– Спасибо тебе, Владимир. Спасибо за воспоминания, которые ты нам подарил. Мы тебя любим.
Глава 1. Особое поручение
В середине июля 1989 года, примерно через месяц после ежегодного драфта новичков НХЛ, когда большинство имевших к ней отношение людей наслаждались межсезоньем, мне неожиданно позвонили. Джим Лайтс приглашал на обед. «Странное время для звонка», – подумал я.
Лайтс – исполнительный вице-президент «Детройт Ред Уингз», зять Майка и Мэриан Илич. С ним у меня были хорошие рабочие отношения. Но звонил Джим обычно лишь тогда, когда был недоволен моими статьями. Он ругался, я слушал, каждый оставался при своем мнении. На этом все и заканчивалось. Но в тот момент я был в отпуске и уже две недели ничего не публиковал. Тем не менее я понял, что просто так Джим Лайтс на встречу звать не будет.
На следующий день мы сидели за столиком в кафе «Элвуд», которое располагалось напротив театра «Фокс». Иличи в свое время купили этот театр и придали ему блеск, а Лайтс лично руководил процессом. При них это заведение стало настоящей конфеткой, с него началось восстановление потрепанного центра Детройта.
Мы заказали суп и сэндвичи, и Лайтс начал вводить меня в курс дела.
– Сразу оговорюсь: если тебе что-то не понравится, я остановлюсь, и мы больше не будем об этом, – уточнил он.
Я поднял брови.
Джим продолжил после небольшой паузы. Ему было за тридцать, он работал адвокатом, любил улыбаться и рано начал лысеть. Говорил он быстро, но при этом осторожно подбирал слова. Никогда не скрывал эмоций, но всегда контролировал ход беседы. Его было легко рассмешить, и смехом он заражал всех вокруг. А если он злился, что мне приходилось видеть нередко, то это было понятно без слов.
Так вот, на той встрече Лайтс был серьезен, будто хотел сообщить что-то неприятное. Как только нам принесли сэндвичи, он приступил к сути.
– Мы готовы хорошо тебе заплатить. Предлагаем серьезные деньги, – сказал он. – Можешь не сомневаться в том, что у тебя будет полный эксклюзив на статьи, книги и вообще на что угодно.
– Погоди, – сказал я, жестами требуя тайм-аут. – Ты о чем?
– Как ты знаешь, пару недель назад мы задрафтовали несколько советских хоккеистов.
Я кивнул. Конечно же, я был в курсе. Не одна страница «Детройт Фри Пресс» была посвящена моим репортажам на эту тему. Исторический момент для мирового спорта. Представители двадцати одного клуба НХЛ собрались на ежегодный драфт новичков, чтобы по очереди выбрать игроков из юниорских лиг, колледжей, университетов и Европы. В четвертом из двенадцати раундов «Детройт» забрал центрального нападающего Сергея Федорова – среди советских хоккеистов он получил самый высокий номер на драфте за всю историю. А в одиннадцатом раунде «Ред Уингз» выбрали Владимира Константинова.
– Нам стало известно, что в августе русские проведут часть предсезонных сборов в Финляндии, – продолжил Лайтс. Он говорил о сборной Советского Союза. – В Хельсинки они сыграют товарищеский матч против одной из лучших местных команд.
– А я здесь при чем?
– Я больше не знаю никого, кто говорит по-русски.
Я в ошеломлении откинулся на спинку кресла и молча продолжал слушать. Лайтс пояснил, что они с владельцами клуба предлагают мне съездить на этот матч под прикрытием спортивного журналиста с аккредитацией НХЛ. В Финляндии моя задача будет в том, чтобы «взять интервью» у Федорова и Константинова. И наедине передать им: «Ред Уингз» заинтересованы в том, чтобы они приехали в Детройт как можно скорее. Пусть даже им придется незаконно покинуть страну, которая не желала никуда их отпускать.
