Экономика 2000-х стала закономерным и естественным продолжением перемен 1990-х. Точно так же закономерно и новая идеология должна была прийти на смену старой. Частные хозяева предприятий, акционеры могучих корпораций стремились повысить капитализацию своего бизнеса, завоевать в стране и за рубежом признание своих брэндов. Тут уже требовалось не обличать советское прошлое, а гордиться великими традициями. Точно так же и правительству нужны были легитимность и порядок, которые гарантировались преемственностью власти. И чем меньше было собственных великих достижений (не считая, конечно, замирения крошечной Чечни и растущей цены за баррель), тем больше нужда была в достижениях прошлого, связь с которыми могла быть закреплена на символическом уровне.
Парады победы становятся все более торжественными и масштабными по мере того, как сама победа 1945 года все более удаляется в прошлое, превращаясь в абстрактное коллективное воспоминание, лишенное черт индивидуального опыта. Государство всегда живет на проценты с нравственного капитала коллективного опыта - до тех пор, пока не начинает разрушаться или преобразовываться под напором новой коллективной практики.
Страну охватила повальная мода на историю. Заводы и фабрики стали превращать свои прежние советские названия в торговые марки. А оппозиционеры-националисты растерянно взирали на то, как власть уверенно присваивает их лозунги и идеи, не думая даже расплатиться с авторами. Унижение и растерянность националистической интеллигенции могут быть сравнимы только с такими же чувствами интеллигенции либеральной, которую выкинули за борт, не объяснив толком почему. Справедливости ради надо признать, что с последними, по крайней мере, добросовестно расплатились.
Опираясь на ставшее аполитичным, но усвоившее экономические уроки капитализма общество, российская власть смогла, наконец, почувствовать себя уверенно, понимая, что страна не только материально удовлетворена (положение-то улучшается!), но и в моральном плане успокоена. Безликая власть соответствовала ожиданиям населения, уставшего от гримас переходного периода.
Дефолт 1998 года знаменовал собой конец этого переходного периода и нормализацию российского капитализма. Эпоха нормализации и стабилизации оказалась связана с именем Путина так же, как переходная эпоха - с именем Ельцина. Монархический по сути тип государственного самосознания делает иной способ идентификации исторического времени невозможным. Хотя, с другой стороны, так даже удобнее. Школьникам проще заучивать исторические периоды, связывая их с определенными персонажами.
90- е годы ушли в миф и историю, оставив за собой шлейф подчеркнуто неприятных воспоминаний у всех, кроме тех, кто в те годы стоял у руля государства или возглавлял средства массовой информации. Последние вспоминают о тех временах с ностальгией -свобода печати ограничивалась только их собственным правом затыкать рот противникам, а либеральные идеи торжествовали, поддержанные всей мощью тоталитарной пропагандистской машины государства, унаследованной от советских времен.
Кто- то из грандов журналистики произнес в 1996 году замечательную фразу: на время выборов совесть надо запереть в шкаф. Ключик, к сожалению, потеряли. Может быть, за ненадобностью. В тот шкаф теперь никто и не пытается заглянуть.
Новое поколение идеологов уже и не знает о существовании этого шкафа.
И запирать им нечего.
Как сильно я ненавижу либералов
Нет, мы вас предупреждали. Мы пытались договориться.
Мы склоняли повинные (на самом деле, ни в чем, в отличие от ваших, не повинные) головы и пытались протянуть теплые пальцы навстречу вашей руке: «Да, это была страшная эпоха, вся эта советская власть. Эпоха ужаса и трагедий. Давайте вообще не будем об этом больше. Давайте думать о завтрашнем дне, о будущем. У нас так много забот».
Слова получались неловкие, деревянные, клацали боками, как поленья. Клац-клац.
Мне очень не хотелось спорить с либералами. Пока я клацал боками, либералы смотрели на меня насмешливо. Ну-ну, продолжайте, молодой человек. Продолжайте-продолжайте. Что вы там сказали: давайте забудем? Семьдесят лет кровавого режима забудем? Черную дыру, засосавшую Россию? Две трети столетия, потраченные впустую? Всю эту бездарную, неустанную, бессмысленную бойню? Растоптанные понятия о справедливости, милосердии и чести?
Я пожимал плечами: ну, что мы можем, в конце концов, со всем этим сделать? - вопрошал я.
