На волю вынес ты меня из тяжких уз:
Оберегаемый, весьма нелегкий груз
Был из тюрьмы несом моей же лютой стражей,
Желавшей одного - разделаться с поклажей,
И поднят на корабль, что вскоре отплывал.
Сундук! Моих тебе не перечесть похвал!
Тобою прервана горчайшая невзгода,
Терзавшая меня семь месяцев два года!
Я воздухом дышу, я вижу небеса,
Засовы не скрипят, и стражей голоса
Мой обостренный слух уже никак не ранят
Напротив! Мудрый дух в моих друзьях воспрянет,
Лишь весть дойдет до них о перемене дел
(Кто, впрочем, мудростью сравниться бы сумел
С той, кто меня спасла из мрака), - думать надо,
Что весть сия для них - желанная отрада.
Ты волю мне вернул, о драгоценный друг,
О достохвальнейший, вместительный сундук!
Прими хвалу в стихах, прославься перед светом:
Товарищ мой в беде, отныне будь воспетым!
КАСПАР ВАН БАРЛЕ
(1584-1648)
НАСТАВЛЕНИЯ В РЫБОЛОВНОМ ИСКУССТВЕ
ДЛЯ ГААГСКОГО ОБЩЕСТВА
Рыба, рыбка, кто увидит,
Что грозит тебе беда
До того, как в небо взыдет
Предвечерняя звезда:
Ты плывешь, - о, как вначале
Выплески твои легки,
Истомившись от печали,
Опускаешь плавники;
Как завидно земнородным
Зрить тебя во глубине:
Ты царишь в просторе водном
Безраздельно и вполне;
Прячась в темень, на задворки,
Не страшись снастей ничуть,
Скройся в самой тайной норке,
О наживке позабудь.
Пусть удильщик горько плачет,
Восклицая: "Где же ты?",
Пусть его не озадачат
Бесполезные мечты.
Обмани же рыболова,
Червяка сорви с крючка,
Рыболов дождался клева,
Но ликует зря - пока.
Только рыбок, рыбок ради
В жизни нам сие дано:
Тот в афронте, тот внакладе
Так у рыб заведено.
Предавайтесь же уженью,
Се предобозначил рок!
И служенью и слеженью
Подчиняет поплавок.
Рыбки, гнев на милость сменят
Боги вод наверняка!
Окуньки вполне оценят
Прелесть моего крючка!
Вот и все, что ведать надо
Рыболову на веку:
Без достойного снаряда
Не словиться окуньку.
Изловивши рыбку, тащим
Пусть волнуется слегка
Рыбка в масле, да в кипящем,
Ждет всего лишь едока.
А девица - чем не рыбка?
Вообще - о том ли речь?
Ласка, нежность и улыбка
Всех приманок не наречь!
Благонравную осанку
Сохранить невмочь ужли?
Лопай, душенька, приманку
Голосу любви внемли.
Снасти избегай отравной,
Но и не перечь судьбе:
Помни, жребий самый главный
Губки, льнущие к тебе.
Пламена в камине ярки
Думай с радостью о них.
Славной корочкой поджарки
Наградит тебя жених.
Будь настойчивым, молодчик,
Знай, что радость - впереди!
Рыбка, прыгай на крючочек
И награды скорой жди!
ЯКОБ РЕВИЙ
(1586 - 1658)
ПОЭТУ
Ты, Квентин, попросил об искреннем ответе
Твоей ли книжице вовеки жить на свете.
Придется ей, мой друг, жить до скончанья лет:
Ее за меньший срок осилить мочи нет.
ДВА ПУТИ
Границы цвета серого должны
Касаться черноты и белизны,
Касается тепло как зноя, так и хлада,
Но невозможно, как ни выбирай,
Отречься ада, не попавши в рай:
Избегнув одного, достичь другого надо.
НА ГИБЕЛЬ ИСПАНСКОГО КОРАБЛЯ,
ПОИМЕНОВАННОГО "СВ. ДУХ"
Всегда - от трусости - в обычай суеверам
Прозвания богов давать своим галерам;
Апостол с Мальты плыл на корабле таком,
Что "Диоскурами", как пишут, был реком.
Испанцы, подражать решив примерам оным,
Святые имена ладьям и галеонам
Дают,- поскольку так сподручнее ханжам
Бывает приступать к убийствам, к грабежам.
"Марией" назовут корабль, на нем желая
Не потонуть, а то - Святого Николая
В патроны призовут,- а то, в любой момент,
Возможно окрестить корабль "Святой Климент".
Вот чем безумие подобное чревато:
Тяжелый галеон с немалым грузом злата
Испанцы окрестить посмели "Дух святой"
Нимало не смутясь подобной срамотой.
Что ж, в гибели его нет чуда, прямо скажем:
Со златом, с пушками, с людьми и такелажем
Под тяжестью грехов корабль пошел на дно:
Да будет и тебе, читатель мой, смешно.
Скажи: "Да, Божий Дух носился над водами,
Живущих сотворил, наполнил мир плодами,
Однако - потонул Святой Испанский Дух!