– Мы хотим, чтобы ты вышел на связь с Федоровым, – продолжал Лайтс. – И с Константиновым тоже, но нам кажется, что с ним все будет значительно сложнее. У него есть жена и ребенок. Можешь написать им письмо…
В письме, как пояснил Лайтс, я должен был кратко рассказать о городе и «Ред Уингз», обговорить важные финансовые моменты и предоставить контактную информацию, чтобы помочь им решиться и приступить к делу. Как только они будут готовы, «Детройт» использует все свои возможности, политическое влияние и деньги, чтобы как можно скорее перевезти их в Северную Америку.
– Ты разбираешься в хоккее, знаешь все про нас и НХЛ, – сказал Лайтс. – Ни у кого в лиге нет доступа к этим игрокам. А у тебя есть, потому что ты – представитель прессы. Мы просим тебя лишь установить первый контакт от нашего имени. Дальше все берем на себя – если дело вообще пойдет. Но без первого контакта мы даже начать ничего не можем.
Я пытался не подавать виду, но был одновременно и рад, и озадачен, и польщен. И даже чувствовал себя оскорбленным. Сердце мне подсказывало, что эта история может стать определяющей в моей карьере. Умом же, наоборот, я отчетливо понимал, что со стороны Лайтса было абсолютно бестактно вообще заводить об этом речь.
Но я был заинтригован. За шесть лет в разведке, которые я проработал русским лингвистом на Агентство национальной безопасности США, мне и близко ничего подобного не предлагали. А тут, как ни крути, я мог принять участие в настоящей шпионской миссии.
– Ни в коем случае, – тем не менее отрезал я. – На это я не пойду. Ни за что. Даже не уговаривай.
– Я тебя понял. – Лайтс тут же сменил тему, извинился и сказал, что ни в коем случае не хотел меня обидеть.
Мы поговорили о разных мелочах, закончили обед и расстались.
Я чувствовал себя паршиво.
* * *
Пару недель спустя я был на борту «Нордвест эйрлайнс» и летел в Бостон. Там я пересел на «KLM» и через Копенгаген отправился в Хельсинки, чтобы передать важную информацию двум молодым и перспективным советским хоккеистам.
После той встречи с Лайтсом я не находил себе места днем и не спал по ночам, с трудом удерживаясь от соблазна согласиться. Передо мной стояла дилемма. С этической точки зрения принять подобное предложение от команды, игру которой я освещал, было самоубийством. Я целиком и полностью был предан своей газете, которая доверила мне должность спортивного корреспондента и щедро платила за максимально точные и честные репортажи о «Детройт Ред Уингз». Кроме того, я был предан своим читателям – самым страстным и умным хоккейным болельщикам в мире.
Меня могли уволить. Но, несмотря на карьерный риск, я спорил сам с собой, пытаясь оправдать свой сердечный порыв. В нашем городе выходили две отличные ежедневные газеты, и я делал все возможное для того, чтобы опередить конкурентов. К тому же историю Холодной войны нельзя представить без корреспондентов ведущих западных новостных агентств, которых периодически использовали для обмена информацией между тайными агентами Советского Союза и США.
Более того, об американских журналистах, которые, зачастую сами того не зная, с сороковых годов играли роль курьеров, вербовщиков, информаторов и дезинформаторов, были написаны книги. В 1977-м журнал «Роллинг Стоун» опубликовал сногсшибательную статью обладателя Пулитцеровской премии Карла Бернштейна под названием «ЦРУ и СМИ», в которой он рассказывал о том, что журналисты «Нью-Йорк Таймс», CBS и «Тайм» особо ценились разведкой США.
«Репортеры помогали обрабатывать и вербовать иностранцев в качестве агентов, получали и оценивали информацию, а также предоставляли ложные сведения представителям иностранных правительств, – писал Бернштейн. – Многие подписывали соглашение о сохранении тайны, обещая никогда не разглашать информацию о своих отношениях с Агентством. Кто-то заключал трудовой договор, а кто-то становился оперативным сотрудником резидентуры, пользуясь при этом небывалым уважением».
Мой случай и рядом не стоял со всем этим. Но я все равно терзался сомнениями. Посоветовался с единственным человеком в своей жизни, кому мог доверять как себе, – со своей женой Джо Энн, которая четырнадцать лет проработала в администрации «Детройт Ньюс». Супруга поняла мои мучения и сказала, что поддержит меня в любом случае.
