В. Бушин, полемизируя со мной, много цитирует воспоминания М. И. Ульяновой, якобы доказывающие любовь Ленина к Сталину. При этом он, видимо, не знает, что многое из того, что она говорила о Сталине, затем ею было дезавуировано в сравнительно недавно опубликованных записках. Вот, в частности, как эти записки передают ее разговор с Лениным в начале марта 1923 года: “И. Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя”. Ильич усмехнулся и промолчал. “Что же, — спросила я, — передать ему и от тебя привет?” “Передай”, — ответил Ильич довольно холодно. “Но, Володя, — продолжала я, — он все же умный, Сталин”. “Совсем он не умный”, — ответил Ильич решительно и поморщившись… Как В. И. не был раздражен, одно я могу сказать с полной убежденностью — слова его о том, что Сталин “вовсе не умный” были сказаны В. И. абсолютно без всякого раздражения. Это было его мнение о нем — определенное и сложившееся, которое он и передал мне”.
Вот так-то, Владимир Бушин, выглядит подлинная, а не фальсифицированная история!
В заключение коснусь фактологической стороны статьи. Бушин говорит о моем выступлении на 1-ом Объединительном съезде КПРФ. Я на этом съезде не выступал, а выступал на 2-ом съезде КПРФ, где высказал мысль, что новое левое движение должно отказаться от сталинизма. К сожалению, как показывает история, этого не произошло. Бушин считает, что я работал в “Правде” сто лет. Это тоже не так: я пришел в “Правду” в октябре 1991 г., когда многие, так называемые коммунисты, либо тряслись от страха, либо повально превращались в сторонников нового неолиберального режима. В это время я опубликовал в “Правде” статью “Три поворота истории за три дня”, в которой один из первых показал классово-политическую суть августовских событий. Наконец, Бушин предполагает, что “Правда” оказалась сегодня в трудном положении чуть ли не из-за моих антисталинских статьей. Это, мягко говоря, явная передержка: она оказалась в таком положении из-за более простой причины — характерного для сегодняшней прессы противостояния главного редактора со спонсором газеты. Трудности газеты начались осенью прошлого года, когда я уже в ней не работал и, тем более, не мог быть членом ее редколлегии, как думает Бушин.
И последнее. Бушин пишет свои статьи эмоционально, что само по себе неплохо. Однако интеллектуальный, моральный и литературный уровень их был бы гораздо выше, если бы автор подчинял свой публицистический темперамент обоснованию не устаревших исторических мифов и догм, а суровой правде истории.
* * *
Нелегкий крест — дорога от порога.
Вперед-вперед! Все дальше! Все быстрей!
Но соль пути горька, как желчь упрека —
Все ощутимей в жилах, все больней.
Туда ли?.. С теми?.. Что ж так одиноко?..
Вперед себя — не значит же: вперед.
Есть путь, который вовсе не дорога.
Дорога есть, что в никуда ведет…
Но та, где крест, где свет Любви с Востока
И никуда не надобно спешить…
Остановись! Не глас ли это Бога —
Спокойный голос собственной души?..
ВЕТЕР
Вдруг ветер поймаю. И выброшу!
И сплюну, ругаясь черно.
Казалось, богатым я вырасту —
В карманах от ветра тесно…
Дорога печальная родины,
Куда ты меня привела?..
Глаза поднимаю — уродины:
Червонец на месте чела.
А сам-то ты лучше? Вот именно.
На брата пеняй, на жену —
Все по миру бросил, до имени.
И богом избрал сатану.
Ах, улица города шумного,
Знакомый, с буфетом, тупик.
Ну что же, не приняли юного, —
Теперь-то иду напрямик!
Я слыл непутевым, отчаянным,
От жен уходил и детей,
Мол, что мне?! Да вот же нечаянно —
Церквушка.
И стал у дверей…
* * *
Бывает такое, бывает —
Старинный мой друг запивает
И с болью в душе запевает
О том, что его забывают.
Бывает такое, бывает…
Затянет, а я подпеваю,
В стаканы вино наливаю.
А мать головою качает,
В слезах вся, хоть нас понимает.
Где друг мой печальный, я знаю.
И вот уже — сам запиваю
С того, что там червь проживает
И вряд ли ему подпевает.
Где друг мой печальный, я знаю…
А я все живу-поживаю,
В стаканы вино наливаю,
И мать, вся в слезах, мне кивает,
И друга судьбу вспоминает.
А я все живу-поживаю…
А я все живу-поживаю…
* * *
Каждый день упрямо за спиной
Кто-то странный следует за мной.
