Музыка лилась того же замеса, её глухие звуки вдохновляли на фантазии, в частности, возникал образ композитора, музицирующего на детском синтезаторе и накрывшегося при этом ватным одеялом.
Экспозиция оказалась обезоруживающе банальной. Осознав, что именно приготовил сценарист в качестве интригующего зачина, захотелось звонить в рынду и прилюдно сообщить, что главный герой, потерявший память, это уже вообще. А тут ещё и немой мальчик, который, коню понятно, заговорит аккурат перед титрами последней восьмой серии. И мама его, главная героиня, – журналистка, занимается расследованиями. Ну, расследования, допустим, но она ведь ещё и напоминает редактору, что если её уволят, то будут вынуждены заплатить какую-то огромную неустойку! Это допущение, навеянное американским кинематографом, показалось не только глупым, но и оскорбительным – какой порядочный русский журналист станет говорить в таком тоне с руководством!
Однако те, кто смог усидеть у экрана и досмотреть, чем же весь этот фестиваль штампов закончится, могли с удивлением обнаружить метаморфозу, произошедшую с авторами фильма уже к концу первой серии. Такое впечатление, что весь этот набор стандартных приёмов вываливался в расчёте на продюсеров, которые больше двадцати страниц сценария прочесть не могут и главное в их методике оценки идеи – радость узнавания. А как прочтут про потерянную память и немоту, как порадуются своей способности ценить прекрасное, да ещё и выяснят, что в главной роли Ольга Арнтгольц, то сразу и уедут себе спокойно в Баден-Баден[?]
А в сериале «Пандора» в это время происходит настоящая революция. Заманив продюсеров, а заодно и зрителей, привыкших к жареному, перчёному, солёному, авторы начинают разыгрывать весёлую, лиричную, трогательную историю, в которой выглядят более чем оправданными большинство из перечисленных ранее банальностей, а ход с потерей памяти становится ярким, мощным символом, и задумываешься, а было хоть раз в истории кино, чтоб эта злополучная амнезия так убедительно сработала?
А ещё оказывается, что зрителям адресуют искреннее послание, в котором и боль за Родину, и понимание исторического тупика, в котором она находится, и рефлексия умных и тонких художников по поводу двадцатилетнего постсоветского безвременья. Его надо забыть, непременно забыть, стереть из памяти и только потом можно пробовать двигаться дальше… Куда? Не претендующие на точность рецепта сценарист Алексей Тимм и режиссёр Дмитрий Петрунь предлагают возвращение в советскую архаику. Прямо они, конечно, не говорят об этом, но образ провинции, созданный ими, указывает именно в этом конкретном направлении.
В фильме нам предложены породистые, здорово сделанные тексты, с репризами и люфтом, достаточным, чтобы актёры продемонстрировали класс. Это касается исполнителей и главных ролей – Ольги Арнтгольц, Анатолия Белого, и второстепенных – Екатерины Волковой, Антона Пампушного, Игоря Ясуловича, Ларисы Малеванной и всех остальных без исключения… Отдельно стоит отметить актёров, играющих русскую советскую деревню, – Ольгу Хохлову и Ивана Федюшкина.
Режиссёр сериала, выпускник Школы-студии МХАТ Дмитрий Петрунь создал вещь в лучших традициях советского кино, рассказал трогательную человеческую историю с далеко идущими выводами. Чтобы сделать это, пришлось замаскировать подлинное, природное, витальное безжизненными сюжетными уловками. Принцип понятен. Чтобы заставить прочитать позитивный отклик на хороший фильм, тоже приходится начинать издалека.
Премьера через четверть века
Показ сериала "Апофегей" (канал «Россия») пришёлся, к сожалению, на «мёртвый сезон», когда многие зрители предпочитают телесмотрению путешествия и отдых где-нибудь на море. Однако у телекритиков (причём самых разных эстетических и политических пристрастий) экранизация «перестроечной» повести Юрия Полякова (первая публикация в «Юности» в 1989 году) вызвала на удивление единодушную реакцию. «Настоящая литература, как и хорошее вино, с годами становится только лучше. Уходят злободневность, сиюминутность, и повесть превращается в настоящую притчу о цене человеческого выбора. И поэтому все темы, затронутые писателем, остаются актуальными и в наше время» - это мнение режиссёра сериала Станислава Митина, с которым нельзя не согласиться. Отметим также блестящий актёрский ансамбль, который ему удалось собрать: Владимир Гостюхин, Павел Любимцев, Аглая Шиловская, Виктор Сухоруков, Сергей Кошонин, Александр Лойе, а главные роли замечательно сыграли Мария Миронова и Даниил Страхов.
А.К.
