И пончалу все так и было: Троцкий готов был порвать за Ленина любого, кто только осмеливался бросить вызов вождю. За что и получил от Д.Б. Рязанова кличку «ленинская дубинка».
И был не прав! К великому изумлению Рязанова и Ленина на II съезде эта самая «дубинка» обрушилась и на Плеханова, и на самого Ленина! Как только на съезде возникли организационные и идейные разногласия, Лев Давидович принял сторону Мартова. И напрасно Ильич пытался образумить «блудного сына», тот и слышать не хотел ни о каком примирении!
Сам Троцкий объяснил свои расхождения с Лениным «организационной областью». Хотя были в этой области и личностные мотивы. Как и всякий не любивший подчиняться человек, Троцкий не терпел диктата, а потому и писал: «Его (Ленина) поведение казалось мне тогда недопустимым, ужасным, возмутительным... Мой разрыв с Лениным произошел, таким образом, как бы на «моральной» и даже личной почве». Троцкий принял самое активное участие в начавшейся после раскола партии и направленной против Ленина кампании. И именно он обвинил Владимира Ильича в жажде власти и желании «превратить Совет партии во всесильный Комитет общественной безопасности», как называлось одно из самых страшных учреждений времен Робеспьера. Но это еще что! В своих обвинениях Троцкий дошел до того, что стал упрекать Ленина в непонимании и искажении марксистской теории! Самого Ленина он называл «генералиссимусом», армия которого тает на глазах, а его работы «длинными и скучными», по поводу чего с нескрываемой иронией сокрушался: «Бедный Ленин!»
Никогда не отличавшийся вежливостью «бедный Ленин» не остался в долгу, и бывшие соратники принялись с превеликим знанием дела поливать друг друга грязью.
Как того и следовало ожидать, не умевший и не желавший подчиняться и уж тем более идти у кого бы то ни было на поводу Троцкий сражался не только с Лениным, но и с меньшевиками, среди которых он очутился. И после особенно крупного скандала с Мартовым и Даном Троцкий уже в сентябре 1904 года заявил о «выходе из меньшинства». К большевикам он, конечно, не примкнул и отправился в Мюнхен к уже хорошо известному в социал-демократических и финансовых кругах Израилю Лазаревичу Гельфанду (Парвусу), у которого и поселился с супругой. Что не может не показаться странным. Да и как можно было ехать на постой к человеку (да еще с женой), которого никогда не видел в глаза? И тем не менее...
Впрочем, странным эта связь выглядела только на первый взгляд. И строить кое-какие догадки и предположения было можно. Особенно зная, кем был этот самый Парвус, который после окончания университета с весьма посредственными оценками умудрился попасть под опеку... самого Карла Каутского и Клары Цеткин.
Чем была вызвана такая щедрость со стороны ведущих социал-демократов Европы? Думается, только одним: близостью сына богатейшего одесского зернопромышленника к самым могущественным финансистам. И не только Европы. А Одесса по тем временам значила многое! «Основным занятием одесских евреев, — писал Солженицын, — в этот период была торговля зерном. Многие из них были мелкими торговцами и посредниками между помещиками и экспортерами и агентами крупных иностранных компаний.
И к 1910 году в их руках находилась большая часть экспорта зерна, они владели уже 89,2% всего экспорта зерна».
Понятно, что со временем крупные одесские торговцы стали оказывать заметное влияние на российское общество. А если вспомнить, что экспорт дешевого хлеба из России был истинным раем для международных финансистов, то нетрудно догадаться, им очень нужны были люди, которые знали бы всю подноготную зернового рынка и его конъюнктуру так, как их знал тот же Гельфанд.
Финансистам было крайне важно знать и то, что затевалось европейскими и российскими социал-демократами. В конце XIX века международная социал-демократия представляла собой силу, с которой уже нельзя было не считаться. Хотела знать обо всем происходящем в социал-демократических кругах и крупная буржуазия, для которой любые революционные потрясения означали процветание на мировом продовольственном рынке. И, чтобы такой информацией владеть, надо было иметь среди ниспровергателей существующего порядка «своих» людей.
