произносимые перед лицом истории.
Представляется возможным утверждать, что все сочинения Симоны Вейль, включая те, что привычно рассматриваются как чисто религиозные или чисто этические, имеют социально-политический аспект, не являющийся прикладным, вторичным по отношению к ее мысли, но присущий этой мысли органически. Ниже, в сопроводительных статьях, заметках и комментариях к отдельным работам, будет сделана попытка показать, как делаются компонентами всеобъемлющего духовного преобразования общества проекты различного характера и масштаба: смелый религиозный синтез, метод школьного обучения на основе концентрации внимания, метод эстететического развития, проект одухотворения сельского труда, реформа суда и пенитенциарной системы, организация сопротивления на оккупированных врагом территориях и многое, многое другое. Симону не интересует технология овладения властью и ее применения – то, что веками увлекало глашатаев коренных политических преобразований, от Макиавелли до Ленина. Ее целиком занимает духовно-нравственная сторона переустройства, пути которого она намечает на двух уровнях. Первый, макроуровень, предполагает переосмысление христианства вместе с «языческими» и «светскими» элементами культурного наследия ради выработки целостного религиозного сознания, укорененного во всей культурной традиции человечества. На уровне же отдельной личности ею предполагается воспитание труженика-творца, возделывателя прекрасного земного сада, который был бы одновременно и философом, носителем царственно-свободного ума, способным видеть сущее глазами божественной справедливости.
Все, написанное Симоной Вейль с момента немецкой оккупации Парижа и вплоть до ее предсмертной болезни, имеет или прямое, или опосредованное отношение к идее христианского политика, составляет основы программы его воспитания. Например, идея религиозного синтеза, обновленного христианства, способного органически вместить все подлинные традиции человеческой духовности, совсем недалека от политической темы. Ведь именно в сфере религии ищет Симона истоки того, что она в своих поздних работах назовет «лишением корней»: «Лишение корней есть самая опасная болезнь человеческих обществ, так как болезнь эта разносится сама. Для человеческих существ, действительно лишенных корней, возможны практически только два образа поведения: они либо впадают в состояние душевной инертности, почти эквивалентное смерти, как большинство рабов в Римской империи, либо бросаются в деятельность, постоянно направленную на то, чтобы лишать корней, и зачастую самыми насильственными методами, тех, кто их еще не лишен или лишен только частично» [6]. Следствиями лишения корней являются – капитализм, с его властью денег, вырождение труда, распад естественных связей человека с человеком и с мирозданием, колониализм, несущий покоренным народам все недуги лишенного корней общества в наиболее губительной форме, диктатура государства и связанный с нею тоталитаризм, ставший в ХХ веке кошмаром мировой цивилизации. Восстановление корней, «укоренение» – вот что является для Симоны необходимой задачей всякой политической деятельности, нацеленной – как в конечном счете, так и в каждом конкретном поступке – на надмирное абсолютное Благо.
«Есть реальность, находящаяся вне мира, то есть вне пространства и времени, вне духовного мира человека, вне всякой сферы, доступной для человеческих возможностей, – пишет она в одной из последних статей. – Этой реальности соответствует в сердце человека требование абсолютного блага, живущее в нем всегда и не находящее для себя никакого предмета в этом мире. (…) Единственным посредством, через которое благо может, покинув свое жилище, сойти в среду людей, являются люди, чьи внимание и любовь постоянно обращены к этой другой реальности» [7].
Не в последнюю очередь к христианскому политику обращено и глубоко занимающее Симону, чрезвычайно важное для нее исследование феномена несчастья – в особенности несчастья социального. Намного более важным, чем права и демократические свободы, ей представляется присутствие на общественно важных постах людей, наделенных даром истинного внимания к несчастным. «У тех, кто вынес слишком много ударов, как рабы, та часть сердца, которую причиняемое зло заставляет кричать от недоумения, кажется мертвой. Но она никогда не бывает полностью мертва. Она просто не в силах больше кричать. Она оцепенела в состоянии глухого и непрерывного стона. (…) Не считая интеллекта, единственная человеческая способность, поистине заинтересованная в публичной свободе выражения, – та часть сердца, которая кричит, протестуя против зла. Но поскольку она не умеет выразить себя, свобода для нее значит немного. Надо сперва, чтобы общественное образование давало ей сколь возможно
