Тридцатая любовь
Литературные, как, впрочем, и всякие другие пристрастия – явление очень субъективное, и я не хочу никому навязывать свое мнение (тем более что и не получится – даже если бы хотелось), но всерьез считаю роман Владимира Георгиевича Сорокина «Тридцатая любовь Марины» одной из, может быть, пяти лучших книг, когда-либо написанных на русском языке.
Уж не знаю, насколько справедлив был автор к действительности одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, в котором происходит действие романа (наверняка справедлив), но то обстоятельство, что сюжет книги идеально ложится на действительность, окружающую меня сегодня, здесь, в Москве две тысячи пятого, – вот от этого обстоятельства мне, честно скажу, делается не по себе. Все, что есть сейчас, слишком похоже на происходившее вокруг Марины, и, наверное, то, что я, автор этой колонки, – не женщина-лесбиянка, является единственным различием между мной и сорокинской героиней.
Поясню. Марина у Сорокина – девушка, чья социальная активность, безусловно, выше средней по стране. Она тусуется с какими-то панками, поющими песню «Наблюй, наблюй, а вытрет мать моя» и пьющими мочу из стаканов (на то автор и калоед), пьянствует с американским славистом, изучающим русский мат и декламирующим стихи Баркова, ходит в гости к диссидентам, которых главная забота – очередная голодовка находящихся в лагерях соратников, дружит с чиновником из ЦК, подкармливающим ее пайками из спецбуфета, и так далее; иными словами, все, абсолютно все формы живой жизни в тогдашней Москве доступны Марине, мимо нее не проходит ничего.
И она, будучи девушкой неглупой, даже прямо скажем – умной, прекрасно понимает, насколько убога и омерзительна эта живая жизнь. Насколько чудовищны и панки, и диссиденты, и славист, который, напившись, выкрикивает что-то русофобское, на что Марина как нормальный русский человек искренне обижается. Круг за кругом проходит она этот советско-интеллигентский ад, понимает, что по-хорошему ей нужно срочно из этого ада вырваться, – и вырывается. Куда? А путь только один. Такого мощного финала нет ни у одной самой великой книги – оргазм с парторгом (та самая тридцатая любовь) под звуки гимна, утром – портрет Солженицына в костер и, по протекции того же парторга, – на завод. Язык незаметно становится из живого суконно-соцреалистическим, героиня вдруг называется уже не Мариной, а по фамилии – Алексеевой, а еще через сколько-то страниц – и вовсе товарищем Алексеевой, и многостраничная компиляция из газетных передовиц и генсековских речей, в которую так же незаметно превращается повествование, совсем не удивляет – а как иначе? Тут без вариантов – либо «Наблюй, наблюй, а вытрет мать моя», либо «Следует усовершенствовать нормативные документы по вопросам материального поощрения изобретателей и содействующих им работников, установить строгий контроль за правильным расходованием средств, ассигнуемых на эти цели. Изобретатели вносят ценный вклад в научно-технический прогресс. Пусть же плоды их дерзаний и творчества лучше служат дальнейшему повышению экономического и оборонного могущества социалистического Отечества, росту благосостояния советских людей».
Хочу извиниться за такой продолжительный пересказ. Но, простите, это, в самом деле, феноменально – все формы жизни сегодня по умолчанию оппозиционны, как и в восемьдесят третьем: те же диссидентские голодовки в лагерях и на воле, те же малоприятные контркультурщики, циничные государственники, русофобствующие иностранцы и так далее.
И единственная альтернатива всему этому ровно одна. Надевать майку с текстом гимна на спине и строиться в колонны на Ленинском проспекте или где-то еще – где скажут. Слушать, как либеральная интеллигенция дразнит тебя быдлом, и главное – привыкать к тому, что никому не интересно, как тебя зовут.
Это действительно так. Нетрудно представить, как можно дружить с Ильей Яшиным, или Ириной Воробьевой, или с любым из национал-большевиков – будь то пресс-секретарь «тоталитарной секты» Саша Аверин, лидер московских нацболов Сергей Смирнов или редактор «Лимонки» Алексей Волынец. А представьте себя в дружеских отношениях с Василием Якеменко. Это же нонсенс, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Василий, конечно, гений молодежного маркетинга и персона с отчасти магнетическим обаянием, но представить его своим другом – ну как? У него же нет никаких особых примет – никто даже из хорошо его знающих не вспомнит, какую музыку слушает Василий, какие книжки и фильмы любит, как предпочитает проводить свободное время, за какую футбольную команду болеет и так далее.