«Вы тоже, - опрометчиво, но еще миролюбиво говорил я, - совершили немало ошибок…»
Ну, конечно, ага. Российские либералы - совершили немало ошибок? Ну, конечно.
Вообще не совершили, как выясняется, ни одной.
Все эти ошибки, да-да-да, были заложены еще тогда, в мрачные годы проклятой советской власти. Кризис географии и демографии государства. Гибель деревни. Упрощение культуры. Экономический коллапс. Падение нравов. Распад оборонки. Чечня. Буденновск. Немыслимые взрывы домов в столице нашей Родины. Подлодка «Курск». Битцевский маньяк. Квачков. Женя Родионов. Торговля детскими органами. Торговля курсантами в военных училищах. Беспризорность. Пахучие стада бомжей. Шприцы в подъездах. Гастарбайтеры. Таджикская девочка. Русский мальчик. Цветущие публичные дома, расположенные в частных квартирах ровно напротив зданий внутренних органов. Очень длинный список ошибок. Огромный, беспощадный состав, накативший на нас из небытия семи десятилетий, - и если бы не мужественные либеральные деятели, стоявшие плечом к плечу на путях, состав обрушил бы нас в кромешную бездну.
Но не обрушил. Нас спасли. До сих пор спасители носят на лицах розовые маски благодетелей.
Когда я слушаю непобедимо надменных либералов, когда я вижу, как, скажем, раскудрявый нижегородский реформатор одергивает зарвавшихся «левых», объясняя, что их место на свалке, в который раз снисходительно бросая: «… мы знаем, чем все это закончилось», меня немного ломает, и где-то в подсердечье бьется раздражительная жилка, которая вот-вот лопнет.
Мы зарвались только в том, что зовем их, вместе с нами, наряду с нами, не оставляя друг друга и не предавая, разрешить несколько насущных проблем.
Но разве с нами можно иметь дело - им, белоснежным, с яркими глазами, с яркими губами.
Послушайте, я, человек безусловно левых взглядов, готов принести вам вины за то, что я не совершал. Готов простить вам вины, которые вы совершили. Уже простил, потому что вы во многом правы (только не пытайтесь сейчас же откусить мне всю руку, и еще часть туловища, если я только что ненароком подал вам палец). Я готов вообще жить вне идеологий и забыть о своей, если вы не будете с утра до вечера попрекать меня ею, подсовывая вашу, единственно верную, точку зрения.
Но только уберите эту вашу невыносимую самоуверенность с лиц. Но только станьте в конце концов либералами, хоть ненадолго. Я тоже буду либералом вместе с вами. Останемся каждый при своем касательно истории прошлого столетия, в нашем либеральном благодушии и равноправии.
Так я просил. Так просили мы. Искренне и доверчиво глядя честными глазами.
В ответ смотрели лица, похожие на яблоки. Глаз на них разыскать было совершенно невозможно. Смотрелись эти лица красиво и розово, но неизменно возникало ощущение, что у яблока повсюду сплошной затылок.
Может, я чего-нибудь не заметил, но я вообще не помню, чтобы нам хоть кто-нибудь ответил.
Если только так, сквозь зубы: флаг перекрасили? Сталина прокляли? Ленина признали земляным червяком? Не-ет? И даже с тем, что война велась бездарно и погибло на ней 27 миллионов человек, тоже не согласны? Зачем вы тогда вообще сюда пришли?
Б… дь, я не пришел. Я тут стоял. Идите сами откуда пришли.
В разговоре с либералами все время нужно выбирать выражения. Только они выражений не выбирают.
Знаете что? Я свободу люблю не меньше вас. Идите к черту.
Идите к черту вместе с вашими девяностыми годами, когда вы, ну, или ваши, так и не оставленные вами вожди, раз за разом предали все: и само понятие свободы, и само понятие мужества, и само понятие либерализма, и само понятие чести.
Больше не люблю их, эти годы, хотя уже готов был полюбить. Но вы мне не дали. Больше не терплю их, и терпеть не буду. Больше девяностых годов я не люблю только нулевые, но только вы не делайте вид, что нулевые вас не касаются. Вы их и породили, и по сей день стремитесь в них разместиться.
В детстве, засыпая, я мечтал стать стремительным, на черных крыльях, ангелом и иногда обрушиваться на голову всяким дурным людям. Мечты об этом по-мальчишески забавляли меня, и в мечтаниях своих я засыпал.
Сейчас, вдохновленный вами, снова мечтаю о том же, только заснуть больше не умею.