Просматривается здесь и обратная связь. Ведь именно с помощью зерно-торговцев революционеры могли устраивать продовольственные кризисы и тем самым поднимать людей на борьбу против властей. Как это блестяще и было сделано масонами во время Февральской революции 1917 года в России
и тем же Зиновьевым в Кронштадте, когда надо было убрать с престола Николая II, а затем удалить со съезда партии мешавшего Ленину Троцкого. И не было никакой агитации. Просто в обоих случаях «забыли» вовремя привезти хлеб...
И деятельность того же Парвуса показывает, как, затесавшись в ряды социал-демократов, он использовал свое положение не только для сбора важнейшей информации, но и с целью повлиять на политическую жизнь некоторых стран в интересах мировой зерноторговли. И то самое создание Соединенных Штатов Европы, о чем мечтали многие видные большевики и чего добивался Парвус, отвечало в первую очередь интересам крупных зерноторговцев, желавших устранения многочисленных таможенных барьеров.
Думается, именно поэтому Парвус ударился в политику, стал активно участвовать в съездах СДПГ и призывать германскую социал-демократию к началу революционных действий. «Дайте нам полгода насилия со стороны правительства, — заявлял он, — и капиталистическое общество станет достоянием истории».
Ленин высоко оценил дарование Парвуса. Более того, на его квартире была устроена подпольная типография и отпечатано восемь номеров «Искры». И, кто знает, не из этой ли самой квартиры тянулись невидимые миру нити в далекую Сибирь, где томился неизвестный Ленину и другим вождям социал-демократии Троцкий, ставший в то же время каким-то непостижимым образом столь близким самому Парвусу? Все остальное было уже делом техники: к человеку, который играл видную роль в связях между германскими и российскими социал-демократами, не могло не прислушиваться руководство РСДРП.
Судя по всему, Парвус не ограничивался только идейной близостью и с ведома своих могущественных покровителей подкармливал постоянно нуждавшегося в деньгах Ленина и других европейских социал-демократов. А если вспомнить еще и то, что сам Ленин представлял на II съезде РСДРП одесских социал-демократов, то... определенные выводы напрашиваются сами собой...
Почему Парвус так заинтересовался Троцким? По той простой причине, что после посещения в 1899 году России он увидел, что страна находится на грани сокрушительного революционного взрыва. А это дорогого стоило, поскольку, по уверениям самого Парвуса, именно Россия и США должны были лишить Западную Европу мировой экономической гегемонии с последующим ростом цен на зерно. И, по всей видимости, Парвус и стоявшие за ним люди очень нуждались в «своем» человеке среди российских социал-демократов. А обладавший блестящими способностями Троцкий обещал стать далеко не рядовым деятелем грядущей революции в России (кем он, в конечном счете, и стал). И если это было так и на самом деле, то фигура Троцкого получает совершенно иную, куда более зловещую окраску, чем даже та, в которую его со временем окрасит Сталин...
Прежде чем сделать из Троцкого вождя, его надо было подготовить теоретически. И Парвус сделал из него ярого сторонника той самой теории перманентной революции, создателем которой он являлся вместе с Бернштейном. При этом его мало смущало то, что впервые эта идея была выдвинута уже в «Манифесте коммунистической партии» и выражалась его авторами в постоянном, или перманентном, углублении общественных преобразований после начала революции.
Маркс и Энгельс призывали «сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут отстранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти». Они считали, что начавшаяся в одной стране пролетарская революция постепенно охватит и все другие страны.
Однако Парвус «обогатил» эту теорию своими собственными идеями и считал, что «по мере развития капитализма национальные государства отжили свой век» и «судьбы континентов стали взаимосвязаны».
Да, это было так. И все же Парвуса, как и всякого торгаша, вряд ли волновали все эти сказки о светлом социалистическом будущем. Он был озабочен лишь тем, в какой степени войны и революции могут влиять на ликвидацию государственных границ и... таможенных барьеров. Поскольку именно последние были, по его мнению, «препятствием для исторического процесса культурного объединения народов...» и, добавили бы мы, сверхвыгодной торговли.
Было и еще одно весьма существенное отличие между Парвусом и авторами «Манифеста». В отличие от них, видевших пролетарскую революцию в развитой стране, сам Парвус был убежден, что толчком к «перманентной революции» должна послужить революция в России. И именно это было причиной его неусыпного внимания к развитию политической ситуации в России. Ну и, конечно, он очень нуждался в помощи хотя бы одного из лидеров российской социал-демократии и будущего вождя всероссийского революционного восстания, на роль которого и стал готовиться Троцкий.