Что он ищет по моим следам —
Я ему поведал бы все сам…
— Кто ты? Здравствуй! —
Тишина в ответ.
Оглянулся — потерялся след.
Я в метро, а за спиною — он!
Даже, гад, не спутает вагон…
…Каждый день упрямо за спиной
Кто-то темный следует за мной.
* * *
Не учил — рубцом кровавым твердо
По судьбе прошел закон разлук.
Смолоду и честь губил, и гордость,
Молодость давно пустил из рук.
Никого собой не беспокою,
Все узлы и связки разрубил.
Что же это там еще за поезд?!
Я свое давно отколесил…
Не пишу. И мне уже не пишут.
И душа — как над погосте храм.
Но ворвался, будто гром под крышу,
В сердце стиль железный телеграмм:
“извини проездом поезд время”…
Боже мой, да кто же это, кто?..
Вера… Вера?.. На шабаш безверья?!
Дверь на ключ. И на запор окно.
Что за Вера?! Никому не верю!
Не надеюсь!.. Не люблю!.. Не жду!..
Но под утро — молча настежь двери
И на зов, как битый пес, иду…
ПОСЛЕ РАЗЛУКИ С ЛЮБИМОЙ
Поздно мне уже менять походку,
Этакое что-то примерять…
Что ж, спасибо за приют и водку, —
Я спокойно не умею спать.
Кружит ветер. Кружит птица. Кружит
Рожа непонятная, грозит.
Эй, товарищ!.. Как вас ныне… Ужас?..
Да и был ты…
Господи, прости!
От вокзала тянет гарью, сажей, —
На тоске замешанный сквозняк.
Возмещу я все с твоей пропажей.
Вот еще забыть бы!.. Да никак…
Эй, ты, рожа, с перхотью на шее,
Вечный непролазный бурелом,
Опоздал я?! Я всегда успею —
Это бездорожие — мой дом!
Этот ветер — родина! А птица —
Светлая бессмертная душа!..
Твое имя — да другим святится!
Мне б — не спиться. И — не возгордиться.
Ну а роже этой — ни шиша…
* * *
Солнце скрылось за большой горою,
Наше солнце — за чужой горой…
Ни веселья, ни тоски не скрою.
Подавлюсь весельем и тоской.
С кем теперь ты, вдовая невеста,
Славная подруга давних лет?
Хорошо жилось там, хоть и тесно
(Комнатушек тех давно уж нет)…
Как теперь ты, матерь-одиночка,
Иль на все махнула, мать-растак?!
Как сынок наш? А моя-то дочка
Без меня (опять же) подросла…
Сколько намутил?.. Веков не хватит
Замолить мне мой беспутный путь.
Знаешь, вдруг накатит на закате —
Не всплакнуть, не вскрикнуть,
не вздохнуть.
Умереть — поверишь ли? — не страшно,
Страшно жить, когда растет, как горб,
Груз ошибок и обид вчерашних —
Сколько их, что не поднимут гроб.
Постарел — пою уже с надрывом,
Пью — с безумной и глухой тоской.
Наше солнце — встало над обрывом,
И пропало — за чужой горой…
* * *
Вот так осень, осень золотая —
Листья с кленов падают, сгорая.
Я и сам, что клены, облетаю —
То ль в аду, а то ль иду по раю.
Что тут скажешь, птицы улетают.
Листья с кленов падают, сгорают.
Ни любви, ни дружбы, ни участья.
Где ты делось в одночасье, счастье?
Вот тебе и осень золотая —
Я и сам горю, горю, сгораю.
Без огня, без дыма, лишь в угаре
На осеннем золотом пожаре…
СТОЛИЧНЫЙ ПЕРЕКРЕСТОК
И дождь, и снег. И как в колодце — город.
Иду. А мокрый снег летит за ворот.
Вон рэкетир, вот мент — при деле каждый.
Шагает дама важная отважно…
Чего же жмусь и сдуру лезу в лужу?
А снег летит, летит… И прямо в душу!
Простите, дама, мент и рэкетир,
Я этот мир случайно посетил.
И вот иду, нежданный, виноватый,
В такую же, как сам, тюрьму ли, хату.
Старался вроде, рвал да выполнял,
Из кожи лез и даже умирал…
Но обошли. И мирно пропустили.
Живу, как жил.
А вы — как раньше жили?..
ВЫБОР ( Рассказ ) Алесь Кожедуб
I
Семен ну никак не мог привыкнуть, что его жена демократка.
— Это ж надо! — грохал он кулаком по кухонному столу, не обнаружив в кастрюле дежурного борща. — В собственном доме христопродавцы завелись. Где обед?!
