там стояла аварийка, открытый люк, из которого время от времени высовывалась рука, а молодой парень, сидевший рядом на корточках, протягивал в эту руку то один, то другой гаечный ключ. А голос из люка увещевал парня: «Учиться тебе, Коляня, надо. А то так и будешь всю жизнь ключи подавать». В этот момент, чавкая, гофрированная белая и гибкая труба, слегка извиваясь, принялась засасывать содержимое канализационного люка. Аромат мочи и фекалий наполнил двор. Через полчаса труба свернулась в кольцо, процесс вроде был закончен. Шофер с подсобным рабочим слегка сдвинули крышку люка, чтобы дать простор работавшему внизу. Изнутри послышались звуки рвоты. Откинув крышку люка, из глубины вылез в спецовке слесарь, узкоплечий длинный мужик с парой гаечных ключей в руках с зеленым лицом, будто его там тошнило. Он встал вначале на колени, словно готовился к новой рвоте. Ему помог встать на ноги юный парень, тоже в спецовке. Слесарь вытер локтем лоб и подозвал еще и шофера: «Мужики, сегодня у меня лестница из-под ног поехала, думал, рухну в пропасть. Но зацепился х. знает за что – вроде обломок стены, а под ним вонючей воды целое озеро. Дерьмо плавает, некоторые штуки длинные и толстые, на змей похожи. Меня пару раз там вывернуло. Я еле выбрался. Был бы скафандр, может, и полез бы. Говорили же, что под этим домом бомбоубежище построено. Глядишь, чего нашел бы!» Молодой хмыкнул: «Бомбу, что ли, али зенитку? Так на хрена они нам!» Люк завинтили. Машина уехала. Я вспомнил, что Гиляровский называл работавших в таких колодцах работяг – гномами. Если вспомнить скандинавские сказки, я бы назвал их троллями.
«Поэтому и уезжаем, – сказала Инга, вышедшая со мной на балкон. – Слышал небось про провалы даже в центре Москвы?»
«Ну, там диггеры ползают, только про их находки власть молчит».
Тут открылась дверь в их комнате, оттуда вышли трое работяг, сказавших, что работу закончили, а перевозить вещи приедут завтра с утра. Георгий повел их к двери, мы невольно прислушались. Оттуда послышались крики. «Ну, помогите кто-нибудь! – кричал юный женский голос. – Я в магазин выйти не могу, а он разлегся перед дверью и ногами в нее уперся». Напомню, что на каждом этаже располагались по четыре квартиры, две с одной стороны, две с другой. Там, где были наши квартиры, прихожая была маленькая, поэтому мужик заполнил ее целиком, спиной упершись в нашу дверь, а ногами в соседскую, откуда доносились женские крики.
Мы с Георгием нажали на дверь плечами, что-то поехало. Дверь открылась. На разбитом кафеле лежал пьяный мужичок и ругался: «Вселили эту с. в мою квартиру. А на кой хрен она мне сдалась. Баба моя померла, из-за этого и метры освободились, и месяца не прошло, как мне эту мать-одноночку подселили. А на хрена она мне!!! Да еще с девчонкой». Георгий пнул его ботинком в бок и сказал своим работягам: «Поднимите его и спустите на один пролет лестницы вниз. Пусть отоспится».
И повернувшись ко мне: «Вот гаденыш, ни о чем хорошем думать не может. Уже метры жилищные есть, так и их загадит. На самом деле врет. Бабу свою он уже два года как в гроб вколотил. Его бы выгнать, но куда деть метраж? Вот и подселили молодую женщину с ребенком. Квартира-то не его, а коммунальная! Такой вот расклад. И женщину с ребенком доводит. Чем ему помешали? Такому бы не жить. Я бы, ей-богу, нанял кого, чтоб его прибили, да сидеть из-за такой мрази не хочется. А ведь истинная нежить. Нельзя тронуть. Только ждать, пока сам сдохнет».
Отворилась дверь, которую не давал открыть алкаш, выглянула осторожно маленькая, бледная и худенькая женщина. Она представилась: «Женя!» Такой я ее почему-то и воображал. «Спасибо, – робким голосом сказала она. – А то нам с дочкой даже в магазин не выйти. Боюсь ее оставить одну. Этот ведь он как плесень, гадко после него даже на кухню заходить. Грязь и запах пьяного мужика. Мне противно. Мой муж такой же запах издавал, я ушла от него, хорошо, хоть расписаны не были, и дочурку мою он не заберет. Спасибо вам. Сейчас быстро сбегаем в магазин, потом, пока он пьяный валяется, нам что-нибудь сготовлю. И в комнате запремся. А то знаете – жуть, когда он начинает ломиться к нам. Хорошо, что замок прочный».
А я вспомнил, что еще месяц назад за лифтом на лестнице, которая вела на чердак, ночевали бомжи. Один раз, когда Кларина вела Сашку в детский садик, на этой чердачной лестнице спал бомж, а из брюк мимо башмаков текла струйка мочи. Надо было ставить дверь перед лестницей. Я договорился с лифтерами (Кларина подсказала, но сама не пошла к ним, мол, бабу не послушают), что они поставят лифтовую дверь, припаяют ушки для замка, а уж замок и ключи – наше дело. Мы попытались собрать хоть по червонцу с соседей, дал Эрнест, Инга, дала бедная соседка Женя, «одноночка», дала семья из отдельной квартиры на другой стороне площадки. Толстая соседка, с трудом носившая свое толстое тело и собачку Жульку, болонку, отказалась: «Зачем? Тридцать лет живем – все ничего было. А вы сразу новые порядки заводить!» Кларина терпеливо объяснила: «Саша маленькая. У чердака часто пьяные спят, под себя делают. Зачем ребенку это видеть?» Хозяйка Жульки возмутилась: «Зачем! Зачем! А чего от нее скрывать?! Это – жизнь. Ничего особенного не происходит. Пусть видит». И денег не дала.
Да, подумал я, это провал – тоже страшный, как и пустоты под землей. Тоже пустота. А нежить там, где пустота. В подвалах, провалах, в головах публики.
Что-то я заумничался. А Георгий взял меня за плечи: «Пойдем допьем». Я возразил: «Может, проводить его?» – «Да ты блаженный! – засмеялся Георгий. – Чего ты опасаешься? Этот пролежит еще не меньше пары часов, а потом побоится пускать в ход кулаки».
«Ну что, герои? – сказала Инга. – Я пока и закуску кое-какую сотворила. И хватит реагировать на всякую падаль!»
Наутро пришла машина, и их мебель перевезли. Сами они поехали на своих «Жигулях», Гоша за рулем.
«Мы, как устроимся, позвоним тебе, приходи. Тем более у Гоши через месяц юбилей – тридцать лет отмотал уже. Вы же с ним почти ровесники».
Мне было уже за сорок, но говорить об этом я не хотел.
Освоение новой топографии
Пока я вел дипломатию на новой нашей жилплощади, Кларина готовилась к переезду. Вещей у нас немного было, шкаф, детская кроватка, матрас, купленный мной по случаю, широкий и удобный. Вначале он стоял на полу, потом друг детства Косицын приделал к нему