Года три-четыре назад в Калининграде я жил с родителями и поэтому часто ночевал в гостинице «Патриот» неподалеку от дома. В баре этой гостиницы чуть ли не каждый раз встречал одного парня, функционера «Идущих вместе» из Москвы. Он регулярно приезжал в Калининград, помогая организовываться местной организации этого движения, а «Идущие» арендовали этаж в том же здании, где была моя тогдашняя редакция (я даже однажды, прельстившись дефицитной тогда майкой с Путиным, зашел к ним и записался в «Идущие» – и, кстати, до сих пор не выходил из организации), я часто видел его в нашем редакционном дворе, поэтому, встречая его в гостинице, всегда здоровался с ним, перебрасываясь дежурными фразами. И когда я заметил его на недавнем съезде «Наших» среди функционеров уже этого, нового движения, действительно обрадовался ему как старому знакомому. Позвал его где-нибудь посидеть и поболтать – типа по старой дружбе.
Поболтали, ага. Сидишь, говоришь с человеком – а он тебе в ответ так непринужденно сыплет цитатами из манифеста «Наших»: глобальное лидерство, поколение пораженцев и так далее. Вначале думаешь – издевается, потом понимаешь: да нет же, они действительно по-другому не умеют разговаривать, вот в чем дело-то.
Я работаю в газете «Коммерсантъ», главным акционером которой является Борис Абрамович Березовский. Я не могу сказать о себе – мол, работаю на Березовского. И не потому, что я такой смелый и бескомпромиссный, а потому что не требуется от меня, чтобы я на Березовского работал, шел в ногу с его пропагандистами, воспевал украинскую революцию и называл Путина кровавым карликом.
А от государственников именно что требуется шагать строем – шаг, как говорится, влево, шаг вправо и так далее. Про «Комсомолку» даже говорить уже не стоит – да если бы одна «Комсомолка». Вот появилась молодежная газета «Реакция», сотрудники которой сами называют ее «сурковским проектом». На ощупь приятная, такие тонкие глянцевые страницы, как «Спидинфо» в детстве. Содержание поражает незыблемостью и откровенностью идеологической линии. В каждом номере что-нибудь нехорошее о растущих на одной ветке лимонах и яблоках и что-нибудь хорошее о «Наших». Знаете, как называлась статья об их акции на Ленинском? «60 тысяч чувств локтя» она называлась. В финале «Тридцатой любви Марины» эти «чувства локтя» очень органично смотрелись бы рядом с «Надо всячески искоренять шаблонный подход к организации учебы, разработка учебных программ должна идти с учетом конкретных условий отрасли, интересов слушателей», – и это действительно ужасно. Ну не верю я, что альтернативой уродцам, разрывающим на сцене «Евровидения» пластмассовые цепи, может быть только такая мертвечина! Вот я не хочу оранжевой революции в России, и куда мне идти, чтобы работать в согласии с совестью? Если наша власть действительно озабочена сохранением суверенитета, предотвращением внешнего управления и прочими важными вещами, какого черта она хотя бы не намекнет пресловутому социально ориентированному бизнесу, который, кстати, обширно представлен и на медийном рынке, что неплохо бы создать нормальную, а не в стиле старой «Правды», газету? Власть действительно не понимает, что истеричный и глупый либеральный публицист, разговаривающий на живом языке собственными словами, всегда выиграет у биоробота типа Екатерины Андреевой, или притворяется? Если не понимает – то пошла она вон, такая власть, потому что это некомпетентность. Если притворяется – тем более пошла вон, потому что это вредительство.
Ничего хорошего, правда, все равно не будет. Так что страну жалко, конечно. Ну и себя тоже – так и умру на обломках России без собственной Тридцатой любви.
25 мая 2005
Каноническая автобиография
Олег Владимирович Кашин родился 17 июня 1980 года в Калининграде в семье инженера (впоследствии ставшего моряком) и врача.
С 1983 по 1987 год воспитывался в детском саду областного УВД «Золотая звездочка». В саду не было ни одного ребенка, чьи родители были бы милиционерами. С тех пор Олег Владимирович Кашин не любит милицию, у которой даже детские сады коррумпированы.
В 1987–1990 годах учился в средней школе № 30 Калининграда, затем – до 1995 года – в построенной через дорогу школе № 38. В 1990 году Олег Владимирович был идеологом и организатором школьной забастовки, которая, в конце концов, провалилась.
