толк в символизме.
С учетом всего этого Альберто решил, что будет разумнее провести какое-то время за пределами Мексики. Он нашел убежище в соседней стране.
На следующих национальных выборах в Мексике в 2017 году ИРП проиграла кандидату по имени Андрес Мануэль Лопес Обрадор, известному также как AMLO. Обрадор пообещал расправиться с коррупцией – но по-своему, сверху вниз. У него не было времени заниматься гражданскими движениями. Он говорил на языке допотопного государственного социализма и национализма (хотя при этом быстро спелся с олигархами и принялся защищать их активы). Альберто знал кое-кого из стратегов Обрадора и решил, что теперь может вернуться домой. Но, несмотря на обещания, он сохранял бдительность. «Обрадор тоже использовал ботов в своей кампании, – сказал мне Альберто, – так что я буду за ним приглядывать». Он чувствовал, что новое правительство не прочь воспользоваться плодами упорного труда протестующих в своих интересах. Но станет ли оно их слушать, придя к власти?
После того как ИРП лишилась власти, Альберто захотел побольше узнать о своих противниках. Он уже был в курсе, что к их деятельности имел отношение некий человек по кличке Чочос, который, по слухам, руководил целой армией троллей, ботов и киборгов. В качестве аватара в фейсбуке Чочос использовал фотографию ухмыляющегося клоуна [40]. Он согласился поговорить с Альберто по скайпу, но отказался показать свое лицо.
Находясь по разные стороны виртуальных баррикад, Альберто и Чочос разговаривали как два уважающих друг друга профессионала, обменивающихся замечаниями. Когда моя переводчица работала над расшифровкой их разговора, она порой не могла понять, кому из них принадлежала та или иная реплика.
Альберто спросил насчет фальшивых фотографий разграбленных супермаркетов, которые распространялись во время протестов и способствовали росту насилия со стороны полиции.
Чочос ответил, что точно знает, кто за этим стоял. Это был 19-летний участник фейсбук-группы Scientific Sect. Каждый раз, когда одна из их фальшивок становилась вирусной, они устраивали вечеринку. СМИ писали об «организованной киберпреступности» и «психологической войне», но на самом деле это была всего лишь стайка подростков, жаждавших внимания.
Альберто рассказал, как ему звонили в дверь по ночам…
Чочос отмахнулся. Эти подростки создавали себе аватары, чтобы навести шороху в соцсетях. Теперь они просто начали путать виртуальный мир с реальным. Но все это было игрой. В твиттере вы можете быть кем хотите: женщиной, троллем, активистом. Вы можете выступать от имени обоих участников спора, и об этом никто не узнает. По мнению Чочоса, эти подростки не были способны на реальное насилие.
«Это чем-то похоже на ночной клуб, – сказал мне Альберто. – Как только гаснет свет, вы можете стать кем угодно».
Так неужели Альберто пал жертвой обычных пранкеров? Вряд ли стоит упрекать его за бегство из страны: насилие в Мексике распространено настолько, что было бы глупо игнорировать поток угроз.
Альберто видел более серьезную проблему. Он все еще верил, что интернет способен раскрыть подлинные потребности и желания общества. Ему казалось, что поисковые машины и алгоритмы могут уловить спрос на перемены. Трагедия цифровой манипуляции состоит не столько в том, что люди в сети подвергаются унижениям и оскорблениям, а в том, что их вновь лишали их собственной реальности. В течение 70 лет Мексика была однопартийным государством, в котором «правда» всегда была продиктована сверху. Люди принимали реальность, навязанную им режимом, как норму. В наши дни боты, тролли и киборги могут создать иллюзию общественного мнения – поддержки или ненависти, намного более коварную и всеобъемлющую, чем старые виды медиа. Такая иллюзия становится еще сильнее, когда люди меняют свое поведение в соответствии с тем, что они считают реальным. В своем анализе роли ботов исследователи из Оксфордского университета назвали этот процесс «фабрикацией консенсуса» [41].
Один онлайн-аккаунт не в состоянии изменить ваше мышление; проблема в том, что в своей массе они создают эрзац-нормы. В течение последних десятилетий проводилось много исследований, показывающих, как люди меняют свое поведение, чтобы оно соответствовало тому, что им кажется общепринятой точкой зрения. В 1974 году Элизабет Ноэль-Нойман, немецкая ученая, занимавшаяся политологией и анализом выборов, провела исследование, показавшее, каким образом люди подстраивают свои убеждения под мнение большинства [42]. По мнению Ноэль-Нойман, потребность в принадлежности – одна из самых глубоких человеческих потребностей, а люди мотивированы страхом изоляции; вот почему изгнание, исключение из группы – одна из самых древних форм наказания [43].
В эпоху массовой коммуникации медиа становятся индикатором, в соответствии с которым люди делают выводы о доминирующем общественном мнении. Ноэль-Нойман изящно описывает эту динамику термином «спираль молчания». На одной стороне этой спирали находятся межличностные связи, толкающие альтернативные мнения вверх; на другой – СМИ, толкающие их в противоположном направлении. А на самом дне спирали находится молчание.
Ноэль-Нойман определила два типа людей, борющихся с этим молчанием. Первый тип – «крепкие орешки». Эти люди чувствуют настолько сильный отрыв от общества, что их не волнует, что о них думают другие. Они упиваются утраченным и выдуманным прошлым [44]. Другая группа – это «авангард»: реформаторы и активисты, которые хотят, чтобы люди слушали их, несмотря ни на что. «Авангардисты нацелены на будущее, поэтому тоже оказываются в изоляции; но убежденность этих людей в том, что они опережают время, дает им силы продолжать… Шанс изменить или придать новую форму общественному мнению появляется у тех, кто не боится оказаться в изоляции».
Это последнее утверждение подходит в равной мере к Людмиле, Альберто и Срдже.
«Наступают темные времена, Питер, – сказал Альберто после моего возвращения в Лондон. – Новое поколение ботов и троллей толкает нас все дальше и дальше в мир чистой симуляции».
Хотя режимы и научились бороться с протестующими, подлинное искусство состоит в том, чтобы воспользоваться тактикой Срджи Поповича для авторитарных целей, перенастроить руководство «как сбросить диктатора» с тем, чтобы укрепить его позиции, то есть пародировать протестные движения до тех пор, пока они не утратят своей силы.
Кремль начал размышлять над созданием собственной версии цветных революций почти одновременно с их возникновением. Уже в 2004 году тогдашний председатель комитета Госдумы РФ по международным делам Константин Косачев заявил: «Зачастую мы [Россия] не можем толком объяснить сам смысл нашего присутствия на постсоветском пространстве… Запад делает это под флагом демократизации, а мы, получается, только во имя себя самих… Наша активность слишком откровенно преследует российские интересы. Это патриотично, но неконкурентоспособно» [45].
Внутри России Кремль создал «молодежное политическое движение» под названием «Наши», одной из заявленных