Многократный лауреат премии ТЭФИ программа "Неделя с Марианной Максимовской" (РенТВ) раз от разу словно бы снижает свои некогда высокие стандарты. Всё больше неоправданно пространных сюжетов ни о чём, вроде подробно-бессмысленного рассказа о движении любителей низкой посадки авто, и т.д. Но главное - тотальное ёрничанье, ставшее универсальным и основным приёмом и, похоже, доминирующим взглядом на мир «Недели».
Кривая ироничная улыбочка играет на губах всё более самоуверенной и высокомерной ведущей, о чём бы и о ком бы ни шла речь. Обо всём и обо всех она «доносит информацию», будто высмеивая и потешаясь. Понятно бы ещё, над теми, кого «Неделя» явно недолюбливает: православным духовенством, «красной» оппозицией[?] Но ирония уже пронизывает видеоряд и подачу событий, будто разлитая в атмосфере передачи априори. «Под раздачу» попадают не только события и фигуры, постоянно обостряющие людское мнение, вроде «белоленточников», Коха, Чубайса. Но вот недавно объектом сатирического прессинга Максимовской стала ориентированная не на пиарное красование, а на спокойное деловое общение Елена Мизулина. Соблюдая, по виду, всё почтение к её государственному сану, ведущая «Недели» тем не менее таранила гостью-депутата либеральным нахрапом за излишнее, по её мнению, радение бывшей «яблочницы» (а стало быть, в душе прежней либералки!) о защите детей от информационного вреда. Библейское сказание о Содоме и Гоморре, мол, – это тоже сообщение негативной информации, вдруг да это также, по новым законам, сочтут пропагандой порока среди несовершеннолетних?! Может, Максимовская и недочитала «информацию» о наказании порока вошедших в пословицу городов, потому и привела пример вразрез с его подлинной сутью. Но вот полное заглавие из блога Л. Гозмана «Подвигу солдат СС посвящается…» она, несомненно, знала, но в своём сюжете, бросившись на защиту поносителя советского строя, приводить эту циничную формулировку не стала. Вот такое «беспристрастное» донесение информации.
Зинаида ОСИПОВА, НОВОСИБИРСК
В своей знаменитой "системе" Константин Сергеевич Станиславский не только изложил принципы работы актёра над ролью, но и сформулировал понятие «сверхзадача». Приступая к созданию спектакля, писал он, режиссёр обязан точно знать, для чего он всё это делает.Какую идею хочет донести до зрителя? Кто-то вольно обращается с классикой и шокирует зрителей, играя на инстинктах. Это называют правом на самовыражение, «режиссёрским видением», и выпускают коммерчески успешные спектакли, где за яркой внешней формой - пустота, отсутствие содержания, отношения к происходящему.
Режиссёры этого типа утверждают, что «система» Станиславского устарела, как и сам Станиславский. Даже юбилей великого театрального реформатора, отмечавшийся в созданном им театре, назвали «Вне системы». А между тем вопрос – ради чего? – по-прежнему является ключевым в любом творчестве.
С наследия Станиславского и начался наш разговор с художественным руководителем театра «Школа современной пьесы» Иосифом РАЙХЕЛЬГАУЗОМ.
Мы ГИТИСов не кончали, но считаем[?]
– Иосиф Леонидович, вы ставили спектакли в крупнейших театрах мира, есть ли для вас авторитеты в профессии? Что вы думаете о системе Станиславского сегодня?
– С тех пор как Станиславский опубликовал свою систему, вокруг неё идут бесконечные – их даже нельзя назвать дискуссиями – бои защитников и опровергателей. Я вспоминаю замечательную статью одного из наших выдающихся режиссёров Анатолия Васильевича Эфроса, которая называлась «Назад к Станиславскому». А сегодня мы присутствуем при очередном витке этой войны и слышим другой девиз: «вперёд от Станиславского».
Безусловно, этим занимаются люди, не лишённые таланта, но не всегда обременённые специальным образованием. То есть «мы ГИТИСов не кончали, но считаем...». Такой взгляд на Станиславского поддерживает и определённая часть нашей критики. В последние годы сформировалась такая группа экзальтированных девушек плюс-минус пятидесяти лет и примкнувших к ним экзальтированных мальчиков того же возраста. Когда-то, в 90-х годах, когда им было чуть больше 30, их выпустили в Европу, и они увидели, что в спектакле можно употреблять нехорошие слова, можно заниматься тем, чем врачи занимаются в больнице, когда берут анализы. Это не абстракция, а вполне конкретный случай: пару лет назад на одном из престижных театральных фестивалей в Германии мы с Дмитрием Крымовым смотрели спектакль Ромео Кастеллуччи «Проект J. О концепции лика Сына Божьего», на протяжении которого главный герой (старик) ходил под себя, а его сын убирал за ним и менял ему подгузники. Это было предельно натуралистично. Для пущей художественности экскременты разбрызгивали среди зрителей. В Крымова попали.