Вот - истина для тех, кто к ней и слеп, и глух".
МОРЕПЛАВАНИЕ
Пред нами трое здесь и четверо дельфинов
На поле голубом скользят, ряды содвинув:
Они пустились вплавь, дорога их пряма,
Ничто не страшно им - ни бури, ни шторма.
Мечтая о войне, о распре, о раздоре,
Посеять рознь меж них не раз пыталось море,
Пыталось разметать по свету корабли,
Когда бестрепетно они по курсу шли,
Они, объединясь, под гордым флагом плыли,
Презрев и злость ветров, и тягостные штили,
И смерть несли врагу безумному, когда
Встречались им в пути пиратские суда.
Им уступали путь, в смирении отпрянув,
Протеевы стада китов-левиафанов,
И множество морских чудовищных акул
Вставали впереди в почетный караул.
Владыка вод морских, завидя их впервые,
Пред ними отворил морские кладовые,
Богатства Индии, Гидасповы дары
Прилежно поставлять им стал от сей поры.
Седая рыбина, приплыв с немалой свитой,
Обречена была домой уплыть несытой,
Хотя на многое надеялась сперва:
Сколь ни виляй хвостом, ни подбирай слова,
Насчет того, что, вот, на суше жизнь отменна,
А в море лишь вода соленая да пена,
И кто идет в него - тот попусту упрям,
Но ни один из них не изменил морям:
Коль предпочли б они стихии водной сушу
Утратили бы жизнь, страну, покой и душу!
САМСОН ПОБЕЖДАЕТ ЛЬВА
И в день седьмой Самсон сказал своей жене:
Я вижу, что открыть загадку должно мне,
Хотя упреками и плачем непрестанным
Ты вред несешь себе и всем филистимлянам,
Я жалобам твоим внимать уже устал:
"Ядущий стал ядом, и сладок сильный стал".
Вблизи Фимнафы лев, чудовищный и дикий,
Уже давно блуждал, и вред чинил великий,
Живущих иль губя, иль ужасом гоня
Но довелось ему наткнуться на меня.
Возрыкал грозно он окровавленной пастью
Но безоружен я в ту пору был, к несчастью.
Мне истребить Господь велел сию чуму
Я льва узрел - и вот противостал ему.
Тогда взъярился лев, познав мою отвагу,
Тогда постиг, что я не уступлю ни шагу,
Победа - он считал - за ним наверняка,
Он распаленно стал хлестать хвостом бока,
Он поднял голову - надменно, горделиво,
Натужился хребет, восстала дыбом грива.
Порой бывает так: несильный древодел
Согнул тяжелый прут, однако не сумел
Скрепить его концы - и тотчас прут упругий
Со свистом прочь летит, презревши все потуги.
Так точно взвился лев, себе же на беду
Признавши плоть мою за добрую еду.
Я шуйцей плащ ему, летящему, подставил,
Десницу я вознес, я свой удар направил
Промеж его ушей, и лев, силен, свиреп,
Стал на мгновенье глух, а купно с тем и - слеп.
Никак не чаявший приветствия такого,
Он снова поднялся, и он возрыкал снова,
Не столь, как прежде, нагл, не столь, как прежде, яр;
Не много сил ему оставил мой удар.
Он прыгнуть вновь хотел, воспомня свой обычай,
Но тотчас же моей содеялся добычей:
Я на него упал, чтоб он воспрять не мог,
Всей тяжестью своей я вмял его в песок,
Я был безмерно рад подобной схватке доброй!
Трещал его хребет, хрустя, ломались ребра,
Я знаю, был в тот час со мной Господень дух!
Я льва убил! Порой так юноша-пастух,
Когда его нутро тяжелый голод гложет,
Козленка разорвать двумя руками может.
Немного дней прошло,- я, шедши налегке,
Нашел пчелиный рой во львином костяке,
Я соты преломил, разьяв костяк блестящий,
И ел чудесный мед, - а что бывает слаще?
Теперь, ты видишь, я загадку разгадал:
"Ядущий стал ядом, и сладок сильный стал".
ЧУМА
Когда грехи людей становятся безмерны
Бог очищает мир бичом своим от скверны.
Пред гладом и войной наш страх не столь велик,
Как ужас пред Чумой, открывшей жуткий лик.
Она грядет, явив пергаментные щеки,
Кровоточащий нос, верней - провал глубокий,
Гнилых зубов пеньки, в глазах застывший гной,
Язык, сочащийся зловонною слюной,
Синюшную гортань с дыханием нечистым,
В груди неровный хрип, мучительный, с присвистом,
Главу дрожащую и лысую, как шар,
Из глотки рвущийся наружу смрадный пар.
Объята пламенем прогнившая утроба,
Конечности при том трясутся от озноба,
Вся кожа в плесени и в чешуе сырой,
Бубоны, желваки, покрытые корой.
Кнут - левая рука, и факел - вместо правой,
С клевретами она - с Поджогом и Расправой.
И где пройдет она - подожжены всегда
